LuteaТВОИМИ ГЛАЗАМИ
С тех самых пор, как союз между кланами был заключён, Тобирама не знал покоя.
Денно и нощно он был напряжён, ожидал удара от тех, кого всю жизнь убивал, а брат теперь назвал союзниками. Учихи были везде, и часто Тобираме чудилось, что их в растущей деревне больше, чем Сенджу. С чего бы, казалось? Судя по спискам, которые предоставил Мадара, красноглазых не так уж и много — клан Тобирамы заметно проредил их ряды за последние годы… И всё же они бросались в глаза слишком часто: их клановый мон, обманчиво-чёрные глаза, надменные рожи. Особенно — одна конкретная рожа, маячившая рядом с ани-чаном, порой даже за его спиной.
Мадара. Хаширама отказывался замечать, как непозволительно близко подпустил к себе главу чужого клана.
Они постоянно вместе, что-то обсуждают. Ходят вдвоём по растущей деревне, строят планы, инспектируют стройки. Учиха стал тенью брата, Хашираму проще застать в плохом настроении, чем одного.
Тобираму это тревожило и злило. Поначалу он терпел постоянное присутствие Мадары поблизости — беспокоился за брата и следил, чтобы Учиха не ударил ему в спину. Однако Хаширама заметил это и прямо сказал, что не нужно — он ценит заботу, но волноваться не стоит, Мадара больше не враг, как и остальные Учихи, и отото пора к этому привыкать. Тобирама тогда только цыкнул раздражённо, но стал часто уходить из дома, работать предпочитая в парке у небольшого пруда, где почти всегда было пустынно: никаких людей, чужой чакры поблизости, никаких поводов отвлекаться от дела. В таких условиях Тобирама часто совмещал занятия: клон тренировал дзюцу, он сам — разбирал бумаги, а бывало и наоборот.
Водяной дракон, вобравший в себя половину воды пруда, взмыл вверх, выгнул длинную шею и с рёвом обрушился обратно в водоём, пустив волны, подняв облако брызг. Техника исполнена автоматически хорошо, но Тобирама всё равно остался неудовлетворён, нахмурился, скрестив на груди руки. Само по себе дзюцу — ничто. Действительно его оценить можно лишь в сражении.
Врагов вокруг было много, вот только — никаких боёв. Приказ главы клана.
Тобирама до сих пор не хотел верить, что кошмар объединения с кровным врагом — реальность. Не хотел, но приходилось.
Учихи были везде: сновали вокруг, косились с прищуром, конечно же что-то замышляли против Сенджу — не могли не замышлять. Тобирама пытался раскрыть их замысел, однако красноглазые хорошо прятали когти. И ведь всё равно рано или поздно вонзят их в плоть заклятых врагов.
Полная раздражения, подавляемой злобы чакра взметнула воду, закрутила смерч вокруг Тобирамы. Однако продолжения техника не нашла — контроль был прерван, и вода рухнула в пруд, унеся с собой эмоции. Теперь Тобирама спокоен и может вернуться к работе.
На берегу, на достаточном расстоянии от водоёма, чтобы тренировка с Суйтоном не затронула ценные бумаги, клон занимался черновиком письма к Яманака — Хаширама поручил переговоры с ними брату. Идея привлечь в строящуюся деревню другие кланы Тобираме почти даже нравилась: многие в Стране Огня не любят Учих, и если приложить усилия, можно собрать внутри селения коалицию кланов, которая будет превосходить шаринганщиков силой. Сарутоби уже согласились, Яманака склонятся к согласию: Учих, конкурентов в менталистике, они давно хотят потеснить с пьедестала; при этом контролировать их Сенджу будет куда проще. И Тобирама, возможно, наконец сможет спать спокойно. Хотя бы иногда.
Он развеял клона и, проанализировав пришедшие от него воспоминания о последнем часе работы, занял его место под деревом, взял на колени переносной столик и свиток. Тобирама планировал закончить письмо сегодня и сразу после формального согласования с братом отправить его Яманака; ответ от них придёт дня через три, и тогда можно будет назначить…
Он вскинулся, учуяв чужую чакру. Быстро скатал свиток, отложил в сторону. Опустил руку на держатель с кунаем, отщёлкнул кнопку — передумал, закрыл опять. Если что, ему Тобирама и так горло перегрызёт.
— Зачем пришёл?
— Гуляю, — голос прозвучал совсем близко, а затем из зеленоватой тени под лиственным пологом выступила тень чёрная, человеческая. — Общественный парк, между прочим.
Тобирама не ответил, косясь на Учиху напряжённо, мрачно. Не верил, что он пришёл просто так — забраться столь далеко от дома требует усилий от слепого. Даже от Учихи Изуны.
Он подошёл ближе, остановился, опираясь рукой на ствол дерева, соседнего с тем, под которым сидел Тобирама. Своего врага Тобирама не видел давно, вечно погружённый в дела, и теперь приметил, что тот исхудал ещё больше — и раньше непонятно было, откуда в щуплом Учихе столько сил, чтобы выдерживать его удары, а сейчас Изуну, казалось, сильный порыв ветра смог бы сбить с ног. Захотелось проверить, но Тобирама сдержал себя. Вместо этого вновь взялся за свиток, раскрыл и стал изучать, вносить правки — не подсмотрит же Учиха без глаз, в самом деле. В любом случае, в этом письме нет ничего особенного — обычная дипломатия; собственную задумку Тобирама не доверил бы птице.
— Письмо к Яманака? — Изуна скорее утверждал, чем спрашивал.
— Да, — коротко, сквозь стиснутые зубы. Пока ещё не грубо, но с однозначным посылом: «Не мешай работать».
Молчание длилось несколько минут, полнившееся мерным шорохом ветра в листьях, кисти по пергаменту.
— Так стараешься… — протянул Изуна и усмехнулся. — На благо Сенджу или деревни?
Рука Тобирамы остановилась. Он поднял голову, посмотрел в лицо врагу, на забинтованные провалы глазниц.
— Ты в чём-то подозреваешь меня?
— Подозреваю? Вовсе нет, — отозвался Изуна. — Я абсолютно уверен, что ты замышляешь что-то против нас.
Тобирама оборвал порыв зарычать: кривиться теперь в его присутствии можно, но вот издавать звуки нежелательно.
— Голословно.
— Мы оба знаем, что это правда. Я твою ненависть чую, — он раздул ноздри, скользнул языком по губам, словно на них мог осесть пепел холодной ярости, испытываемой Сенджу.
Провоцирует? Чего добивается?
— Могу ответить теми же подозрениями, — отчеканил Тобирама. — Ты вызвался вести переговоры с Нара.
— Ими должен был кто-то заняться, а я в этом хорош, — парировал Изуна. — Попробуй поспорить — выставишь себя дураком. С Нара должен вести переговоры кто-то не менее хитрый, чем они сами, иначе Коноха проиграет.
От звука этого слова Тобирама поморщился. Название деревни, придуманное Мадарой, било по ушам.
— Коноха? Не лично твой клан?
— Не лично. Нии-сан сказал, больше у нас нет личного — есть общее с вами, Сарутоби, Абураме, всеми теми, кто присоединится к союзу. Есть Коноха.
— Я тебе не верю, — сказал Тобирама прямо и просто.
— Почему?
Издевается?
Игнорировать. Вернуться к свитку, к работе.
— Почему, Тобирама?
— По той же причине, что и всегда, — бросил он, чтобы отвязался.
— Потому что я — Учиха? — Изуна хмыкнул. — Как-то это по-ребячески, не находишь?
На этот раз Тобирама не выдержал, прорычал:
— Не смей судить меня. Убирайся.
— Этот парк — общественный, могу находиться здесь, сколько хочу, — возразил Изуна и аккуратно сел, вытянул ноги и прислонился спиной к стволу.
Уйти самому? Тобирама подумал об этом, но отбросил. Он и так уже сбежал из собственного дома, подальше от Мадары — больше своё место не уступит. Да и вообще, завтра же начнёт выкуривать старшего Учиху из кабинета Хаширамы. А сегодня нужно разобраться с младшим.
Вновь взять в руки кисть, глубоко вздохнуть. Письмо само себя не напишет, а слепой Учиха работать не помешает. Пока будет молчать, по крайней мере.
И Изуна правда молчал — запрокинул голову, подставив лицо солнечным лучам, пробивавшимся через листву. Легко было представить, как прежде, имея глаза, он зажмурился бы с выражением удовольствия, потянулся, будто кот, расслабленный и гибкий… в боях его порой только гибкость спасала. Вот только в последнем подвела — и Тобирама добрался до него, ранил сильно, раскроил половину грудной клетки от подмышки почти до самого позвоночника — после такого практически невозможно выжить. Ани-чан виноват в том, что эта тварь ещё дышит и ходит.
Под деревьями долго длилась благословенная тишина. Впрочем, она, как и всё хорошее, кончилась.
— Раньше не подумал бы, что в тебе может крыться столько ненависти, — протянул Изуна задумчивым тоном. Тобирама промолчал. — Никогда не замечал в тебе любви, которой, по всеобщему мнению, ваш клан отличается от нашего, и грешным делом стал думать, что ты вовсе не способен на чувства. А оказалось совсем наоборот — в тебе ненависти на дюжину наших хватит. Даже смешно.
— Сенджу ненавидят Учих, Учихи ненавидят Сенджу, — проронил Тобирама, не поднимая голову от свитка, продолжая писать на свободном пространстве. Выходило, правда, не рабочее, а нечто глубоко ругательное. — Это в порядке вещей.
— Было, — поправил Изуна едва ли не мягко.
Тобирама скептично фыркнул.
— Скажи ещё, что полюбил нас.
— Ни в коем случае. Вы странные, в большинстве своём неотёсанные и крайне шумные. Хотя не говорю, что Учихи безгрешны, — Изуна перекинул через плечо длинный хвост и принялся на ощупь выбирать из него приставшие чешуйки коры. — Нет, Тобирама, я не люблю Сенджу. Но моя ненависть к вам перегорела, ушла. Осталась лишь боль потерь и старые шрамы, за большую часть которых я должен сказать спасибо тебе.
— Пожалуйста, — съязвил в ответ Тобирама. — Изуна, чего ты хочешь? Если ты не заметил, я занят.
— Чего я хочу?.. — проговорил Изуна, перебирая пальцами хвост. Ветер шевелил неровные пряди вокруг его лица; резкий контраст чёрного и бледного, белых бинтов сглаживался зеленоватой полутенью.
Некоторые говорят, что вся сила Учих заключена в глазах, лиши их — и демоны неопасны. Быть может, применительно к большинству это и так, однако Изуна иной. Его сила не только в Шарингане — в его уме, чутье, рефлексах охотника. В несгибаемом духе. Даже ослеплённый собственным братом ради силы, Изуна оставался зубастым хищником, уверенным в себе и опасным.