Органическая связь с фольклором прослеживается не только в проблематике, сюжете, характере героев Я. Кемаля, но и в композиции, языке, стиле его произведений.
Лаконизм, поэтичность и образность языка сочетаются у Я. Кемаля с новыми, оригинальными приемами: индивидуализацией речи персонажей, портретом и пейзажем как средствами психологической характеристики героев, неожиданными эпитетами, метафорами и сравнениями. В «Легенде Горы» автору удалось соединить традиционные и новаторские приемы, благодаря чему появилось произведение, тысячью нитей связанное с современностью, несмотря на то, что действие его происходит в XVII веке, а форма повествования сказочна. Вот что говорил об этом сам Я. Кемаль в связи с экранизацией «Легенды Горы»: «Хотя „Легенда Горы“ кажется легендой, старой сказкой, это совершенно реалистическое произведение, в нем рассказывается о борьбе природы и человека, о борьбе человека с человеком, о неисчерпаемой силе природы и народа».
Важность поставленных проблем, как социальных, так и морально-этических, гуманистическое решение этих проблем, умение наполнить древний сюжет новым содержанием, обусловленным современностью, тонкий психологизм, красота форм, оригинальность композиции, выразительность языка делают «Легенду Горы» одним из лучших произведений Я. Кемаля. Это — заметное явление в современной турецкой литературе.
Высокую оценку турецкой критики получила и другая повесть, включенная в эту книгу, — «Джемо» Кемаля Бильбашара. Она представляет собой первую часть дилогии К. Бильбашара «Джемо» и «Мемо». Заслуживает внимания уже сам факт обращения писателя к этой теме: дилогия К. Бильбашара является первым в турецкой литературе крупным произведением о жизни курдов. Важно отметить, что позиция писателя совершенно лишена национальной и религиозной нетерпимости, столь характерной для официальных турецких властей, проводящих по отношению к национальным меньшинствам политику угнетения и репрессий, унаследованную от правителей Османской империи. В таких условиях требовалось большое гражданское мужество, чтобы написать произведение, подобное дилогии К. Бильбашара. Она проникнута глубоким уважением и сочувствием к простым труженикам-курдам. Прогрессивный турецкий художник создал подлинную эпопею жизни многострадального курдского народа, насыщенную романтикой и трагизмом. Писатель-реалист воссоздает своеобразие уклада жизни, общественных отношений, обычаев, верований курдских племен в первую половину XX века.
Победа национально-освободительного движения под руководством Мустафы Кемаля (1923 г.) совпала с периодом интенсивного разложения остатков родо-племенных отношений у курдов Восточной Анатолии. Несмотря на крупные социальные сдвиги, на образование новой Турецкой республики, курдские племена продолжали жить по законам феодального, а зачастую и рабовладельческого общества. Всесилие владык, нередко выступающих в двух ипостасях — светского и духовного вождя, нищета и бесправие крестьян, неразвитость их общественного сознания приводили к истинно трагическим последствиям в период национально-освободительной борьбы. Подавляющее большинство тружеников-курдов выступало «за» или «против» новой власти в зависимости от позиции «своего бека», «своего шейха». В результате курдские общины разделились на два лагеря, и между ними началась братоубийственная война. Веками, тысячелетиями культивировалась в сознании скотоводов-кочевников и крестьян мысль о том, что каждый из них раб «своего» господина, без которого немыслимо самое их существование. «Был я у бека любимый раб», — говорит Джано — один из главных героев повести К. Бильбашара. А вот слова другого персонажа: «Кому лучше знать: шейху или крестьянам? Дело рабов — своему аге подчиняться, его приказы выполнять, обычаи чтить». Мучительную ломку в сознании таких рабов, начинающих понимать, что каждый из них — личность, борьбу извечного стремления человека к счастью и свободе со страхом и покорностью, насаждавшимися веками, удалось показать К. Бильбашару, блестящему мастеру-психологу. С таким же мастерством рисует он и целый комплекс национальных и религиозных связей и предрассудков, осложняющих эту борьбу. Дело в том, что турки и курды исповедуют ислам, но придерживаются различных его течений — суннизма и шиизма. В войнах, которые вели турки-сунниты с персами-шиитами, курды нередко сражались на стороне персов, что использовалось администрацией Османской империи для разжигания межрелигиозной и межнациональной розни, которая, в свою очередь, вела к еще большему социальному и духовному закабалению и трудящихся курдов и трудящихся турок. Поэтому вполне понятна настороженность, а часто и враждебность, с которой относятся герои повести к новой администрации. К. Бильбашар реалистически изображает пропасть между городом и деревней, особенно заметную на востоке страны. Здесь он тоже близок к фольклору: исстари в произведениях народных певцов и сказителей, в сознании народа город — средоточие чиновников, жандармов, солдат — выступает как враждебное начало, как нечто чуждое и опасное: из города приезжают сборщики налогов, из города присылают жандармов и войска для подавления бунта. В ряде моментов К. Бильбашар не чужд идеализации своих героев. Рисуя кемалистского офицера Фахри-бея — представителя новой власти — «добрым гением» крестьян-курдов, писатель, конечно, идеализирует его. Но и в восприятии героев повести, и в интерпретации автора он явление исключительное, единичное. Эта исключительность лишь подчеркивает общее правило: весь административный аппарат, доставшийся молодой буржуазной республике в наследство от Османской империи, по-прежнему берет взятки, по-прежнему защищает интересы курдских беков и угнетает трудящихся курдов. Читатель узнает, как при прямом попустительстве чиновников приспешники Сорик-оглу разоряют поселение крестьян, ушедших на свободные земли, предоставленные им новыми властями. Когда беи расправляются с непокорными, физически уничтожая их, представители новой власти не только не защищают крестьян, но, наоборот, во всем потакают богатеям, сажают бунтарей в тюрьму, как и много веков назад. Так писатель показывает, что, в сущности, для бедняков все осталось по-прежнему, и попытки Фахри-бея как-то облегчить участь трудового народа оставались лишь попытками честного, убежденного в правоте кемализма одиночки, которые разбиваются о косность, рутину, феодальные пережитки, продажность государственного аппарата, забитость и покорность крестьянской массы. Трагизмом насыщено все повествование, трагичен и его финал: события, описываемые во второй части, относятся к 1937–1938 годам, когда курдские племена восстали против новой буржуазной администрации. Восстание это, носившее национально-освободительный характер, было потоплено в крови войсками Турецкой республики, которая в недалеком прошлом сама вела национально-освободительную борьбу. В. И. Ленин писал: «Маркс умел оценить и то, что бывают моменты в истории, когда отчаянная борьба масс даже за безнадежное дело необходима во имя дальнейшего воспитания этих масс и подготовки их к следующей борьбе»[2].
Именно такая борьба талантливо изображена К. Бильбашаром. Форма дилогии «Джемо» и «Мемо» необычайно своеобразна: это настоящий дестан, но дестан, созданный мастером, которому подвластны достижения современной литературы. К. Бильбашар поставил перед собой задачу невероятной сложности: написать народный дестан, но вложить его в уста различных героев, совершенно не прибегая к авторскому тексту, и с этой задачей он справился блестяще.
К. Бильбашару удалось сохранить форму дестана — чередование стихов и прозы (правда, при явном преобладании последней), зачины и концовки, повторы, рифму, ритмический рисунок, широко используемые народными сказителями, а главное — неповторимый дух дестана. Форма дилогии настолько своеобычна, что крупнейший турецкий юморист и сатирик Азиз Несин в беседе с советскими востоковедами заметил, что это произведение стоит особняком в турецкой литературе и не поддается переводу на иностранные языки. Тем значительнее заслуга Л. Н. Дудиной, которая осуществила перевод «Джемо», опровергнув такое авторитетное мнение.
Глубокий психологизм, великолепное знание жизненного материала, фольклора и живого разговорного языка позволили К. Бильбашару вылепить подлинно эпические образы, полные силы, поэзии, страсти. Прежде всего это относится к образу главной героини — Джемо. Это истинная дочь гор, сильная, независимая, гордая. Недаром ее называют «Джемо-джигит». Именно Джемо спасает своих односельчан от бандитов Сорик-оглу, именно она убеждает крестьян держаться вместе и сообща бороться за новую жизнь. Не только удаль, красоту, силу духа, но и ум, сообразительность, способность быстро принимать верное решение подчеркивает в ней автор. В этом она близка к идеальным героиням древних эпосов.
Одно из центральных мест в турецком фольклоре занимают образы женщин-воительниц, богатырш. Воспевается не только красота, нежность, верность, но и ум, воля, чувство собственного достоинства.
Именно с героическими женскими образами из эпоса перекликаются героини К. Бильбашара Джемо и Сенем. Даже вид испытания, назначенный Джано женихам Джемо, остается таким же древним, как в самых ранних эпосах, — это поединок, в котором невеста и претенденты на ее руку соперничают в силе и ловкости (бьются, правда, не на мечах, а на дубинках). И так же, как в седой древности, девушка сдается без боя своему избраннику.
Продолжая традиции народных сказителей и певцов, и Джано и Мемо подчеркивают в Джемо сочетание мужской доблести и женственности, красоты. Джано говорит: «Вырастил ее смелой, как волчица, быстрой, как газель. Кудри черные синевой отливают, в глазах черных огонь полыхает… Губы — что твой ширванский гранат… Кожа нежней розового лепестка, рука тверже стали».
Чертами эпического богатыря обладает и образ отца Джемо — Джано. В сценах укрощения коня, богатырской потехи, когда Джано съедает целую коровью голову вместе с костями и полмешка грецких орехов с кожурой, слышны отголоски древнейших алтайских и тувинских эпосов, где описывается богатырский пир, во время которого герой «крупные кости изо рта выплевывает, а мелкие — из носа выдувает». Но у этого человека могучей силы и могучего духа нежное, любящее сердце. Своей любви к Кеви о