Тома извивается, пытаясь освободиться. Воздух вокруг него дрожит и светится красным, и весь туннель дрожит и мерцает. Красный свет заливает пол, потолок и костяные стены.
Полтергейст злится.
Я тянусь, пытаясь выбраться из-за ямы, но ни за что не могу ухватиться. Края оползают, на руках остается грязь, пыль и что-то маслянистое. Я слышу шаги и с тревогой понимаю, что скоро мы будем здесь не одни.
– Кэсс! – задыхаясь, зовет Джейкоб.
– Держись! – кричу я, а сама оглядываюсь, пытаясь найти выход из положения. Пробую засунуть ногу в щель между черепами, но ничего не выходит. Наверх мне не забраться, это точно.
Земля под ногами начинает вибрировать – это Тома проявляет свое недовольство. Стена слева от меня тоже дрожит и шевелится.
У папы есть любимая поговорка: «Лучший выход – идти напролом».
Я с силой толкаю стену плечом и чувствую, как она шатается. Толкаю еще раз и с трудом удерживаюсь на ногах: стена раскачивается, кренится, начинает рассыпаться.
И падает.
Раздается оглушительный грохот: сотни сухих костей разбиваются о глину и камни. Я, кашляя, вываливаюсь в туннель в клубах праха. Спотыкаясь, бреду по колено в россыпи костей, пытаясь выбраться на свободное место.
Джейкоб смотрит на меня во все глаза. Он молчит, но и без слов все понятно.
Скорее!
Его волосы взъерошены, глаза горят, а мальчишка бьется у него в руках, кричит и пытается вырваться.
Но Джейкоб крепко его держит.
Я, вся в пыли, бросаюсь к ним, сжимая в руке зеркало на цепочке, а со всех сторон, грозя обрушиться, шатаются костяные стены. Но у Тома по-прежнему красные глаза. Фотографии разлетелись по полу.
У меня обрывается сердце – я все перепробовала, а Тома так и не нашел дорогу к себе. Так и не вспомнил.
Я не знаю, что делать.
В результате выход из положения нахожу не я, а Джейкоб.
Он крепче обнимает «брата» и произносит:
– C’est fini.
И я вспоминаю, как мы сидели на полу в гостиничном номере, и будто снова слышу, как Адель рассказывает, что случилось с братьями той далекой ночью.
Ришар стал кричать: Thomas, c’est fini! – «все кончилось!» – но услышал только эхо своего голоса.
Красный свет в глазах Тома начинает мигать.
Туннель содрогается, я с трудом удерживаюсь на ногах. Кости вокруг крошатся.
– Non, – шепчет Тома, но голос у него уже не сердитый, а печальный и растерянный.
– C’est fini, Тома, – повторяет Джейкоб, и, хотите верьте, хотите нет, я вижу, как по его покрытым пылью щекам катятся слезы.
– C’est fini, – шепчет Тома в ответ, и красный свет, мигнув несколько раз, гаснет.
Наконец-то он перестает вырываться.
И туннель перестает дрожать.
Царство мертвых затихает и успокаивается.
Тома замечает меня, смотрит круглыми от испуга карими глазами. Джейкоб опускает голову мальчику на плечо и зажмуривается. Я достаю зеркало.
– Смотри и слушай, – ласково говорю я.
Его тело в руках у Джейкоба начинает расплываться.
– Узри и узнай.
Тома смотрит в зеркало, на его грязные щеки скатываются слезинки.
– Вот что ты такое.
Тома становится полупрозрачным – больше не плоть и кровь, а туман и паутина. Я протягиваю руку, нащупываю в его груди нить. Я сжимаю ее, тоненькую и такую короткую… Жизнь не должна обрываться так рано… Нить легко вынимается и растворяется у меня в пальцах, исчезает, как и сам Тома Ален Лоран.
Только что был, и вот его уже нет.
Полтергейст, потом призрак, а потом пустота.
Джейкоб роняет руки, в которых ничего больше нет. Обессиленно прислоняется к стене, не обращая внимания на то, что она сложена из черепов.
– Джейкоб! – окликаю я, встревоженная его молчанием.
Он трет глаза, потом срывает с головы шапку и отшвыривает в сторону.
– Тьфу! – говорит он с отвращением, стягивая куртку. – Вот гадость!
Я прислоняюсь к стене рядом с ним, и некоторое время мы просто сидим рядом – на корточках, среди костей, в темноте. У меня кружится голова, в горле першит от пыли. Мы оба знаем, что пора уходить, но что-то удерживает нас здесь.
– У нас получилось, – говорит Джейкоб.
– У нас получилось, – повторяю я и кладу голову ему на плечо.
И тут катакомбы начинают шептать.
Мы обмениваемся взглядами.
Тома больше нет, но в этом месте еще много кто остался.
– Давай-ка выбираться отсюда, – и я нащупываю Вуаль.
Поначалу она сопротивляется, но Джейкоб берет меня за руку, и вместе мы прорываемся. Ледяной холод в легких, и мир возвращается, неожиданно ослепительно яркий. Спустя секунду рядом появляется Джейкоб, в привычном полупрозрачном виде. Я пытаюсь сориентироваться и понять, далеко ли мы забрели. К счастью, я почти сразу слышу голоса родителей – громкие и совсем рядом. Ура! Свернув за угол, едва не сталкиваюсь с ними.
– Вот ты где, – сердито говорит папа. – Кажется, мы предупреждали, чтобы ты от нас не отходила.
– Извини, – я прибавляю шаг, чтобы не отставать. – Я просто старалась не попасть в кадр.
Мама обнимает меня за плечи, оглядывается и окидывает катакомбы прощальным взглядом.
– Надеюсь, на этом можно поставить точку, – говорит она.
И я с ней полностью согласна.
Мы поднимаемся молча. Оказавшись на улице, мама вдруг оглядывает мою одежду.
– Кэссиди Блейк, – строго спрашивает она. – Где, скажи на милость, ты ухитрилась так испачкаться?
Глава двадцать седьмая
Вернувшись в отель, я принимаю очень, очень горячий душ, пытаясь смыть с себя катакомбы. Потом надеваю красно-желтую пижаму. Думаю, сегодня я заслужила цвета Гриффиндора.
Мама с папой сидят на диване с бутылкой красного вина и просматривают новую запись. Аннет доверила им только электронную карту памяти и сказала, что пленку будут хранить они с Антоном.
На экране мои родители стоят у костяной стены. На ярко освещенных черепах густые тени, и выложенный из них узор кажется еще выразительнее.
– Красиво, – замечаю я.
– М-да, – вздыхает папа, – не так мы хотели провести последний вечер в Париже…
– Но в этом есть и плюс, – добавляет мама. – Этот вариант даже удачнее.
– Я очень рада, что все получилось, – с искренним облегчением подхватываю я.
– Хочешь посмотреть? – Мама похлопывает по дивану, где, подергивая ухом, устроился Мрак.
Я мотаю головой.
– Нет, спасибо.
Хватит с меня этого Царства мертвых.
У меня в комнате, на подоконнике открытого окна сидит Джейкоб.
Он оглядывается на меня.
– Хотел бы я тоже принять душ, – говорит он, оттирая грязь с руки. – От меня воняет могильной пылью и старыми костями.
Я подхожу к окну и энергично принюхиваюсь.
– Ничем таким от тебя не пахнет.
– Просто у меня нюх на все призрачное лучше, чем у тебя. – Он проводит рукой по волосам. – Кстати о запахах. Теперь, когда Тома ушел, не могла бы ты избавиться наконец от шалфея и соли? У меня от них голова трещит.
– Не вопрос, – я обхожу номер и собираю пакетики, которые рассовала по сумкам, спрятала под подоконники, под диван и у порога.
– Что ты ищешь, Кэсс? – спрашивает мама, когда я возвращаюсь, выставив за дверь коробку с шалфеем.
– Ничего, просто вещи собираю, – и возвращаюсь к себе в комнату.
– Так лучше?
– Намного, – с облегчением вздыхает Джейкоб. Но не спешит слезать с подоконника. Его явно что-то тяготит. Мне очень хочется спросить в чем дело, но я молчу. Я должна ему доверять и верить, что он сам все расскажет, когда будет готов.
Так что я падаю на кровать и морщусь, когда что-то впивается мне в бок.
Мобильник.
Я оставила его выключенным, а когда включаю, экран наполняется сообщениями – все от Лары Чаудхари.
Лара: Как дела?
Лара: Кэссиди?!
Лара: Если ты умерла, я начну охотиться за твоим духом.
Лара: Эй!!!
Лара: Лучше скажи, что все в порядке.
Я отвечаю ей, уверяю, что все в полном порядке, что Тома Лоран упокоен по всем правилам (особо упоминаю, что нипочем бы не справилась без помощи Джейкоба) и что подробно расскажу обо всем завтра. Сегодня у меня глаза слипаются от усталости.
Падаю на подушку и, закрыв глаза, мгновенно погружаюсь в сон.
Просыпаюсь я среди ночи, словно меня кто-то толкнул.
На этот раз никаких кошмаров, просто ощущение, что я не одна. Перевернувшись на другой бок, вижу Джейкоба, который так и сидит у открытого окна, откинув голову назад. Он смотрит в даль, будто видит что-то за городскими домами, что-то такое, чего не вижу я. Может быть, я еще сплю, и все это сон, потому что Джейкоб не поворачивается, как будто не слышит, что я мысленно произнесла его имя. Я закрываю глаза, а когда открываю снова, то за окном уже утро.
В окно падают солнечные лучи. Мы собираем вещи, выносим из номера багаж и переноску с Мраком и ставим все это у стойки регистрации, к большому неудовольствию служащей отеля.
Это наше последнее утро, и мне осталось только одно, последнее дело.
– А ты не можешь просто ей позвонить? – спрашивает папа, когда я ему все объясняю.
Я мотаю головой.
– У меня остались фотографии, – говорю я. – И вообще, я хочу попрощаться.
Мама гладит меня по плечу.
– Все в порядке, – говорит она. – У нас есть время.
Погода стоит прекрасная, город сверкает на солнце, светлые каменные дома, металлические крыши на фоне ярко-голубого неба. Париж, кажется, возвращается к нормальной жизни. Метро и светофоры работают без сбоев, нигде не слышно сирен «скорой помощи».
Словно Тома и не было.
Но он, конечно же, был.
Город будто перешагнул через него и двинулся дальше, но я не скоро забуду все, что случилось.
Возле дома Лоранов я прошу родителей подождать на улице, а сама через две ступеньки бегу к квартире 3А. Дверь открывает мадам Лоран и, увидев меня, подозрительно щурится.