– Не хо-чу!
– Чего не хочешь-то?.. Ой, смотри, разобьется! – Иванов подлетел к окну и уставился сквозь Невидимку.
Я тоже смотрел. Я увидел, как первоклашка спотыкается, как пытается удержаться за воздух, как летит, кувыркаясь, ударяется о ледяной асфальт с брызгами. Как лежит, не шевелясь… Бесшумно все, как в кино, мне же из-за стекла не слышно.
– Блин! – успел сказать Иванов.
А первоклашка снова стояла на подоконнике и заклеивала окно. Только висок потирала: может, так просто, а может – она еще чувствовала боль от удара.
Невидимка сидел в кресле, довольный, Иванов так и стоял, опершись на подоконник, бледный как смерть. Он трогал укушенную шею:
– Блин, я не понял, Андрюх… Ты видел? Она же только что… – Он крепче схватился за подоконник: – Что-то нехорошо мне, Андрюх. Я пойду…
– Стой! Сядь… – Я перехватил Иванова за плечи и усадил в кресло, прямо Невидимке на колени. Плевать: Иванов не видит, на ком сидит, а вампиру не тяжело.
– Мне правда хреново… Я пойду.
– Сиди. – Черт его знает, как ему помочь! Отпускать на улицу так сразу точно нельзя, свалится где-нибудь в обморок – и привет. Будет лежать посреди дороги, пугая своим видом впечатлительных старушек и спешащих автомобилистов. Не дело это. Покормить парня надо как следует и дать ему отдохнуть полчасика, а потом – пусть валит на все четыре стороны!
– Ты, это… Мать котлет нажарила, хочешь? – А хотя кто его спрашивает?!
Укушенный Иванов оказался на редкость покладистым парнем: он без проблем позволил увести себя в родительскую комнату и покормить и даже согласился посмотреть какой-то дурацкий фильм из родительской коллекции, не «новый» ни разу, зато про бандитов. Фильм – обязательная часть программы, чтобы Иванов сбежал от меня не сразу, а хотя бы чуть-чуть отдохнул. Не то чтобы я чувствовал себя скотиной, но весь вечер вдохновенно плясал вокруг Иванова.
Невидимка, повеселевший и, как ни странно, порозовевший, все время путался под ногами (если можно так сказать о бесплотной двухметровой махине):
– Ну что ты с ним нянчишься? Вон какой амбал, целую семью накормить можно, и ничего ему не сделается!
Я отмахивался и продолжал плясать. Конечно, ничего, конечно, не сделается. Я-то побольше крови теряю в день, чем он за этот раз. Значит – все в порядке. Главное, чтобы парень не понял, что с ним такое произошло.
– Можешь сделать так, чтобы укуса не было видно?
– Не вопрос! – Невидимка только моргнул, и ранка на шее Иванова затянулась волшебным образом. Вот и хорошо, вот и чудненько!
– Фильм – отстой, Андрюх, что ты мне крутишь? – Оклемался наш Иванов, пора его выпроваживать.
– Сам раньше не видел, не хотел один смотреть… А его еще так рекламировали…
– Ясен перец, кто ж такую фигню без рекламы смотреть будет! Ладно, я пойду.
И пошел. Слава богу, а то родители вот-вот вернутся. Я с удовольствием захлопнул за ним дверь.
Уф! Веселый денек. Все хорошо, что обходится без последствий. Надеюсь, это как раз тот случай. Ранки на шее у Иванова нет, выглядит он уже нормально… В конце концов, я даже никого не обманул: пришел ко мне парень посмотреть кино – и действительно посмотрел кино. А что там было в промежутке, знаем только я и вампир. И никому не скажем. Хотя между собой, конечно, обсудим события минувшего дня.
– Сволочь ты, Невидимка! Девчонку-то из окна за что?! Она теперь небось заикой сделается!
– Не сделается, не бойся. Даже ничего и не вспомнит, доклеит свое окно и пойдет домой. – Он глянул на часы в прихожей. – Уже пошла. И вообще, парень, я не виноват, что тебе не хватает фантазии.
Вот и поговорили.
Глава IX В которой Невидимка не дает мне открыть колготную фабрику
Веселый денек еще не закончился. Родители как сговорились: сперва позвонила мать, сказала, что задержится после работы. Потом отец – то же самое. Я болтался по дому один, если не считать, конечно, Невидимки, и не знал, чем себя занять. Посидел в Интернете, полистал сайты университетов, так ничего себе и не выбрал в очередной раз. В окно глянул, разнял там парочку драк, омолодил какую-то пенсионерку (откуда они только берутся?). Почесал спину, долго чесал, минут, наверное, пять: крылья там растут, что ли?! Под конец, совсем одурев от безделья, включил телик и уставился на «Хронику происшествий».
Веселенькая желтая «Хонда» (где-то я ее видел?) подмигивала с экрана подбитой фарой, скорчив жуткую рожу. «Хонде» не повезло: рыхлая зимняя дорога, неудобный поворот, «КрАЗ» навстречу – и ты уже не машина, а лепеха. Двенадцатитонный самосвал, предательски целехонький, стоял на заднем плане. Странно, что водитель вообще заметил, что там такое мелькнуло у него под бампером. И куда его понесло в город?! Этим дурам вообще нельзя подъезжать ближе Третьего кольца.
В «Хонде» когда-то были люди. Двое. Спасатели на экране, ловко орудуя резаками и гидравлическими ножницами, вскрыли машину, как банку, и теперь вытаскивали бывшего водителя и бывшего пассажира. Я уже хотел переключить, но зацепился взглядом за остатки номера машины. Мама!.. То есть:
– Не хо-чу!
– Чего не хочешь-то? – возник перед экраном Невидимка. Прозрачный, блин, все равно все видно. Все! Как через рваную дыру в машине вытаскивают знакомые ноги в знакомой обуви и знакомом том, что когда-то было юбкой. Как цепляются колготки за рваные края железа и расходятся огромной дырой на всю коленку. Никогда таких рваных колготок не видел на живом человеке. Даже на бомжах. Мама!
– Ты че, тупой?! Нравится на это смотреть? Давай верни мне родителей быстро, пока я с ума не сошел и не открыл колготную фабрику!
Невидимка улыбнулся во все наличные клыки и выдал:
– Так что сидишь-то? Пошли!
– Куда?
– На улицу!
Я не хотел отходить от экрана. Если я отойду, родителей увезут в какой-нибудь морг, и я никогда-никогда их не найду… А так – вот они, на экране, я все вижу, все контролирую.
– Ты уже сошел с ума. Одевайся, быстро! – Рывком он поднял меня с дивана и вытолкал в прихожую. Я нашарил ногами ботинки: на улицу так на улицу. Идем.
Уже стемнело. Лай собак, стук каблуков, шум мотора… Я по привычке обернулся: родители? Тьфу ты, черт!
– Пошли.
Идем. Сугробы грязные, высокие: ну кто так улицы расчищает! Надо бы заняться на досуге… Пацан, мелкий, с рюкзаком. Надо же, кто-то еще, оказывается, учится во вторую смену. Или у него кружок какой-нибудь? Поравнялись. Что ж его родители не встречают-то, а?
– Лови!
Я, как робот, сгреб пацана в охапку. Он взвизгнул:
– Ты че, урод?! – Съездил мне в глаз, по коленке, опять в глаз, – сильный, мерзавец! – Отвали, парень, ты че?! – Пацан извивался в руках, я его еле удерживал. Еще и дерется! – Отвали! – Он размахнулся особенно удачно и врезал мне в другой глаз.
Я зажмурился. Перед глазами весело заплясали красные пятна. Пацан не унимался:
– Ты больной, что ли?!
Ой, черт, и правда!.. Я получил еще раз по ноге, приоткрыл подбитый глаз. Пацан смотрел на меня – боится. Что ж я делаю-то, е-мое?! Разжал руки, крикнул:
– Беги!
Пацан вывернулся, на прощание еще разок двинул меня по коленке и побежал. Он пробежал метра два. Потом свалился прямо носом в сугроб. Зря: снег нынче противный, колкий, он же себе всю физиономию расцарапает! И светлую куртку пачкать – тоже не дело…
Невидимка тронул меня за плечо:
– Молодец. А теперь пойдем домой, родители ждут.
– Ждут?
– Ждут.
– Родители?! – Я шагнул к парню, но Невидимка дернул меня за шиворот:
– Пойдем, я сказал! Все с ним в порядке, оклемается!
Я знал, что верить ему нельзя. Какое может быть доверие к вампиру, вы что?! Я оттолкнул призрачную руку, царапнув себя по щеке (Невидимка хоть бы ногти подстриг!), подошел. Парень лежал лицом вниз, я тронул его за плечо:
– Эй! – Ноль внимания. Перевернул на спину: бледный как смерть, глаза закрыты, шея кровит.
– Ранку убери, – велел я.
– Угу.
Шея больше не кровит. То есть кровит, но у меня, а у парня все нормально, ни следа не осталось. Только он по-прежнему без сознания… Но жив, жив, я потрогал шею: бьется пульс, нормально.
– Да не трогай ты его! Испугался парень, упал в обморок! Сейчас вскочит, побежит на тебя в милицию заявлять!
– Надеюсь.
Надеюсь, что вскочит. А милиция мне не страшна: Невидимка выручит.
– Нашатырь сделай мне.
– Как скажешь.
У меня в руках оказался пузырек нашатыря. Открыл, сунул парню под нос:
– Вставай!
Парень открыл глаза. Резко так открыл, страшно, как в фильмах про мертвецов. Секунду таращился на меня, потом завопил:
– Вампир! – Вскочил, двинул мне по уху на прощание и унесся в темноту.
Меня затошнило. По шее хлынула кровь: давно так не лилась, я моментально оросил сугроб, и куртку, и еще на горсть салфеток хватило. Конечно, вытер – на автопилоте, я уже привык, что шея кровит. Но отвык от таких потоков. Последний раз так хлестало… Не помню, когда… Может, и никогда? По голове словно мешком ударили, я сел в сугроб и уткнулся носом в пузырек с нашатырем. Невидимка юлил рядом:
– Плохо? А я тебе говорил: «Пошли», вот и надо было идти!
Я хотел ему высказать все, что о нем думаю и что думаю насчет парня. Невидимка его убил, тут и сомневаться нечего. Но, увидев, что я не собираюсь оставлять пацана валяться в сугробе, он быстренько исправил положение. За мой счет. Поэтому так сильно и кровит шея. Поэтому кружится голова и тошнит. Хотел я все высказать, да сил не было. Голова плыла, и нашатырь не спасал. Ноги леденели: ну правильно, я же в сугробе сижу!
– Сволочь ты!
– Я – вампир.
Вот так всегда!
Глава X В которой ничего не происходит
Обманул Невидимка: родители только подъехали и еще стояли у подъезда, выискивали ключи. Привет, мам, привет, пап. Привет, желтая «Хонда». Хорошо, что ты желтая. Отец, когда выбирали, не хотел «этот броский девчачий цвет», мать, как самая осторожная, убедила его, что «яркие машины реже попадают в ДТП, потому что их трудно не заметить». Очень хорошо, что «Хонда» желтая. Черную я бы по телику не узнал. Вообще, хорошо, что я включил телик.