За пределами лагеря уже светало. Симен шагала осторожно. До дома родителей Эндрю было полчаса ходьбы. Ранним утром воздух был довольно прохладным. Она плотно завернула ребенка в одеяло.
Дом Смитов, возвышающийся, как замок, на вершине холма, сегодня выглядел еще больше и величественнее. За исключением ярко освещенной зоны возле входа, ни в одной из комнат не горел свет. Симен развернула одеяло и взглянула в лицо ребенка. Лоб выступал вперед, а переносица была настолько покатой, что его даже нельзя было принять за новорожденного. Ничто в этом лице не напоминало о Стелле.
– Это не моя кровь, – пробормотала женщина и продолжила свой путь. Она не чувствовала ни грусти, ни сожаления. Все казалось Симен правильным. «Марк-Сынвон Паксо», – пробормотала она, как будто в последний раз. И пообещала себе, что уж это-то имя она запомнит точно.
Она положила малыша на стул у центрального входа. Малыш еще спал. Симен собиралась было уходить, но затем снова развернулась и посмотрела в лицо ребенка. Наконец, уверившись, что не пожалеет о содеянном, она пошла прочь. Заставила трясущиеся ноги спуститься с холма и побежала к лагерю, спотыкаясь, как будто бы что-то за ней гналось.
Стелла завозилась во сне и открыла глаза. Ребенка нигде не было видно. Она оглядела комнату и увидела Симен, сидящую в углу как привидение. Весь сон тут же слетел с девушки.
– По поводу этого ребенка… Считай, что он умер.
В этот момент Стелла в точности поняла, что именно произошло. Она вылетела из дома как сумасшедшая. Чохе проснулась и погналась было за ней, но затем передумала. Она поняла, что Стелле придется хотя бы раз разобраться самой. Чохе молча стояла и смотрела на то, как сестра бежит прочь.
Стелла слепо продолжала идти к дому Эндрю. Ее тело колотило, холодный пот лился ручьями. Когда она пересекла поле и подошла к дому Эндрю, то увидела его родителей, пьющих кофе на веранде. Увидев Стеллу, они поспешно встали со своих стульев. Едва ступив на веранду, Стелла рухнула на пол. Дом Эндрю, зеленые поля сахарного тростника, безоблачное небо и родители Эндрю, бегущие к ней, – все стало желтого цвета, будто так и нужно. Желтые бабочки, казалось, стаями взлетали в небо. Эти желтые бабочки покрыли дом, поля сахарного тростника, небо и даже мать и отца Эндрю. Стелла закрыла лицо обеими руками, крича, что весь мир кажется ярко-желтым. Родители Эндрю помогли ей встать.
Движения рук миссис Смит, обтирающие лицо Стеллы, были мягкими и осторожными. Стелла открыла глаза и оттолкнула холодное полотенце из рук миссис Смит.
– Что с малышом?
– Он спит, – произнесла миссис Смит, протягивая Стелле чашку кофе.
Девушка почувствовала скорее обиду, чем благодарность за эту спокойную улыбку. Как она может выглядеть одновременно такой холодной и изысканной? Стелла смутилась, вспомнив, как Эндрю смотрел на нее точно так же.
Миссис Смит коснулась рукой ее чашки и подлила туда свежего кофе, как будто напиток Стеллы остыл. Ее платье и поле сахарного тростника, виднеющееся за ее спиной, прекрасно гармонировали в лучах утреннего солнечного света. Эти два элемента сочетались друг с другом так же естественно, как на картине, композицию которой художник продумывает с самого начала. Стелла попыталась втиснуться в эту красивую картину, но, как она ни старалась, ей не удалось увидеть на ней свое лицо. Все это было нереально. В ее перепутанных мыслях одна вдруг просияла ярким светом. «Это была не любовь», – пробормотала Стелла про себя, ощутив горечь во рту.
– Стелла, ты сообразительная и мудрая девушка. Если хочешь, можешь сейчас забрать ребенка. Однако если ты позволишь, мы постараемся хорошо воспитать его. Ты даже можешь иногда заходить к нам, чтобы ребенок не забыл мать, – произнесла миссис Смит достаточно искренне.
Чему она была обязана таким сочувствием? Стелла подумала, что если это из-за симпатии лично к ней, то такой милости ей не надо. Она держала чашку дрожащими руками. Вскоре ладони стали теплыми, и тепло постепенно распространилось по всему телу. Аромат кофе щекотал нос, постепенно успокаивая мысли. Ощущение было таким, как после долгой поездки, когда наконец ставишь сумки на пол.
Миссис Смит снова протянула руку и вытерла лоб Стеллы носовым платком. Ее нежным прикосновениям хотелось довериться. Вдруг Стелла подумала, что можно было бы оставить ребенка с ней. Глоток горького кофе пролился в пустой желудок, заставив его сжаться.
Она думала о будущем сына Марка-Сынвона в этом доме. Ребенок вырастет мальчиком с вьющимися волосами ниже ушей и мягким взглядом, как у Эндрю в детстве. Он будет играть на пианино, а на День благодарения и Рождество приглашать соседей на вечеринки. Пойдет в школу в Бостоне или Нью-Йорке…
Дойдя в мыслях до этого, Стелла поставила чашку кофе и встала. Ее ноги дрожали, она чувствовала головокружение. Она сказала себе, что никогда больше не зайдет в этот дом. Пришло время отпустить юную Стеллу, которая витала в облаках и верила в любовь.
– Пожалуйста, заходите в любое время.
Миссис Смит взяла Стеллу за руку.
– Когда приедет Эндрю?
– Теперь ему будет сложно часто заезжать к нам: он устроился на работу. Но я говорила ему, что у тебя будет ребенок, – ответила миссис Смит со все той же спокойной улыбкой на губах.
Чем дальше она уходила от дома Эндрю, тем чаще оступалась. Солнечный свет стал ярче и бил прямо в глаза. Счастливые воспоминания об Эндрю угасали. Все было как в тумане. Оставалось лишь стойкое ощущение, что перед ее глазами порхают тысячи бабочек и откуда-то доносится детский плач. Стелла заткнула уши. Она не хотела возвращаться домой. И никак не могла понять, когда это ее жизнь стала такой сложной. Дом, где ждали ее мать и сестра, пугал ее, и она направилась в противоположную сторону.
Тэхо бросил лопату и небрежно улегся в тени дерева. Это был самый прекрасный момент. Всегда приятно чувствовать, как пот на спине медленно остывает. Ветерок, долетавший до него, был прохладным и приятным. Тэхо только что выкопал могилу и, что было необычно, совершенно запыхался. Он взял бутылку с водой и сделал глоток. Прохладный ветер медленно погладил его шею. Он прилег в тени и сделал глубокий вдох.
Когда Тэхо выходил из дома, направляясь в церковь, ему позвонили и попросили срочно выкопать две могилы. Сказали, что по случаю воскресенья плата будет двойной. Деньги есть деньги, так что Тэхо снял воскресный наряд и переоделся в рабочий. Деньги деньгами, но дело было еще и в том, что легче всего он чувствовал себя, когда копал могилы. Чем дальше он уходил в землю, чем глубже была яма, тем прохладнее и уютнее она делалась. Каждый раз, когда он думал о том, что между землей, по которой он ходит при жизни, и местом, где его похоронят после смерти, разница всего-то в человеческий рост, на душе отчего-то становилось спокойнее.
Тэхо встал, чтобы закурить, но остановился. Он увидел, как что-то дергается на краю лужайки. Присмотревшись, различил две белые ноги, торчащие из-под юбки. Он быстро встал и побежал. Девушка-азиатка лежала на земле, длинные черные волосы закрывали половину ее лица. Он сразу заметил на юбке кровь. Тэхо огляделся, хотел позвать кого-нибудь на помощь. Осторожно убрал с лица волосы девушки. Лицо ее было бледным, бескровным, но почему-то таким до боли знакомым. Это определенно была Стелла, недавно вроде бы родившая ребенка. Глаза, которые она безуспешно силилась держать открытыми, были влажными. То ли пот, то ли слезы – что-то липкое стекало по ужасно искаженному лицу. Тэхо быстро сорвал полотенце с шеи и начал обтирать лицо девушки.
– С… Стелла, это дядя Тэхо. Приди в себя!
Стелла приоткрыла глаза, но тут же снова закрыла их. Тэхо не знал, что делать, и снова огляделся. Сейчас все собираются в церкви. Даже во дворе лагеря, видневшемся вдалеке, не было видно ни души. Он снова обтер лицо Стеллы полотенцем. Одежда ее была насквозь влажной. В нос ударил резкий кислый запах. Пахло молоком. Муравьи уже учуяли запах и ползали по плечам и шее девушки. Испуганный, Тэхо стряхнул их.
Он медленно закатал блузу Стеллы наверх. Его руки дрожали, казалось, дыхание вот-вот остановится. В Тэхо будто вселилось что-то. Грудь Стеллы была мокрой и набухшей. Вокруг сосков отчетливо виднелись голубые вены. Тэхо погладил ее грудь дрожащей рукой. Казалось, ладони должны от этого окраситься. Он коснулся одного соска языком и почувствовал что-то влажное и безвкусное. Как сумасшедший, он начал сосать. Волнение пробежало по позвоночнику, по всему телу. Ему казалось, что вокруг раздается гул; его затягивало в очень старые воспоминания. Возможно, дело было в старом, потаенном желании. Перед глазами Тэхо промелькнуло лицо той женщины из Владивостока, а потом снова исчезло. Он яростно посасывал грудь Стеллы, не желая отпускать воспоминание. Ему казалось, что его тело утягивает все глубже и глубже в темную теплую бездну. Тэхо не успел оглянуться, как штанины стали мокрыми, и его охватило чувство покоя.
Когда Тэхо пришел в себя, он увидел перед собой лицо спящей Стеллы. «Что я сделал?» Его будто ударили по голове чем-то тяжелым. «Ведь Стелла – дочка Симен», – пробормотал Тэхо, вытирая подсохшее молоко, оставшееся в уголках рта. Он яростно затряс головой, потом вскочил и заходил кругами, спрятав лицо в руках.
Тэхо поднял спящую Стеллу и взвалил на спину. Он медленно шагал к дому Симен. Вялые руки Стеллы, свисающие с его груди, были белыми и красивыми. Если бы он мог, то спел бы для нее песню. Он хотел сделать все возможное, чтобы утешить ее. Хотел упасть на колени у ее ног и извиниться. Он жалел обо всем произошедшем. Тэхо выбрал самый длинный путь к дому Стеллы. Что-то липкое потекло по его лицу. Не просто пот.
Покинув дом Эндрю, Стелла бесцельно побрела куда глаза глядят. Когда она дошла до кладбища в парке, то думала лишь о том, что хочет умереть. Вся ее жизнь превратилась в унижение. Эта рана, казалось, вряд ли когда-нибудь заживет. Стелла не хотела жить дальше, видеть небо над головой. Мир обманул ее. Она не сможет вынести последствий той глупости, которую совершила. Она запиналась и спотыкалась: вот бы найти пустую могилу и просто упасть в нее и не вставать! Ее грудь набухла настолько, что она не могла пошевелить плечами и руками. Тело так отяжелело, что едва удавалось шагать. Стелла прилегла в тени. Небо было голубым, пышные листья отбрасывали на лицо узорную тень. В мире ничего не изменилось. Только она, единственная, испытывает боль. Горячие слезы потекли по щекам.