Это и заставило человека спрыгнуть с рельс. В грудь ему сразу словно ударило молотом. Кожу закололо мириадами иголок. Он вдохнул полной грудью и закашлялся, проморозив себя почти насквозь, но, в то же время, ему стало полегче.
Замороженный смотрел на него. Лишь один его глаз не был в ледяном плену и он двигался, показывая, что замороженный жив, но во всём остальном он был словно мёртв. Дуло вокруг нестерпимо больно.
Человек оглянулся вокруг, пытаясь понять, как ему можно помочь вмёрзшему выбраться изо льда, но абсолютно ничто не шло ему на ум. И он решил идти дальше, опасаясь замёрзнуть. И двинулся человек назад к рельсам. А вот рельс уже не было.
Поэтому он вернулся назад. Единственный свободный глаз вмёрзшего выпучился и налился кровью, но что уж тут поделаешь?
— Что уж тут поделаешь?
Вмёрзший молчал.
— Да вот и я не знаю. Мне нечем тебя ото льда освободить, понимаешь?
Вмёрзший молчал.
— А если руками попробую — и руки разобью, и замёрзну.
Вмёрзший молчал.
— А может и нет. Но не знаю. А что ещё?
Вмёрзший молчал.
— Вот всё–то ты молчишь, лучше ответил бы.
Вмёрзший молчал.
— Да–да, знаю, что ты не можешь, но у нас тут фиолетовая луна светит. Когда светит фиолетовая луна — многое возможно.
Вмёрзший молчал.
— Уж поверь, я знаю.
Вмёрзший молчал.
— А ты неплохой собеседник, — сказал человек. — Я тут много где шёл и вообще, людей встречал разных, понимаешь? Всем есть что сказать. Это хорошо, когда есть, что сказать, но иногда хочется и самому поговорить. Уж ты–то меня понимаешь, да? Да, я вижу… ладно, ты сам–то тут как оказался?
Вмёрзший молчал. Однако, единственным своим глазом он повёл право для себя и влево для человека. Человек посмотрел в том направлении и увидел там всё такую же снежную пустошь.
— А, — сказал он. — Ты прибыл оттуда? А как? На чём?
Вмёрзший молчал. Глазом своим он указал сначала вверх, потом вниз, на лёд.
Человек посмотрел вверх и ничего не увидел. А потом вниз и тоже ничего, но, приглядевшись, смог сначала едва–едва, а потом уже нормально разглядеть корабль, старый, деревянный, что–то типа галеры, но с парусом. Человек не знал, как называются такие корабли, но это однозначно был один из больших и старых. Человек пригляделся, подумав было, что ему показалось, но нет, там действительно были люди, которым повезло меньше, чем вмёрзшему: их вморозило полностью.
— А они ещё живы?
Вмёрзший молчал.
— Хм… понятно. Их я достать не смогу. Да и тебя вряд ли. Впрочем… — человек ударил ногой по голове вмёрзшего.
Вмёрзший молчал. Глаз его выпучился и налился кровью.
Человек ударил ещё раз. Лёд треснул и откололся. Не целиком, конечно, но теперь уже свободен был не только глаз, а вся голова вмёрзшего, хотя кусочки льда были ещё у него в роскошных усах, бороде и длинных, спутанных волосах.
Вмёрзший выплюнул ещё немного льда изо рта и выругался.
— Блядь!
— Извини, мне пришлось.
— Блядь! Не поэтому! Продолжай уже!
И человек продолжил откалывать лёд, раздавая вмёрзшему увесистые тумаки по всему телу. Много времени прошло, прежде чем весь лёд откололся. Человек увидел, что вмёрзший одет в старую одежду, частью из волчьих шкур, а частью — из кожи всё того же волка, что руки у него очень сильные, а открытые участки тела здорового цвета, даже несмотря на холод. Освободившись ото льда, вмёрзший снова выругался:
— Блядь!
И, крякнув от натуги, вырвал свою ногу изо льда сам. Он захохотал, довольный собой. Человек понял, что первый раз за очень долгое время он слышит чей–то искренний смех.
— Наконец–то! Ха–ха–ха! — вмёрзший протянул человеку руку, а человек её пожал. — Так что, пойдём?
— Куда?
— Как куда? Корабль ждёт!
И человек понял, что так и должно быть, и они пошли.
У них было множество приключений. Они нашли остров, нарубили дерева, льда и камня, а затем построили из них корабль. Это был такой корабль, что мог ходить и по морю, и по океану, и по льду, и по земле. Они нападали на другие корабли, на других людей, на их поселения, сначала вдвоём, потом к ним присоединились другие люди. Прекрасные были времена! Сначала человек и вмёрзший были знакомыми, потом стали друзьями, и в какой–то момент даже назвали друг друга братьями. Они говорили о жизни и о смерти, о любви и о ненависти, а всё, что у них было, они делили на двоих: и добычу, и радости, и горести, и даже женщин. Вмёрзший был благодарен человеку, а человек помнил, кем его сделал вмёрзший. Множество приключений произошло с человеком в то время, но это совсем другая история, совсем–совсем другая, может, личная, и лезть в неё не стоит.
Так или иначе, человек понял, что ему пора идти, когда киль корабля заскрёб не по льду, а по земле: корабль прибыл к лесу.
Вмёрзший понял, что человеку нужно идти, они снова пожали друг другу руки и человек, напоследок спустившись в свою бывшую каюту и коснувшись своего лежака, словно оставив памятку о себе, сошёл с корабля, сделал шаг, оглянулся, а корабля больше и не было.
Вокруг был не просто лес, а Лес, всем лесам лес. В него тянулись рельсы.
Человек шёл по рельсам, но больше его не затягивало в них. Лес был частью рельсов.
Пахло вокруг свежим воздухом, тяжёлой и неприятной травой; шумели вокруг звери и ветер, иногда порывы напоминали рычание хищников; с тяжёлых, кривых веток иногда падали листья; с неба светила всё та же фиолетовая луна. Человек шёл и шёл, а на душе у него становилось тем хуже и тяжелее, чем он глубже входил в лес. Рельсы были проложены порой прямо через деревья, огибая их, сквозь шпалы проросла трава, кое–где лежали камни–валуны. Человек шёл, ощущая, что город уже близко, осталось лишь пройти.
И тогда–то он увидел то самое. В самой глуши, он мог бы поклясться, что это та самая середина леса, его центр, если возможно вычислить его вообще, этот центр. Там стоял небольшой домик, простой, словно избушка с иллюстрации в книге сказок, ограждала его плетёная изгородь, можно было ещё разглядеть возле домика баню и садик с какими–то травками. Так это всё было притягательно, что человек не удержался, и подошёл к изгороди, увидев, что скрывает она женщину, стоящую на коленях и собиравшую травы в корзинку. Платье на ней было белое, волосы у неё были чёрные, губы у неё были красные, а глаза у неё были тоже чёрные.
— Привет! — сказала она человеку. — А ты кто?
— В город иду. Долго иду.
Он ответил сухо. Женщина его почему–то немного пугала.
Она засмеялась, смех не подходил к её глазам.
— Я же спросила не куда ты идёшь, а кто ты, глупенький!
— Да я не знаю особо. Мне известно лишь то, что я иду в город.
— Да–а–а?
Она встала с колен, отряхнула платье и подошла к плетню, опершись на него, глядя на человека чёрно и бездонно.
— Не знать, кто ты, — это очень плохо. Как же ты шёл, да и долго шёл, если не знаешь, кто ты?
И человек рассказал ей про арройо, про высохшее море, про землю болот, про замороженный океан, про встреченных им людей и про то, что он пережил вместе с ними.
— …но нигде не остался, как видишь, — закончил человек.
— Даже так. Может, это потому, что тебе нужно попасть в этот твой самый город?
— Может, и поэтому. А может быть, мне нужно было встретить тебя, ведь есть в этом своя логика, — человек тоже опёрся на плетень. — Ещё одна встреча перед самым приходом в город. Кто сказал, что три — хорошее число?
— Никто не говорил! — она засмеялась.
— Так что, и войти не пригласишь, и поесть тоже?
— Нагло!
Человек пожал плечами, а женщина снова засмеялась и открыла ему калитку.
— Что же, заходи, если так.
И человек зашёл.
Он не ожидал увидеть такое разнообразие самых разных растений в этом дворике и был ошеломлён. Травы росли пышно и буйно, на сочной зелени хотелось лежать, раскинув руки. Женщина вытерла руки, немного испачканные зеленью, о передник, и упёрла их в пояс.
— И чего стоишь? Давай, пойдём, в бане помоешься, затем поешь, потом спать ляжешь, а назавтра уже и в город свой уйдёшь… он же недалеко, да?
— Я не знаю.
— Наверняка недалеко!
И это было прекрасно. Человек шёл по дворику за женщиной и ощущал умиротворение. Вид вокруг был удивительно пасторальный. Старая изба, частью вкопанная в землю, пахла сухим деревом, от топящейся бани пахло дымом и немного угаром. Идя по вытоптанной дорожке, человек смотрел по сторонам.
— А это что? — он увидел два каких–то колодца, один деревянный, а другой каменный, заброшенных, к ним дорожке протоптано не было.
— Колодцы. Они старые. Я не пью воды из них… тем более сейчас.
— Серая земля?
Женщина в ответ лишь неопределённо пожала плечами. Человека это вполне устроило.
И была баня. Конечно, она доставила человеку не так много удовольствия: слишком чужая жара, слишком чужой пар, слишком чужое… всё.
Но человек наконец–то почувствовал, что может расслабиться, всё вокруг призывало его. Он вытянулся на деревянной полке, облился горячей водой ещё раз и закрыл глаза, блаженствуя. Невозможно сказать, много ли времени прошло, но он точно не уснул, потому что иначе не услышал бы тихое:
— Какой ты худой… — той самой женщины.
Человек вздрогнул, открыл глаза и прикрыл руками пах.
Она стояла на входе, закрыв дверь, чтобы не выпускать жар, обнажённая. Длинные волосы прикрывали её грудь, низ живота тоже чернел такими же, как и на голове, волосами, а глаза её горели.
— Такой худой… ляг на живот. Я тебя помою.
— Слушай…
Она сверкнула глазами, и человек перевернулся. Женщина подошла к нему, зачерпнула горячей воды и голыми руками, начала растирать её по его телу, ощупывая его крепкими пальцами, проводя ногтями по каждому волоконцу мышц, всё так же горячо шепча:
— Худой… худой… какой же худой…
— Я был толще, когда уходил из дому.
— Что случилось?
— Чужие места тянут из меня силы.
— Чужие места? Ужас… они настолько чужие?