Что такое искра
А Бонч-Бруевич чувствовал себя весьма уверенно. У него и мысли не возникало о том, что он совершает нечто предосудительное. Кому, в самом деле, может не понравиться научный эксперимент. Взяв какие-то предметы, разложенные на кровати, вдев босые ноги в сапоги, не накинув ничего поверх белья, он легкими шагами мчался по коридору, опередив тяжело ступавшего Острякова.
— Бонч, — жалобно произнес тот, — ведь сейчас спать полагается.
— Тащите осторожней, — невозмутимо ответил Бонч-Бруевич, — а то они у вас в руках развалиться могут. Там аккумуляторы. Ставьте их под зарядку.
— Сейчас дежурный офицер придет, и нас обоих выгонят из училища.
— Ничего, он уже сделал свой обход. Зато профессор Лебединский получит объяснение того, что собой представляет электрическая искра.
Остряков только тяжело вздохнул. Так и есть — этот выдумщик захотел теперь найти объяснение того, чего не знает сам профессор Лебединский.
Курс физики начался в училище несколько месяцев назад. Невысокий человек, одетый в штатское, — профессор Владимир Константинович Лебединский — взошел на кафедру и принялся излагать законы механики. Бонч-Бруевич слушал, записывал, но ничего, что можно было бы проверить, чем стоило бы заняться, не находил. Великие классики — Ньютон, Галилей и другие — хорошо потрудились еще несколько столетий назад. К стройному зданию механики, воздвигнутому ими, трудно добавить что-либо. А ставить опыты для того, чтобы лишний раз подтвердить давно открытую и многократно проверенную истину, вряд ли интересно. Но все переменилось, когда профессор Лебединский перешел к электротехнике.
Похоже, другой человек стал появляться на кафедре — взволнованный голос, собственный интерес к опытам, — как будто он сам еще не все знает до конца, старается разобраться, не только учит, но и учится. И не скрывает своего восторга. Совершенно новая область познания!.. Чуть ли не каждый год фундаментальные открытия!.. Электромагнетизм, индукция, электромагнитные волны, не видимые глазом, но такие реальные, получившие уже сегодня великолепное техническое применение. Электромоторы — маленькие, компактные — везде и всюду заменяют громоздкие паровые машины, вторгаются туда, где эти машины никогда бы не удалось использовать, А изобретение последних десятилетий — радио! Связь без проводов на неограниченное расстояние — разве не чудо, но на абсолютно материальной основе. Об электротехнике можно рассказывать только с воодушевлением. И только очень черствый человек не испытает того же.
Накануне этой странной ночи Лебединский вообще пришел одетый как на праздник.
— Этой лекции я ждал давно, — объявил он, внимательно оглядывая притихших юнкеров, — Сегодня речь пойдет об очень важном явлении, природа которого еще не раскрыта, — об электрической искре.
Медленными, почти торжественными движениями профессор укрепил на кафедре стойку с двумя электродами, подал знак ассистенту. Тот включил рубильник. Между электродами с треском проскочила большая синяя искра.
— Ну и что, — спокойно заметил кто-то из слушающих. — Обыкновенная вольтова дуга.
— Ошибаетесь, — профессор предостерегающе поднял палец. — Вольтова дуга — это лишь частный случай электрической искры — явления гораздо более обширного. В природе искры очень много сложного и непонятного. Вот смотрите…
Сигнал ассистенту, электроды освещаются ультрафиолетовыми лучами, искра становится мощней и ярче. Слабее освещенность — слабее искра. Как будто бы все ясно и понятно.
— Но может получиться и совсем обратный эффект! — драматически восклицает профессор, слегка перемещает электроды.
И юнкера с изумлением наблюдают, как слабый свет усиливает искру, а мощный, наоборот, гасит.
— Это явление, — говорит профессор, — первым заметил я. Во всяком случае, никаких ссылок на что-либо похожее в научной литературе мне встречать не приходилось. Электрическая искра используется в только что появившихся аппаратах — радиопередатчиках — для возбуждения колебаний. У радиотехники огромное будущее, и поэтому все, что связано с электрической искрой, заслуживает самого пристального внимания. Я назвал открытое мной явление «эффектом Лебединского». Должен сказать, что объяснить его пока что трудно.
Бонч-Бруевич, вопреки всем правилам поведения в военном училище, немедленно вскочил с места.
— Разрешите вопрос, господин профессор? Кому трудно объяснить — нам или вообще?
— И вам, и вообще, — ответил профессор. Громко и пронзительно зазвучал в коридоре горн.
Занятия окончены. Юнкера один за другим выходили из класса. Бонч-Бруевич как бы утратил свою обычную живость, взгляд его стал задумчивым.
— Не обращай внимания, — говорили друзья, полагая, что он обижен ответом профессора.
Бонч-Бруевич молчал.
Открытие не состоялось
И только теперь Остряков понял, что задумал этот сумасброд. Открыть природу электрической искры и объяснить ее профессору Лебединскому. Ну и ну!.. Как назвать такое намерение — смелым, дерзким, самонадеянным? Бонч-Бруевич или безумец, или человек незаурядный. Иначе ему и в голову бы не пришла мысль о такой проделке.
Смирившись со всем, повернув фуражку козырьком назад, а штык сдвинув за спину, Остряков потащил аккумуляторы к штепселю на стене. В замок подавался постоянный ток от расположенной рядом учебной электростанции Офицерской электротехнической школы, и заряжать аккумуляторы можно было прямо от сети. Бонч-Бруевич тем временем монтировал стойку для электродов.
И вдруг в коридоре послышались тяжелые шаги. Оба юнкера притихли. В ночной тишине казалось, будто движется статуя. Реальность оказалась хуже: к шуму шагов примешался звон шпор, дверь умывальной распахнулась, на пороге появился дежурный офицер. Перепуганным естествоиспытателям показалось, что вслед за ним сюда спешит все начальство училища.
— Что здесь происходит?
— Разрешите доложить, господин капитан. — Бонч-Бруевич, стоя в одном белье, вытянулся, взял под козырек несуществующей фуражки. — Испытываем искровой разрядник. А это аккумуляторы. Собственной конструкции.
— Собственной? Хм! Кто разрешил?
— В уставе нет запрещения иметь собственные аккумуляторы…
— Юнкер, отставить возражения! В уставе нет запрещения иметь гремучую змею, но это не значит, что вы можете поместить ее у себя под кроватью. Одним словом, достаточно. О вашем поступке я доложу начальнику академии и училища. Он решит вопрос о вашем пребывании здесь. Забирайте свое имущество и немедленно отправляйтесь спать. А вы, никуда не годный дежурный, — капитан повернулся к Острякову, — вы, будущий офицер, поглядите-ка на себя в зеркало. Штык болтается, фуражка сидит кое-как. Пять суток карцера!
Дежурный офицер вышел. Юнкера печально поглядели друг на друга и разошлись. Желание продолжать опыт пропало.
«Хотите работать серьезно!»
Бонч-Бруевич плохо слышал, что говорит профессор Лебединский, и совсем не замечал взглядов, которые тот изредка бросал на него из-под густых черных бровей. Мысли юнкера были печальны. Уходить сейчас, когда он уже втянулся в эту жизнь, когда суровый военный распорядок ощущается уже не как тяжкое бремя, а как способ самым лучшим образом организовать свой день; когда, наконец, занятия становятся все интересней. И куда ехать. В Киев? Отец скажет: был ты в коммерческом училище — не понравилось; попал в одно из лучших военно-инженерных — тоже не по тебе пришлось. Чего же ты, в конце концов, добиваешься, к чему стремишься? Как объяснишь, что теперь он уже ясно знает, чего хочет, и если бы не эта мальчишеская выходка! Опять звук горна. Он кажется сейчас необыкновенно волнующим. Юнкера поднялись с мест.
— Господин Бонч-Бруевич, — негромко произнес профессор Лебединский, — прошу подойти ко мне. Все остальные могут быть свободны.
Сорокалетний профессор вглядывается в прозрачные серо-голубые глаза стоящего перед ним семнадцатилетнего юноши. Что означает этот ясный, спокойный взгляд? Дерзость? Да, пожалуй, но совсем не ту, смешанную с трусостью и наглостью, которая только и остается прижатому к стенке шалопаю. Здесь чувство собственного достоинства, уверенность в своей правоте, ощущение независимости, внутренней свободы, правильности сделанного. Редко кто так держит себя.
В тот момент, сидя за кафедрой и рассматривая юнкера, профессор и предположить не мог, что этот юнкер станет его любимым учеником, а потом и другом, что долгие годы предстоит им работать вместе, вместе шагать через мучительно тяжелые испытания, вместе страдать, вместе добиваться успеха.
— До меня дошли сведения, — сказал наконец Лебединский, — что вы монтировали ночью в умывальной прибор для получения электрической искры. Верно?
— Верно.
— Зачем?
— Чтоб изучить природу этого явления.
— Вы могли делать то же самое днем, в кабинете, на подготовленном оборудовании.
Бонч-Бруевич опустил голову.
«Ведь это же мальчишка, — подумал Лебединский, — несмотря на погоны и выправку. Ему нужна таинственность. Да, но не в индейцев он стал играть и не в разбойников, а взялся с ходу решать одну из серьезнейших проблем электротехники. Именно здесь область его интересов, если отбросить смешные обстоятельства. Значит, надо дать ему возможность серьезно работать. Кто знает…»
— Благодарите судьбу, — сказал Лебединский, — что все это произошло именно в инженерном училище. В любом пехотном вас бы немедленно разжаловали в солдаты. Здесь на вещи смотрят шире, понимают, что не все можно уложить в казарменные рамки. Тем более творческий поиск. То, что вы сделали, это шалость, каприз, который может смениться завтра любым другим, или проявление постоянного и глубокого интереса?
Бонч-Бруевич не ответил. Он вспомнил Киев, родной дом над Днепром, сад, береговые кручи — и опыты по передаче сигналов на расстояние без проводов. Все были под свежим впечатлением событий только что закончившейся русско-японской войны. Но его интересовали не батальные эпизоды, а новое (хотя со в