– Этот человек… Только что ушел.
Голос Тэхо был спокоен. Сангхак какое-то время сидел молча, как будто до него не дошло, о чем Тэхо говорит. Обстановка в комнате постепенно становилась различимее в лучах утреннего солнца.
Когда дождь, который шел целый день, прекратился, в открытое окно подул холодный ветер. В лагере было темно и тихо, лишь изредка доносился лай. Сангхак аккуратно сложил снятую одежду в угол комнаты. Его внимание привлекла фигура Канхи, лежащей в темноте. Что она сейчас чувствует? Сангхак твердо пообещал себе, что, если она отвергнет его, он откроет дверь и уйдет, не сказав ни слова, но не мог успокоить сердце, которое билось как сумасшедшее.
Он осторожно лег рядом с Канхи. Мягкая, теплая кожа коснулась его тела. Ее густые волосы, казалось, пахли свежесрезанным сахарным тростником. Сангхак на мгновение закрыл глаза и сделал вдох. По сравнению с мягкой кожей Канхи его руки были страшно шершавыми и грубыми, поэтому ему приходилось быть осторожным. Его покрывали шрамы от ножа или топора, полученные при рубке девственного леса. Сангхак на мгновение отдернул руку и коротко вздохнул. Извинился за свои грубые руки, но в ответ Канхи промолчала. Сангхак был благодарен за это.
Запах плюмерии, принесенный ветром, наполнил комнату. Сангхак задрожал, чувствуя, что его затягивает куда-то во тьму. Тяжелые и жесткие струны, оплетшие его тело и разум, казалось, постепенно ослабевали одна за другой и растворялись в воздухе. Затем он увидел мальчика, бегущего по полю. Лицо мальчика было знакомым. Возможно, это был он сам в детстве, полный мечтаний. Мальчик вприпрыжку скакал по широкой равнине, и конца ей не было видно.
Чпок! Когда острый кончик ножа коснулся фрукта, папайя раскололась пополам. Внутри она была алой, как спелая хурма. Разрезанный пополам плод был полон семян. Черных влажных семян, похожих на птичьи глазки.
– Как лягушачье яйцо.
Удивительно, что этот маленький плод хранил в себе так много семечек. Сангхак осторожно достал их ложкой.
– На ферме их скрещивают с лимонами, поэтому должно быть сладко. Это не та папайя, которую невозможно есть из-за запаха тухлятины.
– То есть эту есть можно?
Я вспомнила случай, когда Сунре засунула мне в рот кусочек папайи.
– Сперва ты должна разрезать ее пополам, потом вынимай семена и ешь. Цветом похоже на хурму, которая растет в Чосоне, верно? Говорят, что, если высушить их на солнце, будет один в один.
Я зачерпнула ложкой немного папайи и положила в рот. Слабый аромат фруктов и цветов защекотал мне нос и мягко растаял во рту. Сушить папайю, словно хурму… Умные ребята живут тут, на Пхова.
Сунре исчезла. Ее никто не видел уже три дня. Когда Хван сказал, что видел, как она ехала на трамвае в Гонолулу, люди в лагере перешептывались, что она не вернется. Некоторое время все собирались и обсуждали Сунре, но со временем все меньше и меньше людей интересовалось ее местонахождением. Вот так она и исчезла, оставив о себе славу женщины, унесшей в могилу разом двоих мужчин. Я не могла поверить в то, что говорили злые языки, и несколько раз открывала дверь комнаты, где она жила. Одежда покойного мужа Сунре и ее самой до сих пор висела на стене. Две подушки тоже словно ждали своих хозяев.
Однажды я приготовила ужин и понесла ей. Это было за день до ее исчезновения. Иссушенные запястья Сунре, когда она зачерпывала рис, выглядели в тот день еще тоньше, чем обычно. Она съела рис, даже не прикоснувшись к гарнирам. Я подумала, что она ест, только чтобы глотать вместе с рисом слезы. Лицо Сунре заметно осунулось. Я, в отличие от других, не смогла сказать ей что-то вроде «забудь, все пройдет». Я надеялась, что она отпустит свою печаль и вернется к жизни, но, кажется, это было легче сказать, чем сделать.
Всякий раз, когда я чувствовала грусть, думая о Сунре, я вспоминала папайю. Потом, как ни странно, мне стало легче. Па-па-па-па… Мне казалось, что я чувствую привкус зеленой травы на кончиках губ. Ясные глаза Сунре сверкали перед моим мысленным взором. Она была первым человеком, с которым я подружилась, когда приехала в «Лагерь девять». Я надеялась лишь, что, где бы она ни находилась, она жива.
Хило – край возможностей
О Чансок снял солнцезащитные очки и спустился с парома. Как только он ступил на землю, морская болезнь исчезла, будто и не бывало. Все его тело было липким, и ему хотелось немедленно прыгнуть в морскую воду. Даже не думая о том, чтобы вытереть пот с затылка, он с тревогой взглянул на судно, с которого только сошел. Мысль возвратиться в Гонолулу, закончив с делами, заранее пугала. День был особенно тяжел. Его укачало по пути сюда. Ветер так сильно раскачивал корабль, что четырнадцатичасовое путешествие на Гонолулу казалось не просто утомительным, а мучительным.
Это был его второй визит на Хило. Хило был самым крупным островом Гавайского архипелага, состоящего в общей сложности из восьми островов. Официальное название острова было Гавайи, но его также называли Хило или Кхона. В сравнении с Оаху, самым процветающим островом архипелага, на Хило было много крупных плантаций по выращиванию кофе и макадамии. Корейских рабочих здесь было больше, чем на Оаху, и корейская община была очень деятельной.
Чансок приехал в Хило в поисках идей по развитию бизнеса. Накопив немало денег в магазине одежды, он отправился на поиски других ниш. Его заинтриговали слова Чхве Киуна, преуспевшего в гостиничном бизнесе в Гонолулу. Тот часто говорил, что Хило – лучшее место, чтобы зарабатывать на гостиницах. Чансок был так вдохновлен его словами, что безоговорочно поверил и решил попробовать сам. Киун был не из тех, кто несет чушь. Другие говорили, что его волнуют только деньги, но Чансок всегда считал иначе. Киун попусту не болтал и был честен, так что не было никакого вреда в том, чтобы прислушаться к его совету.
– Почему бы тебе не съездить да не посмотреть? – говорил Чхве Киун. – Если бы я был в твоем возрасте, то открыл бы еще один отель на Хило. Но, как ты знаешь, у меня есть сын, и я отправил его учиться в школу на материке. Он не захочет вернуться и перенять управление моим бизнесом. Но в любом случае людей на Хило бывает очень много, так что если устроить дело с размахом, открыв роскошную гостиницу, то проект обязательно будет успешным. Настала пора людям, работающим на плантациях сахарного тростника или ананасов, перебираться в город. Пора им заметить, что Гавайи постепенно меняются. Какой был толк в том, чтобы покинуть родную страну, если собираешься всю жизнь проковыряться в земле? Раз уж мы уехали оттуда в такое тяжелое время, разве нам не положено добиться чего-то большего? Так будет меньше причин жалеть себя.
Итак, Чансок, ты заработал немного деньжат на обувном магазине, верно? Правда ли, что ты выкупил оставшуюся часть здания?
Чхве Киун взглянул на Чансока сквозь очки. Его взгляд побуждал выкладывать все начистоту. Чангсок был просто поражен тем, насколько много о нем известно Киуну. Взгляд человека, который начинал работать в прачечной, а теперь имел солидный опыт в бизнесе, был пронзительным и пристальным.
– Для вас нет секретов, да? Как вы узнали?
– Ты знаешь Чау, у него свой магазинчик тканей в этом доме?
– Китаец?
– Этот человек долго вел переговоры с владельцем о покупке здания и был расстроен тем, что ты перехватил инициативу.
– Это не я перехватил инициативу, это он предложил слишком низкую цену. Я просто подумал, что, если хочешь что-то получить от человека, нужно дать ему чуть больше, чем необходимо.
– Вот слова человека, который будет отлично вести бизнес. Никто не додумался до этого. Просто подожди три года и перепродай здание Чау. За солидную цену, естественно.
Это было сказано тоном человека, достаточно хорошо понимающего устройство этого мира. Когда от случая к случаю Киун навещал Чансока, всегда было интересно послушать его истории о ведении бизнеса.
Чансок не отдал сразу полную сумму при покупке здания. Владелец дома, к счастью, с готовностью принял его предложение выплатить остаток в рассрочку. Он сказал, что ему и в старости понадобятся деньги на расходы, так что такая схема расчета для него предпочтительнее. Новаторская идея, так назвал это он. На деле Чансок понимал, что предложение отчаянное, и думал: будь что будет, не согласится – значит, не согласится. А владелец здания даже и думать не стал.
Дом был деревянный и ветхий, но к нему примыкали три небольших магазинчика. Казалось, у Чансока не будет проблем с бизнесом – одни съемщики покроют выплаты хозяину с ренты. Недавно Чансок погасил всю сумму и вступил в единоличное владение домом. Той ночью он не мог уснуть: так был рад приобрести собственную недвижимость в чужой стране.
Лицо Наен, которая выслушивала бизнес-план Чансока, становилось все более мрачным.
– Так ты говоришь, что собираешься на Хило?
– Я подумываю открыть там гостиницу.
– А я не хочу туда ехать. Я только-только подружилась с женщинами в этой церкви…
– В жизни бывают моменты, когда приходится делать то, что тебе не нравится. Потребуется некоторое время, чтобы там обосноваться, так что оставайся пока здесь.
– И от чего же такого ты отказался только потому, что это не нравилось мне?
Лицо Наен сделалось совсем суровым. Чансок почувствовал, что эти слова как-то связаны с Канхи. Наен была неизменно грубой и резкой, когда речь заходила о чем-то, имевшем, как ей казалось, отношение к девушке.
– Я… у меня будет ребенок, – произнесла Наен после неловкой паузы, лежа в кровати. – Я сходила в больницу и удостоверилась.
– Тогда тебе нужно беречь себя.
Чансоку удалось ответить должным образом, хотя в его мозгу уже заметались дикие мысли. Было ощущение, что все это происходит не с ним. Не первый раз ему приходилось с чем-то сталкиваться, не будучи морально подготовленным. Странно, что женщина может забеременеть из-за контакта без любви, пришло ему в голову. Если дети пойдут один за другим и у Канхи тоже будут, станет ли им легче видеться? Чансок чувствовал тяжесть в груди. Нужно просто уехать с этого острова. Куда-нибудь далеко-далеко. Это все, о чем он мог думать, ворочаясь.