[75]. Но, мало что зная о натуре м-ра Энглтона, помимо пресловутого черного плаща и темных очков, она предполагает, что он спрашивал у нее о документах, касающихся тайной деятельности ее мужа.
Фенвик тоже так полагает – пусть и не понимает, почему такую общую формулировку слишком щекотливо печатать. Нынче в интересах поддержания боевого духа и преданности Компания в некоторых пределах обыкновенно втягивает жен своих сотрудников в свою деятельность. Посему разъезды и разводы могут стать проблематичны – по очевидным причинам, – и проживающая раздельно вдова с настоящим или воображаемым зубом, заточенным на Управление, оказалась бы хлопотной дополнительно. В то же время она также представляет собой определенную небольшую возможность. На нее могут выходить и другие интересующиеся работой ее покойного супруга; Фенн имеет в виду не просто журналистов-расследователей и оппортунистски настроенных литературных негров. Если такая женщина сама не занималась работой Компании или не занимается ею сейчас, ее нынешнее прискорбное положение позволяет ей сослужить службу своей стране, себе лично, даже памяти отца ее детей, – и, вербуя ее, Компания защищает себя. Вот такое предложение действительно было бы слишком щекотливым для печати.
Ладно. Однако Сью вынуждена рассуждать, почему в таком случае миссис П. вообще обеспокоилась упомянуть, что вопросов было два. Несомненно, потому что как непрофессионал в экстраординарной ситуации, пораженная мелодраматизмом рандеву с Энглтоном, она поймала себя на том, что цитирует репортеру его скупую реплику о том, что «у меня к вам только два вопроса». А затем ей пришлось запираться насчет второго.
Это хорошо, Сьюз.
Спасибо. Но мы далеки от целесообразности, Фенн, а такое отклонение от темы про Пейсли было лишь про это. Оно не стало быстрым хирургически точным ударом в смысле повествовательной экспозиции.
Это правда. Однако Фенвик утверждает, что, идя галсами против ветра, мы должны применять иное мерило действенности, нежели когда плывем непосредственно туда, куда стремимся. По его мнению, нам нужно, когда мы искусно вправим это отклонение от темы в нашу историю, лишь добавить, что если читатель решит, будто история исчезновения м-ра П. изобилует противоречиями, нерешенными загадками и неподвязанными концами, он/а обнаружит, что история исчезновения Феннова близнеца Манфреда с борта нашего «Поки» еще богаче в этом смысле – поскольку она, так сказать, жутковатый мгновенный повтор исчезновения нашего друга Джона Артура Пейсли.
В нескольких следующих строках мы должны использовать кавычки весьма осмотрительно.
«Он ведь на самом деле не был тебе другом, правда, Фенн? полувсерьез спросила Сьюзен Секлер уже не впервые», – спросила Сьюзен.
«КУДОВ[76], двусмысленно ответил Фенвик Тёрнер, в мое время был все еще сравнительно небольшим клубом, – ответил Фенн, – члены которого ощущали определенную товарищескую связь, не всегда без примеси недоверия и прочих эмоций. Но, в отличие от Графа, я никогда не был полноправным членом этого клуба. Хвала небесам».
Ты пичкаешь гуся, жалуется Сьюзен. Давай покажу тебе, как это звучит: Мне, Сьюзен Рейчел Аллан Секлер, вот уже седьмой год твоей жене, твоей любовнице на год дольше и твоей как-бы-племяннице на двадцать семь лет дольше этого, уж точно не нужно такого рассказывать. Это само собой разумеется.
Неужто, Шошана.
«Мрачно добавил он».
Не мрачно, Сьюз. С надеждой.
«Ибо в том мире теней, который он оставил позади, как сам заявлял и верил, стояла на своем Сьюзен, – стоит на своем Сьюзен: – в мире информации, дезинформации, даже супердезинформированной суперкодированной дезинформации, насколько это в силах осмыслить молодая преподавательница классической американской литературы, – в таком мире простую правду и фальшь, факт и фикцию, верность и неверность различить может оказаться очень трудно – вообще-то различие это может быть таким же наивным, как… э-э… счастье и несчастье или любовь и меньше-чем-любовь…»
Иными словами, строго произносит Фенн, вообще не всегда трудно и не всегда невозможно даже там, где трудно. Кое в чем таком, чего мы никогда не сможем узнать, нам тем не менее очень не следует сомневаться.
Сьюзен нетвердо произносит: У меня, должно быть, месячные. Когда были в последний раз?
Секундочку. Фенн выносит и просматривает судовой журнал, после чего сообщает, что последний зачин менструации случился у Сьюзен примерно в 19:00 7 мая 1980 года в Гваделупе, где народ, несомненно, принял за признак скромности ее отказ снять трусики от бикини на нудистском пляже «Клабмеда», когда на самом деле она не была расположена выставлять напоказ не свою изысканную фунфунетку, а нитку от тампона. Несомненно, еще одна разновидность скромности – но мы, впрочем, не припоминаем, что наблюдали какие бы то ни было французские или немецкие нитки от тампонов. Спазмы легкие. Если сейчас у Сьюзен месячные, то чуточку рановато. Дальше мы отмечаем, что последняя зарегистрированная овуляция произошла у нее 21 мая в Маленькой Бухте, остров Питера, Б. В. О. Левый яичник. Мы что, движем действие вперед?
Могло бы показаться, что нет, – так идущий галсами парусник, кажется, не приближается к своей цели. Однако Сьюзен нутром чует, что мы к чему-то движемся.
Фенвик замечает, что на самом деле продвигаемся мы к норд-норд-весту со средней скоростью пять-шесть узлов и должны увидеть на горизонте остров Соломона задолго до сумерек, если бриз не стихнет. Его приятно удивляет, что авторулевой все еще работает после того, как он сам его починил. Однако возрастает вероятность ранних ливневых гроз вечером; можно уже наблюдать душные кучево-дождевые облака, громоздящиеся к западу, где еще и…
Твой блядский сердечный приступ, Фенн!
Мой БСП? Да.
В Мартовские Иды Тыщадевятьсот семьдесят девятого, назавтра после твоего сорок девятого дня рождения!
Понял, читатель? Вот что было у нее на уме последние две страницы.
Ну и? требует Сьюзен. Что это было? Мы продолжаем самоуправлять. По правому борту мимо скользит греческий контейнеровоз «KAMEΛΛIA», обратным курсом. Сью смертельно серьезна.
Ты это о чем – Что это было? канючит Фенн. Считаешь, то был Дипломатический Грипп? Это был мой БСП! Иисусе, Сьюз!
Успокойся, советует его жена. А то сердце схватит.
Я успокоюсь, когда пойму, в чем дело.
Сьюзен велит читателю запомнить эту строку: она намерена использовать ее против своего мужа потом, когда ей понадобится успокаиваться. На самом же деле ей нужно успокоиться сейчас.
Милая.
Твой приступ случился по пятам вслед за исчезновением Манфреда и вашего совместного сорок девятого дня рождения, когда ты все еще находился под огнем у Компании за то, что опубликовал свою книгу.
Она имеет в виду «КУДОВ», читатель, произносит Фенн в сторону: тот критический обзор наших негласных операций, написанный бывшим служащим Управления, операций особенно в Иране и Чили, и из-за публикации того обзора между его автором и его бывшими сослуживцами, включая его брата-близнеца Князя Тьмы, пробежала черная кошка, зато повсюду рукоплескали либералы, включая и нескольких, кого сам автор более-менее презирал. Разоблачение опубликовано, увы, слишком поздно, чтобы подействовать так, как, например, книги Марчетти и Эйджи, и слишком рано, чтобы состричь купоны с Иранской революции. Но таков уж шоу-бизнес. Прошу вас, двигайте действие дальше, миссус Тёрнер.
Мы едем вместе верхом на обвесе рубки. Ушибленная Сьюзен касается ушибленного бедра Фенвика. Что, как сказал доктор Хантер, действительно вызвало приступ, милый?
Фенн рассудительно отвечает: Все вышеперечисленное, несомненно, внесло свою лепту. Стрессовый фактор: потерять Графа после того, как мы уже потеряли Гаса, эт сетера. Диетический фактор: сравнительно высокий уровень потребления сахара, соли и холестерина, ныне существенно сниженный. Умеренно высокий уровень потребления крепких напитков, ныне практически устраненный. Пациент нынче пьет лишь легкие вина и пиво плюс изредка ром с тоником в тропическую погоду. Сократил потребление столовой соли, яиц, животных жиров, исключая бри и каприс-де-дьё. Прежде пациент был полуторапачечником, но бросил, ушел в завяз. Во всем остальном здоровье в порядке. Двигай уже действие.
Прошу тебя, милый… Управление.
Фенн кивает и вздыхает. Ладно. Могло разработать естественные токсины, провоцирующие сердечные приступы, а затем исчезающие без следа, – вроде наших знаменитых токсинов моллюсков в целях общего убийства. Могли и в самом деле, Сьюзен. И у них могли найтись способы его введения поизящней, нежели тычок отравленным зонтиком, прикончивший того парня в Лондоне некоторое время назад[77]. Отравленная поздравительная открытка, быть может. Тортик, свечка, поцелуй. У них даже могли оказаться серьезные причины желать моей смерти; о таких причинах я и сам могу не знать. Какой-нибудь спятивший критик Компании, к примеру, в самой Компании – или в конкурирующем агентстве – мог бы захотеть, чтобы дело выглядело так, будто меня прикончила Компания, дабы предотвратить бо́льшую вседозволенность негласных действий в Тыщадевятьсот восьмидесятых. В таком случае ему бы лучше было воспользоваться токсином с не скрытым остатком. Но, может, его еще не довели до совершенства, а наемный убийца, допустим, запорол работу. Я все еще тут!
Он делает вдох. Или можем обратить мотивы вспять – или скомбинировать их. Или порассуждать так: пусть Компания и невиновна в моем дебютном сердечном расстройстве, сам факт этого события подводит меня к тому, что второе они мне сами устроят. Кто их теперь заподозрит?
Сьюзен заподозрит. Снова расскажи ей, что прогноз доктора Хантера верен.
Фенн клянется, что по крайней мере верно его изложение того прогноза: пятьдесят процентов вероятности того, что Фенну достанется еще один приступ, прежде чем он выработает свою нормальную ожидаемую продолжительность жизни