В тех сообщениях не говорилось об острове Хупера.
В других говорилось. Пейсли радировал вечером Уилсону от острова Хупер, чтоб не гасил свет на конце мола.
А Йон и Уилсон вернулись вообще?
Вернулись. Полковник Уилсон, как я понимаю, гостил в Перте. Огромное количество людей из разведки США имеют возможность погостить в Перте. Для начала, у нас там крупная станция спутникового слежения. Даже Граф не раз ездил в Перт. В каком-то смысле в Перт ведут все дороги. Стоит отметить, кстати, что по той вечерней передаче – если она действительно была и действительно от острова Хупера – можно грубо определить положение «Варкала», если кому-нибудь зачем-нибудь нужно там оказаться…
Но Сьюзен отмечает, что ни эта якобы передача, ни якобы наблюдение м-ром Йоном в 2 часа дня не соответствуют сценарию Береговой охраны с прерванным обедом. Может, Пейсли перекусывал вечером, когда его сцапали?
Или, возможно, шел под парусом всю ночь и следующее утро, что, к чертовой матери, маловероятно для досугового плавания, и умер в обед двадцать пятого. Когда нашли его шлюп?
В одиннадцать утра двадцать пятого.
Рано обедал? Завтракал консервированным мясом и горчицей?
Сьюзен подтверждает, что все возможно. На борту даже этого нашего судна бывали моменты, когда ее можно было застать в трусах Фенвика за поеданием арахисовой пасты и апельсинов в три часа ночи. А Фенн однажды взобрался на мачту, чтобы распутать фал, в одних лишь трусиках Сьюзен на голове. А она легко может представить себе отчаявшуюся личность, которая бодрится перед знакомыми, отправляется плавать под парусом, прокладывает курс, делает себе сэндвич в любое время суток – а затем прерывается нацепить старые ныряльные грузила и вышибить себе мозги.
Фенвик тоже. Теория катастроф даже описывает подобные курбеты математически.
Вообще-то, упорствует в своем Сьюзен, мне кажется, гораздо труднее объяснить, что кто-то перехватил «Варкал», взял его на абордаж, застрелил мистера Пейсли, убрал грязь, прицепил грузила и смайнал его за борт. А еще меньше – сперва прицепил к нему грузила, потом скинул за борт, а после этого, когда он уже в воде, выстрелил ему за левое ухо.
Мы одного мнения, объявляет Фенвик. Подобное совершить можно, но это нелегко, даже в таком районе, как этот, где круглые сутки, словно трескучие комары, роятся и висят военные вертолеты на каких-нибудь учениях. А то, что Пейсли мог застрелить, а потом смайнать в воду какого-нибудь нападавшего с тридцатым размером и исчезнуть сам – в Перт или еще куда, – еще бо́льшая натяжка. Или что КГБ или Компания упрятали его на каком-нибудь конспиративном адресе и смайнали за борт кого-нибудь другого вместо него. Но перво-наперво, мои друзья из КУДОВ никогда б не выбрали плавки не того размера. Непрофессионально.
Сьюзен вспоминает, что Марчетти[72] говорит: психологические срывы считаются практически нормальным производственным риском в Негласных Службах.
И Марчетти прав. Что касается механики самоубийства: мы с тобой оба знаем, что сильный пловец сумеет некоторое время продержаться на воде и с сорока фунтами грузил даже без ласт. Антонио держался бы четверть часа с высунутыми из воды обеими руками…
При упоминании ее тренера по плонже бутёй в «Клабмеде Каравей», Гваделупа, в одном из последних портов захода «Поки», Сьюзен вздыхает: Антонио.
Кстати сказать, продолжает Фенн, Пейсли мог представимо держаться за спускное отверстие трюмной помпы или порт выхлопа в транце, пока кончал с собой.
Но прыгнуть за борт с этими грузилами и при этом не замочить пистолет – хитрый трюк, разве нет? Я всегда глубоко погружаюсь, прежде чем снова вынырнуть.
Мокрый пистолет, говорит Фенвик, выстрелит. Девятимиллиметровый можно сунуть под воду и стрелять из него. Пейсли не пришлось бы барахтаться или держаться на поверхности. Он мог бы застрелиться, прыгнув с транца. Он мог бы застрелиться и на глубине шести футов.
Сьюзен этого не знала. Но конечно же: у тех акульих шпалеров, что ей показывал Антонио, обычные охотничьи патроны.
Значит, произносит Фенн, виз-а-ви мистера Пейсли и ты, и я склоняемся к наименее сложному и наименее мелодраматичному объяснению.
Выкладывай – для читателя.
Высокопоставленный разведывательный аналитик, который к тому ж глубоко впутался в контрразведку и подружился с некоторыми советскими перебежчиками, кого помогал опрашивать, Пейсли расстался с женой посреди кризиса среднего возраста. Нашел себе новую подружку помоложе. По самое горло погрузился в рапорт о Команде А / Команде Б и других делах Компании. Вероятно, наслаждался своей новой жизнью почти все время, однако изредка остро жалел о старой. Возможно, у него были какие-то финансовые неприятности, но, очевидно, не критические. Несомненно, в послужном списке у него имелись нарушения правил безопасности – у Графа их целая куча, – но их не столько и они не так серьезны, чтобы дисквалифицировать его и лишить проходки во все здание (таких вообще не очень много). Несомненно к тому же, что в самой Компании и вне ее у него были свои друзья и свои враги – они у всех нас есть. Были. И вот посреди всего этого его начинает терзать вопрос: А нахуя все это? – и он решает вышибить себе мозги. Чтобы не подвергать свою семью боли и стыду от его самоубийства, он пытается представить дело так, что просто выпал за борт в обыкновенном одиночном плавании.
Сьюзен интересуется: А мы думаем, что горчица, навигационная карта, бодрость и вот это Может-поужинаем и Не-гаси-свет, незапертый штурвал, включенное радио и все остальное были намеренными? Чтобы сложилось впечатление, что он случайно утонул?
Так мы и думаем, верно; но не убеждены. Это могло случиться под влиянием минуты, как ты сказала, – хотя на то, чтобы вытащить те грузила и пристегнуть их, ушло б побольше времени. Кстати сказать, читатель, в его полисах страхования жизни не было условия о самоубийстве.
А двойной размер выплаты на случай убийства или смерти от несчастного случая оговаривался?
Не знаю. Итак, мы склонны верить, что Джон Артур Пейсли спланировал самоубийство с тщательностью, чтобы оно выглядело как случайное утопление. Ничто в его подготовке Компанией не научило его тому, что знает любой лодочник Восточного побережья: особенно в теплой воде газы разложения рано или поздно поднимут его к поверхности даже с тридцатью девятью фунтами свинца. Классические бандиты, как мы помним, закрепляли ноги своих жертв в целой ванне цемента. В Карибье ныряльщицкие грузила помогли б: акулы бы пустили его на переработку, не успел бы он всплыть. А у нас в Чесапике – нет.
Я это запомню.
Так я сделал бы это и сам, Сьюз. Только веса побольше: для мужчины моих габаритов как минимум сотня фунтов.
Прекрати.
Я частенько представлял, как иду на переработку местным морепродуктам, из каковых по большей части и состою.
Прекрати, пожалуйста. Значит, мы не думаем, что Пейсли обнаружил глубокого крота, или сам был кротом, или его пустили в расход КГБ или Компания.
В этом мы сомневаемся – неизменно признавая, что отнюдь не невозможны вещи и постраннее. Мы полагаем, что волокита с отпечатками пальцев и кремация в Компании, взломы и все такое – более-менее повседневные провалы, противоречия, ляпсусы, подчистки хвостов и дымовые завесы при его тайной контрактной работе, не связанные с его смертью.
Если это так, то единственные настоящие тайны, по нашему мнению, – это сломанный столик, травмы на шее и тесные трусы.
Столик Фенвику не кажется важным: Сколько всего сломанного и на борту «Поки», и на берегу сам он чинил, а оно только снова ломалось? Складные столики с креплением к переборке особенно хрупки: один тычок от потери равновесия человеком с габаритами Фенна – при умеренном, скажем, волнении или в кильватере проходящего мимо судна – вновь может отковырнуть починенное. Повреждения шеи и отклик миссус Пейсли на фотоснимки вскрытия заставляют задуматься – но мужик неделю провел в воде. На те трусы тридцатого размера мы едва ли способны выдвинуть гипотезу: чьи-то чужие, возможно – сына, примешались в стирке к его вещам и оказались в мешке с бельем, которое он взял с собой в плавание, и пришлось фот де мьё втягивать живот потуже, как иногда вынуждены делать мы, престарелые Лотарио? Трусы остаются тесной тайной. Вопрос же получше может оказаться таким: был ли у этого человека повод для самоубийства за исключением общей тяги к нему уже не молодых мужчин, чья жизнь свернула за какой-нибудь важный угол? Вот тут-то в истории вновь могут объявиться Компания и КГБ. А без них мы с тобой ничего особо загадочного в самоубийстве не нашли.
Сьюзен цитирует Эдварда Арлингтона Робинсона:
А Ричард Кори летним вечерком
Пришел домой и пулю в лоб пустил[73].
Фенвик в ответ: Угу.
Бедный капитан Шадрин! Мы думаем, его сцапал КГБ?
Думаем. У торговцев яхтами на Соломоне и в Аннаполисе в каталогах всегда есть некоторое количество убыточного товара Компании. Шадрин был в Вене предположительно по делам, а не в отпуске. Если не ошибаюсь, городская площадь, с которой его исчезли, – это Штефансплац, у собора. Помнишь?
Сьюзен вспоминает оживленный перекресток: две энергичные улицы магазинов и уличных кафе, смыкающиеся у перестроенного Штефансдома. Где с Кернтнерштрассе – и на Грабен, говорит она.
И мручный чпастик переграбил[74]. До гулагов далеко.
Ох, бедняга. И его жена! Мы можем сменить тему?
Скоро сменим. Мой же последний вопрос таков: Какой, по-твоему, второй вопрос задал наш мистер Джеймз Джизес Энглтон, беседуя с миссус Пейсли при том Хамфри-Богартовом рандеву в баре? Чересчур щекотливый, для того чтобы его печатать в газете?
Сьюзен бы не удивилась, если б этот мужик бил клинья к свеженькой вдове. Ее Ма пришлось смириться с удивительным количеством подобных нахальств с разных сторон, причем дважды в жизни