Вверх ведет нас Чесапик,Вверх ведет нас Чесапик,Вверх ведет залив Чесапик
1Соломон
Рано поутру Фенвик Скотт Ки Тёрнер рапортует, что хотя остаток его вахты миновал без происшествий, ему все время не давали покоя сны о Манфреде, Гасе, Оррине, Мэрилин Марш, Джоне Артуре Пейсли, о Центральном разведывательном управлении США, о них самих. Сьюзен Рейчел Аллан Секлер, умываясь, рапортует, что и ей не давали покоя сны – о Мириам, Бабуле, Кармен Б. Секлер, Шефе и Вирджи Тёрнерах, о ней самой и о Фенне. Между прочим, ей не показалось, что они соответствуют Теории пяти снов.
Что такое Теория пяти снов?
В «Таймз» пару лет назад была история о проекте, посвященном исследованию сна, в результате которого пришли к выводу, что типичные ночные сны соответствуют определенной последовательности, как части симфонии. Первый сон – нечто вроде увертюры, обычно он короткий и происходит в настоящем. Он перекликается с какой-нибудь задачей, что была у нас на уме перед тем, как мы заснули, и в нем звучат темы четырех снов, следующих за ним. Следующие два обычно касаются каких-то событий прошлого, но в них включены наши нынешние чувства. Четвертый проецирует будущее и касается исполнения желания – как если б исчезла та трудность, что породила первый сон. Пятый и последний, вновь происходящий в настоящем, – переоркестровка всех прежних снов в торжественный финал.
Фенвик в гальюне, опорожняет кишечник, проверяет карты-вкладки в «Мореходном путеводителе» и прислушивается с определенным интересом.
Что ты думаешь? желает знать Сьюзен. Мне нужно пописать, когда ты там закончишь.
Я думаю, что более дурацкой, так ее, теории снов я отродясь не слыхал. Фенн накачивает воду для слива. Я из тех мужчин, кто склонен обращать некоторое легкое внимание на свои сны, Сьюз, и не припоминаю, чтобы они хоть когда-нибудь следовали какому-нибудь такому порядку. Могу спорить, даже у Бетховена так. Прима факи фекалии. Восемнадцать, девятнадцать, двадцать. Гальюн весь твой.
Сьюзен объявляет, что она всего лишь сообщает новости, и мы готовим себе завтрак из хлеба-с-кофе, больше у нас ничего не осталось. Раннее утро серо и штильно, но не так душно; прогноз НАОА[57] сулит ясный жаркий день, температура воздуха до девяноста[58], по Заливу хороший зюйд-вест из крупной области повышенного давления, расположившейся мористее, и обычная возможность гроз в конце дня или вечером. Как нас ни покачивает от нехватки регулярного сна, нам так не терпится покинуть остров Ки, что мы снимаемся с якоря в 0700, даже не искупнувшись, и на движке, на, должно быть, последнем нашем дизтопливе выходим из бухты По. В джинсах, в фуфайке с капюшоном и кожаных палубных мокасинах Сьюзен правит «Поки» вдоль волнолома, а Фенн тем временем – одетый на сходный манер, только вот фуфайка у него расстегнута до пояса, джинсы подрезаны повыше, а голова уже обернута от восходящего солнца тем же платком в огурцах – найтовит якорь к его полуклюзу с роульсом и драит носовую палубу.
Но не может устоять и просит ее чуть помедлить среди тех буйков от крабовых ловушек. Сьюзен думает было, что он намерен поискать свою бойну, воспоминание о той истории повергает в уныние по нескольким причинам. Сьюзен закатывает глаза и останавливает тяжелое судно рывком обратной тяги. Поскольку у дизеля винт левого вращения, корма «Поки» чуть дергается на правый борт, когда мы останавливаемся. Наша шлюпка, все еще на укороченном фалине, бьется в транец.
Что ты делаешь? К ее удивлению, он выудил один буек отпорником и тянет сейчас за линь. Фенвик!
Просто проверяю, говорит он. Очень мне странно, что никто не приглядывал за этими ловушками целых двое суток.
Туман на воде уже выгорает, и с предсказанной стороны света поднимается первый легкий бриз. Потом Фенвик объяснит, что с учетом оправданно прославленной обидчивости промышленных краболовов на то, чтобы кто-нибудь лез к ним в ловушки, ему на вахте пришло в голову, что водонепроницаемые пакеты в крабовых ловушках были б шикарным местом закладывать наркоту. Сбытчики с острова Ки. А заодно и крабов можно половить. Но едва он подводит проволочную ловушку к поверхности – и ничего не видит в ней, кроме нескольких недовольных автотомных[59] твердопанцирных крабов и дохлого окунька, – как с берега раздается несомненный винтовочный выстрел и одновременно в полукорпусе по траверзу взбрыкивает маленький гейзер.
Ложись! вопит Фенн, роняя ловушку и бросаясь через крышу каюты к противоположному планширю. Когда он кричит, Сьюзен уже на палубе. От комингса рубки она отталкивается вперед, к рычагу переключения передач и дросселя, и срывается с места на полном ходу, плевать на ловушки, высунув голову лишь настолько, чтобы убедиться: мы нацелены Прочь. Фенн елозит обратно к ней, хватает с держателя на сходном трапе бинокль и, по-прежнему держась как можно незаметней, осматривает береговую линию за кормой, возле мола.
Ладно, погодя говорит он, касаясь ее руки. Мы вне досягаемости.
Дух он еще переводит с трудом; Сью, сбавляя газ, тоже. Ничего нет, ворчит он, ставя бинокль на место. Ты в норме?
Сьюзен кивает, глаза закрыты. Мы глушим двигатель и несколько мгновений просто дрейфуем.
Ну, произносит Фенвик: это сгущает старую-добрую интригу.
То был краболов – на берегу, задается вопросом Сьюзен, хотел отпугнуть нас от своих ловушек? Возможно. Но у него мощный пугач: как минимум тридцать-тридцать и, вероятно, с оптикой.
Прощай, остров Ки! Прощай, бухта По! Когда пульс у нас успокаивается, мы поднимает грот, раскатываем геную и бежим на норде, идем по нарастающему ветру с парусами по обоим бортам. С учетом хорошего прогноза и того, что никакие магазины мореходных припасов в воскресенье работать не будут, мы решаем провести день, выбегая и двигаясь вверх по Заливу, где возможно – определяя наше местоположение по вкладкам «Мореходного путеводителя» и справляясь у проходящих судов, пока не перейдем на «Карту 12223: Чесапикский залив: от Волчьего Капкана до мыса Смит». Там будет много яхт; станем наблюдать за небом, каждые два часа проверять прогноз и, как только вернемся на карту, рассчитаем наши можно и нельзя.
Совсем немного погодя видим по курсу еще одну раннюю пташку – лавирует против ветра к нам: крупный шлюп, весь накренился и славно справляется с правым галсом под гротом и генуей номер один. Мы меняем курс, чтобы пройти поближе и успешно вызвать их по радио, как только сумеем прочесть название у них на транце. Фенвик объясняет, что в шторм мы потеряли карту, и запрашивает курс и расстояние до маяка Волчий Капкан на полпути между бухтой Мобджек и устьем реки Пианкатанк. Минутку, «Поки», отвечает женщина на том конце, а немного погодя сама вызывает нас: Двадцать магнитных градусов. Миль десять. Просто не отклоняйтесь от линии черно-белых фарватерных буев, пока не увидите слева по курсу маяк. На здоровье. Конец связи.
Нас так и подмывает спросить, есть ли у них на карте остров Ки; но вскорости карта у нас будет своя. Делаем пять узлов; каждые полторы морские мили мимо скользят черно-белые буи. К девяти мы уже видим маяк Волчий Капкан, пятьдесят два фута в высоту; до десяти мы уже на его траверзе. Сьюзен на парусах, пока Фенн работает с картами 12223 и 12224: от Волчьего Капкана до мыса Смит морских миль тридцать; еще тридцать две до острова Соломона. Бриз, по-прежнему усиливающийся, сдвинулся чуточку к весту; наш курс за Волчьим Капканом истинно задан 000° прямо по линии меридиана 76°10′ W – а это значит, что идти мы можем широким галсом, а не бежать, и ветер у нас аккурат настолько слева на раковине, чтоб генуя наполнялась, а грот мы б не заваливали: такой курс относительно ветра быстрее, чем идти прямо по ветру без спинакера. Если ветер удержится, мы должны дойти до мыса Смит в широком устье Потомака к половине третьего; между нами и ним вдоль Западного побережья – целая череда уютных укрытий, куда можно забежать при штормовом предупреждении. У мыса Смит нам предстоит решение потрудней – годны мы или нет идти на остров Соломона в устье Патаксента.
Стоит прекрасное воскресенье, самая погода вручать дипломы, на берегу быстро раскочегаривается, а посреди Залива превосходно. Мы гораздо спокойнее и намного свежее, чем больше миль между нами и островом Ки. Общественная радиостанция из О. К. попискивает карибской музыкой, регги и калипсо: в ритмах, каким не воспротивиться, распевают растафарские революционные тексты. Боб Марли и «Плакальщики». Лучшие номера Могучего Воробушка.
Экс-про-при-ируй сахарный тростник.
Отдай йиво ныаро-дуу.
Сьюзен противиться и не в силах. Пока Фенвик, теперь за штурвалом, морщась, размышляет о деятельности Компании в Карибье, она слущивает с себя одежду, мажется солнцезащитным лосьоном с головы до пят и счастливо танцует на наветренном планшире, на крыше каюты, на передней палубе. Он раздевается и тоже мажется весь за исключением головы под платком. Воздух на Чесапике чувствен в этом воскресном дополудне, каким только и бывает вообще на Ямайке или Тринидаде. Все еще двигаясь в такт, мы обмазываем друг дружке спины и попы. Музыка, свежий свет и сладкий воздух, выбрались из бухты По и вновь идем полным ходом через знакомые воды; черноглазку Сьюзен возбуждает все это – и ее собственное преувеличенье половой привлекательности, которое становится теперь никаким не преувеличеньем. Не помедлив ни на миг в своем танце-в-рубке, она мажет лосьоном мужнины гениталии, не выпускает их из рук, заглядывает под передние паруса проверить, не близятся ли суда или другие опасности, дотягивается назад установить авторулевой, который Фенн починил так, что хватает на работу при легком бризе. Вот она становится на колени на подушку в рубке…
Секс на шести узлах. Нас вдохновляет радость того, что мы живы, и нашей жизни вместе; нам необычайно повезло друг с дружкой и с привилегиями на белом свете; драгоценность такого часа, такого утра, на такой планете. И кое-что еще.