Когда женщины в лагере сказали, что папайя – фрукт, который пахнет фекалиями и абсолютно бесполезен, я только головой покачала. Я не могла поверить, что фрукты могут дурно пахнуть. Должно быть, их позабавило мое выражение лица, поэтому Сунре сунула ломтик мне в рот и предложила попробовать.
Папайя еще не успела попасть мне в рот, а я уже сморщилась и зажала нос. Ужасный запах, словно развернутый использованный подгузник! Сунре расхохоталась.
Дерево папайи само хорошо росло, безо всяких усилий. Все, что ему было нужно, это дождь каждые три-четыре дня и палящее островное солнце. Даже без особого ухода дерево приносило много плодов, как плодовитая женщина. Мне оно нравилось.
Когда у детей в лагере бывал свободный день, они спорили, кто первым заберется на дерево папайи. Когда мальчик, выигравший пари, начинал взбираться на дерево, тонкий ствол качался, как будто вот-вот сломается. Дети так кричали, что уши сворачивались в трубочку. А они будто наслаждались этим сомнительным тревожным удовольствием. Иногда дерево папайи надламывалось под тяжестью ребенка. Тогда дети поднимали шум, вопя и хлопая в ладоши. Примерно в это время из кухни выбегали женщины и кричали на них.
Я прекратила шить и взглянула на дерево. Солнечный свет проходил сквозь широкие листья. Он выглядел еще сочнее в местах, где листья накладывались друг на друга. Темно-зеленые листья были прекрасны, как будто только что распустились.
Внезапно мне вспомнился день моей свадьбы. Я подумала о Наен, а точнее о Чансоке.
– Вы, две невесты, были такими красивыми в тот день! – вспоминала иногда Сунре.
Праздничный наряд, который я тогда надела, был простой и опрятный. Меня немного волновало то, что это, похоже, была самая чистая одежда за всю мою жизнь. Я обернулась и взглянула на себя в зеркало. Цветок, который Сунре вплела в волосы, был еще свежим и ароматным. Я увидела проходящего мимо Чансока в черном костюме. Он был так прекрасен, что сначала я даже не узнала его. Хотя слово «прекрасен» вряд ли подходит мужчине, особенно Чансоку, но это было первое слово, которое пришло мне на ум в тот момент. В ослепительном солнечном свете, льющемся сзади, воротник его черного костюма сверкал, словно птичье оперение.
Я не могла поверить, что невестой, стоящей передо мной, была Наен. Свадебное платье в стиле тех, которые носят западные женщины, было настолько белым, что казалось голубоватым. Женщины в один голос заявили, что среди всех невест по фотографиям она была первой, кто надел такое роскошное платье. Наен выглядела очень счастливой.
– Мы живем в Гонолулу, а не на плантации. Этот человек управляет обувным магазином. Он говорит, что это бизнес. Я все это время провела там. Позади магазина две комнаты и еще отдельная ванная и туалет. Я готовлю еду, а когда скучно, хожу послоняться по окрестностям. Он говорит, что они с твоим мужем долгое время работали вместе на плантации.
Когда я спросила, где она была все это время, Наен затараторила так быстро, что, казалось, она вот-вот задохнется. Похоже, она вернулась к своему прежнему яркому и веселому состоянию. Наен очень естественно произносила такие вещи, как «этот человек» и «мой муж». Слово «муж» все еще казалось мне незнакомым и далеким, но, вылетая из ее уст, оно звучало очень обыденно. Наен и Чансок были в центре Гонолулу. Теперь я поняла, почему не встречала этих двоих в лагере.
– Твое платье, оно красивое, – сказала я, все еще не в силах оторвать взгляд от нее.
Услышав это, Наен покрутилась на месте, будто пританцовывая. Каждый раз, когда Наен двигалась, подол ее платья издавал хруст. Шлейф платья свисал до пола, будто платье было сшито точно по меркам Наен, а спереди подол был достаточно коротким, чтобы закрывать половину верха белых туфель. Казалось, недалек и тот день, когда она купит себе и наденет красивое платье и кожаные туфли, как и мечтала.
Чансок часто запрокидывал голову и рассматривал потолок на протяжении всей свадебной церемонии. Он выглядел как человек, погруженный в свои мысли. Наен рядом со мной смотрелась такой умной и красивой, что я могла бы счесть ее женой владельца плантации. Всех гостей, похоже, поразило то, насколько она очаровательна. На органе играла девушка, которая представилась как Стелла. Вьющиеся волосы, мягко струившиеся по ее спине, и разливающийся вокруг звук органа хорошо сочетались между собой. Мелодия щекотала ухо, будто звучала совсем близко, а затем исчезала и манила, оставляя неизгладимое впечатление.
Несмотря на то что Сангхак, чисто выбритый и одетый в костюм, был рядом со мной, я чувствовала себя всего лишь приглашенным гостем, пришедшим поздравить Наен и Чансока в день их свадьбы. Сангхак слушал проповедь пастора со спокойным выражением лица. После того как пастор закончил короткую речь, ведущий объявил, что церемония окончена. Все было просто. Люди разразились аплодисментами. Гости выглядели более взволнованными, чем мы четверо, которые женились и выходили замуж.
Когда дети возвращались из школы, они поливали овощи, посаженные вокруг двора «Лагеря девять», или ходили в горы, чтобы набрать веток на дрова. Трудились так же усердно, как и взрослые. После работы дети грели воду в ванне для своих отцов к их возвращению с работы. Дым, поднимавшийся из труб каждого дома, медленно окружал лагерь. В это же время рабочие приходили после окончания работы на плантации.
Женщины были заняты приготовлением еды на кухне. Холостяки регулярно платили им и ели то, что они готовили. Были люди, которые ненадолго закрывали глаза и засыпали в ожидании ужина, но большинство похлопывали себя по пустым животам и поглядывали в сторону кухни. Даже вечером во дворе лагеря было так же оживленно, как и утром. Это было время, когда мы встречались после целого дня работы в разных местах. Работники часто рассказывали о еде, которую ели в своих родных городах. В основном речь шла о продуктах, которые тяжело было достать на острове. Никто не говорил о движении за независимость Чосона или о своей работе на плантации.
Я помогала Сунре собрать на стол. Теперь я была хорошо знакома с кухонной работой и лучше знала Сунре. Она нравилась мне с каждым днем все больше. Осознавала я это или нет, но я во многом от нее зависела. С ней можно было поделиться много чем. Уж точно большим, чем с Сангхаком.
Бывали дни, когда на стол подавали мясо пойманной возле фермы дикой свиньи, но в большинстве случаев это были просто обычные гарниры и рис. Работники, которые платили за еду, иногда жаловались на то, что закуски слишком просты. Однако это длилось недолго, и, положив в рот несколько ложек риса, они умолкали.
Кто-то сказал, что господина Хона нигде не видно. Мужчины переглянулись между собой. Но, возможно потому, что это уже случалось ранее, комментариев не последовало.
– Кажется, он сегодня снова пьет, – сказал Тэхо обеспокоенно. Несколько дней назад господин Хон принес ему рыбу, пойманную, по его словам, на пляже, и попросил приготовить горшок острого рыбного рагу. Тэхо твердо отклонил его просьбу: было очевидно, что иначе Хон воспользуется рагу как закуской к выпивке.
– Не следует ли нам проведать его? – сказал Тэхо.
Мнения людей по поводу его слов разделились. Наконец кто-то произнес: «Это с ним уже не в первый и даже не во второй раз, так что не беспокойтесь», и все замолчали, будто ждали этих слов.
Закончив трапезу, мужчины закуривали сигареты или ложились прямо на своих местах. Ночное небо внезапно наполнилось звездами. Некоторые рассказывали, откуда они родом, говоря, что звезды там точь-в-точь такие же, как здесь. Кто-то сказал, что все звезды в мире одинаковые. Кое-кто вслух мечтал о том дне, когда они вернутся в свой родной город. Иногда мы даже обменивались приветствиями от людей, покинувших лагерь и уехавших на другие плантации. А на десерт оставляли истории о людях, ставших богатыми и перебравшимися в Калифорнию. С наступлением ночи люди один за другим расходились по своим домам.
Когда Сангхак открыл дверь и вошел, я отложила шитье и встала. Он первым сел у двери, после чего присела и я. Ему все еще было неспокойно и неловко со мной.
– Тебе не нужно много раздумывать о нашей теперешней жизни. Дело сделано – двигаемся дальше. Не забивай голову. Я был бы рад, если бы ты пошла в школу английского на плантации. Я вот уже старый, и мне трудно будет выучить другой язык, но тебе… Чтобы жить, нужно, чтобы язык был хорошо подвешен, поэтому начни с английского. Мы не сможем жить на этой плантации вечно. Только не думай об этом слишком долго. На основные наши нужды я заработаю, я еще здоров и достаточно силен, чтобы работать, так что не волнуйся.
Сангхак продолжал говорить: «Не волнуйся, не забивай голову», отчего мне становилось только неуютнее. А школа? Я даже не мечтала о подобном. Когда он говорил, сидя спиной ко мне, то в профиль был похож на задумчивого отца, беспокоящегося о будущем дочери. Я не могла с ходу придумать, что ответить. Похоже, он и не ждал ответа. После окончания рассказа наступило неловкое молчание. Казалось, и Сангхак не может избавиться от чувства неловкости.
– Я выйду покурить.
Сангхак ушел и не возвращался до глубокой ночи. Я проснулась от громкого звука дождя, барабанящего по жестяной крыше. Снаружи было темно, и из открытого окна в комнату проникал прохладный воздух. Ливень шумел все громче и громче, а вода, текущая с крыши, раздражала слух. Наверное, красная глина, скопившаяся на кровле, этой ночью смоется начисто.
Я перевернулась, чтобы снова заснуть, но тут мое внимание привлек темный предмет, лежащий на полу. Это был Сангхак, который спал, свернувшись калачиком. Даже со спины он казался неприступным, словно отталкивая меня. И долго он так лежит на этом холодном полу? Откуда взялась такая глубокая тьма между нами?
Я тихонько привстала, а затем снова легла. Действительно ли я приняла мудрое решение для всех четверых? Вопрос без ответа. Я закрыла глаза. Внезапно шум дождя утих. Ветер, казавшийся прохладным, постепенно стал теплым и липким.