ан давно ожидал этого обращения. На этот раз он не собирался гоняться за Вором, покинутого Сапегой, на собирался идти в обход Москвы, ему надобно было войти в Москву, дабы приучить московский люд к пребыванию поляков в Москве.
На его условие Мстиславский ответил с полной откровенностью:
— Рад был бы оставить польское войско в Москве, да опасаюсь московских людей. Могут поджечь город и сгореть вместе с польским рыцарством.
Этого опасался и Жолкевский, поэтому свое вторжение в Москву в своем замысле разделили на два этапа. Первый раз войти в город, пройти городом к Серпуховской заставе, пригорозить оттуда Вору, чтобы бежал из под Москвы, но не губить его, ибо в затеянной игре отводил ему место, как угрожающей силе. На втором этапе замысла войти в Москву, опять же, якобы для защиты от Вора, и посадить в столице польский гарнизон.
Ночью, обернув копыта коней пучками сена, свернув хоругви и знамена, польская конница безмолвно, раздавалось только ржание лошадей, прошла сквозь город и вышла на дорогу к Николо-Угрешскому монастырю.
Казаки Заруцкого тут же прознали, что польское войско вступает в Москву , чтобы пройти через город и ударить на казацкий стан. Заруцкий разбудил Богданку и Марину.
— Государыня! Возблагодарим Бога! Поляки вошли в Москву. Ныне все московские люди и иных городов поднимутся на короля, узурпатора твоей власти!
— Вы не смогли овладеть Москвой, теперь ищите утешение! — упрекнула Марина.
— Я не принимаю упрека, государыня! Казаки готовы были приступить к Москве вслед за польским воинством Яна Сапеги. Он изменил вам, а не казаки. Я не ушел бы из монастыря, но с королевским войском мы не в силах сражаться. Мы уйдем, чтобы вернуться с поддержкой всей русской земли.
К рассвету, стараясь не шуметь, казачье войско вышло из монастрыя и двинулось к Серпухову. Когда войско Жолкевского, пройдя через Москву, подступило к Николо-Угрешскому монастырю, дозорные донесли, что в монастыре кроме монахов никого нет. Казаки и Вор ушли. Не составило труда догадаться, что они ушли к Серпухову. Жолкевский преследования не приказал.
Бояре ожидали, что Жолкевский, вернувшись на Девичье поле, тут же двинется в Калугу, куда Вор перебежал из Серпухова, но у Жолкевского иные были намерения. Он поставил задачей войти в Москву, тем ее поставив под королевскую власть. Он сведал, что не все бояре разделяют желание Мстиславского впустить в город поляков. Особенно опасными ему виделись те из бояр и князей, кто мог бы претендовать на русский престол, и допреж других Василий Голицын. Жолкевский придумал, как убрать из Москвы противников вступления поляков в Москву. Москва присягнула Владиславу, отсюда вытекала необходимость посылки депутации под Смоленск с просьбой к королю отпустить на царствование в Московии королевича Владислава.
Жолкевский высказал боярам пожелание, чтобы депутация была особо представительной и имела бы в челе знатнейших русских людей. Во главе депутации он уговорил поставить Василия Голицына, от духовенства — митрополита Филарета, ибо было известно, что он противился призванию поляков в Москву. Бояре без подсказки Жолкевского назвали князя Даниила Мезецкого, думного дворянина Василия Сукина, дьяков Томилу Луговского и Василия Сыдавнего. А всего вошло в состав посольства людей всяких чинов девяносто три человека.
Попали в сие представительное собрание Захар Ляпунов и Авраамий Палицын. Все те, кто стоял супротив призвания на престол короля удалялись из Москвы.
Мстиславский с сотоварищи дали наказ посольству, чтобы королевич Владислав крестился в греческую веру, а крещение произвел бы митрополит Филарет, прежде чем королевич отправится в Москву.
Жолкевский проводил посольство и вздохнул с облегчением. Оставалось позаботиться о предлоге ввода польских войск в Москву. Ему было известно, что даже не все «седьмичисленные» бояре желают ввести в Москву польские войска. В этой обстановке, Жолкевский без единого выстрела выиграл баталию, куда более значительную, чем под Клушино. Он объявил боярам, что собирается увести войско под Смоленск на подмогу королю. «Седьмичисленные» взволновались. Вор в Калуге. Калуга вдвое ближе, чем Смоленск. К Жолкевскому явился Мстиславский. Сразу же спросил:
— Верно ли, ваша милость, что вы уводите свое войско под Смоленск?
— Как же тому не быть? Надвигается зима, зимовать под Смоленском нам привычно, а зимовать нашему войску в палатках у ворот Москвы — унизительно!
— В Москве волнение! Опять тянут к Вору, а в иных городах ему вновь присягают.
— Вор, то ваша забота. Ваши люди пришли к нему на службу. Вы его породили, самим вам от него и избавляться!
— Разве мы его породили? Его привели польские люди...
— Люди, хотя и польские, но не королевские. У нас вольности. Каждый пан сам себе пан. Наши люди были в гневе за убийства их ближних.
— Мы целовали крест королевичу Владиславу. Не в его ли интересах схватить Вора? Едва, ваша милость, вы отведете войска под Смоленск, Вор тут же явится под Москвой.
— Москва имеет свое войско. Идите под Калугу, поймайте Вора!
— Ловили, да не дается в руки.
Жолкевский посуровел и встал, давая знать, что разговор окончен.
Мстиславский то же встал и произнес:
— Бояре московские и всей русской земли люди бьют челом королю, оставить польское войско, с вашей милостью, для защиты Москвы. Мы готовы его разместить в городе.
Того Жолкевский и ждал, но вида не подал, поспешил показать, что о такой возможности и не думал.
— С таким челобитьем, — ответил он, — московским людям надобно обратиться к королю. Я извещу его величество!
Александр Гонсевский, узнав о боряской челобитной, восторженно поздравил Жолкевского, заявив, что он свершил то, чего не смог свершить Стефан Баторий и объявил:
— Я готов ехать в Москву готовить размещение войска!
— Тебе Москва не внове! — согласился Жолкевский.
16-го сентября Гонсевский с квартирьерами въехал в Москву. Начали расписывать дома для постоя. Над Москвой загудел набат. На Пожар сбегались люди. Над площадью многоголосые крики:
— Ляхи берут Москву!
— Бояре — изменники!
— На плаху изменников!
Купцы торговых сотен всегда прямили Шуйскому. Они подбили людей идти к патриарху, чтобы звать Шуйского обратно на престол. Патриарх ответил:
— Пострижение царя Василия свершено не по уставу. Зовите его на царство, иначе погибель православной вере!
Гонсевский пристуал к Мстиславскому с упреками, что русские люди не блюдут договор. Мстиславский повернул дело против Шуйского.
— Это Василий Шуйский и его братья мутят народ.
Гонсевский знал о намерении короля пленить Шуйского и привезти его под Смоленск. Такого еще не бывало, чтобы полякам удалось бы пленить московского государя. Пришел и этому позору час!
Гонсевский сговорил Мстиславского перевезти Шуйского из Чудова монастыря в Иосифо-Волоколамский монастырь, а его братьев с их супругами отправить в город Белый, ближе к королевскому лагерю. Екатерине, супруге Дмитрия Шуйского, дочери Малюты Скуратова, пришлось испытать наказуемость злодеяний.
Гонсевский явился с польским конвоем к Дмитрию Шуйскому. Не мог себе отказать отыграться за свое унижение, когда был пленен царем Василием. Он велел поставить перед собой супругов. Дмитрий еще надеялся , что Москва поднимется против поляков в его защиту. Екатерина была во всем умнее своего супруга. Она приказала прислуге накрыть стол с угощением для гостей, прихватил с собой щепотку яда на погибель и гостям и себе. Не дав Гонсевскому слово сказать, поклонилась ему в пояс и молвила:
— Ясновельможный господин! Знаю, что не с добром ты пожаловал, а по нашему обычаю ты гость. Зла тебе на нас иметь не за что, удостой принять хлеб-соль, а потом уже исполнишь то, ради чего чего пришел.
Не с Гонсевским играть Екатерине в замысловатые игры. Еще в те годы, когда он правил посольство при царе Дмитрии, сказывали ему московские люди, умер Борис Годунов, посидев за трапезой со своячницей, во всем польском стане было известно, что Скопин отправлен на тот свет этой же отравительницей. Гонсевский усмехнулся и ответил:
— Не гостем званым я пришел в твой дом, а карающей десницей его величества, короля нашего. Званым пришел бы, остерегся бы принять из твоих рук чашу вина, царева невестка. Не довольно ли тебе Бориса Годунова и Михаила Скопина? А, чтобы над собой не учинила от расстройства, то обыщут тебя до нитки.
Жолнеры подхватили Екатерину под руки. Гонсевский предлжил:
— Сама отдашь отраву, или дозволишь поглядеть на твои престарелые прелести? Не всегда наказание за грехи откладывается, является наказание и неотложно.
Отдала Екатерина крупинки яда. Супругов повязали и повезли под конвоем на Смоленскую землю в город Белый.
Патриарх Гермоген, прознав о том, что Мстиславский и бояре призывают поляков войти в Москву, позвал к себе Мстиславского. Мстиславский на зов не откликнулся. От патриарха явился посланец и объявил боярам, что если Мстиславский к нему не придет, то патриарх придет в Думу во главе духовенства. Мстиславский понял, что выход патриарха с духовенством превратится в крестный ход и поднимет московский люд на «седьмибоярщину».
Мстиславский с боярами пришел к патриарху. Начал с увещевания:
— Гетман объявил, о том у нас и договор, что пришел оборонить Москву от Вора. Не ночевать же нашим защитникам в поле, когда Вор собирает новое войско.
Кто-то из московских людей сказал:
— Мы пойдем на Вора, а на произвол поляков оставим жен и детей?
Подступали к Мстиславскому:
— Постыдился бы, боярин! Вышел гетман на Вора, с Сапегой помирился, а Вора упустил. Догонял бы Вора в Калуге, а ему Москву захватить желательно!
Мстиславский не привык говорить на равных с горожанами, разгневался.
— Кто вы такие, что собрались, где вам быть нельзя? Я с патриархом пришел говорить! Нам нельзя нарушать крестное целование Владиславу! Его мы общим согласием избрали царем.