юзе, борется с нею и смиряется перед нею. Какая-нибудь былинка — не просто былинка, но что-то безмерно более значительное — особый мир. И мир этот глядит на другие миры глубокими завораживающими очами»5. Мифологическое слияние с природой дополняется здесь убеждением в том, что за видимым миром встает мир иной, мир таинственных духов.
Следующей ступенью в развитии религиозных верований служит вера в богов — высших существ, похожих на человека, но отличающихся от него могуществом и бессмертием. Они олицетворяют собой все силы окружающей природы и осуществляют высшее руководство человеческой деятельностью. Очень важен был следующий шаг — переход от политеизма к монотеизму (единобожию). Затем религиозный культ выходит за пределы одного народа, возникают мировые религии. Таковых три — буддизм, христианство, ислам. Для знакомства с русской культурой необходимо знание сути христианства.
Оставляя в стороне вопрос о происхождении Христа и его посмертной судьбе, даже самый завзятый атеист, если он мало-мальски образован, не может не признать, что с этим именем связан величайший переворот в истории культуры. Не случайно год рождения Христа именуют началом «нашей эры». Две тысячи лет назад человечество потряс этический взрыв, аналогичный «Большому взрыву», создавшему нашу Вселенную. Возникла Вселенная Духа.
До этого существовали различные виды нравственности, отныне появилась единая для всех абсолютная мораль. Нравственность и мораль в широком смысле тождественны, в узком — различные понятия. Нравственность может быть и в шайке разбойников: это принципы жизни, нравы и нормы группового поведения безотносительно к тому, хороши они или дурны. Мораль — безусловное служение добру. Этические принципы, провозглашенные в Новом Завете, являются альфой и омегой первой и единственной системы морали.
Долгие годы нам в Советской России внушали, что добро это вроде выгоды: для пользы дела можно лгать и убивать, граница между злом и добром относительна, злое в одном отношении — доброе в другом, морально то, что служит коммунизму. Павел Флоренский ядовито назвал это «этическим монизмом» и решительно отверг его.
«Этическому монизму» (то есть взгляду, что добро и зло едины суть) марксистской философии и ее «метафизическому дуализму» (то есть резкому противопоставлению духа и материи, пустопорожней болтовне, что первично, а что вторично) Флоренский противопоставил «этический дуализм» и «метафизический монизм», то есть непримиримую конфронтацию добра и зла при признании принципа универсального всеединства, неразрывной связи двух искусственно разделенных субстанций.
Христианство — религия добра, религия любви. Уже в Ветхом Завете было сказано: «…люби ближнего, как самого себя»6. Но заповедь эта распространяется лишь «на сынов народа твоего». Иисус в Нагорной проповеди, поясняя библейские заповеди, формулирует более общий принцип: «…сказано, люби ближнего своего и ненавидь врага твоего. А Я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас, молитесь за обижающих вас»7. Звучит парадоксально. Но парадокс заостряет мысль, в данном случае мысль о том, что принцип любви надо распространять не только на «своих». Христианство уравняло «своих» и «чужих», для него нет «ни эллина, ни иудея».
И еще одна особенность христианства: оно требует не только поклонения Богу, а активного вторжения в жизнь во имя исполнения Божьей воли. «Вера без дел мертва»8. Веру оживляет моральное поведение. Такая постановка вопроса открывает возможность существования внеконфессиональной христианской этики, когда самоценным становится моральное деяние.
Герой Л. Толстого отец Сергий ищет святости, изнуряет себя постом и молитвами, учиняет себе членовредительство, чтобы не поддаться соблазну, и в конце концов терпит крах. А святость-то рядом: чтобы достичь ее, не надо бежать от людей, надо жить с ними и, не задумываясь об этом, делать добро. Толстой, возможно, хотел отвергнуть идею старчества, отшельничества. Но высказал другое: если у тебя нет сил для духовного подвига, займись мирскими делами, здесь тоже есть возможность проявить свою духовность и ценностное отношение к окружающему миру.
Помимо сакральных существуют и чисто практические ценности. Мы знаем евангельскую мудрость: не хлебом единым жив человек. Но без хлеба живому не обойтись, одной духовной пищей не проживешь. Поэтому — кто не работает, тот не ест. Это тоже сказано в Евангелии. Производительный и общеполезный труд — высокая добродетель и ценность. Иной относится к труду бездуховно и хищнически, но прав тот, кто любуется результатами труда, радуется им. Культура — это не только профессионализм в труде, но и любовь к труду.
Труд облегчают знания. Поэтому в науке также следует видеть ценность. Но не в любой: знание не ради знания, и уж тем более не ради зла, а ради человека — вовлекает науку в сферу ценностных отношений. Как видим, практика и теория не противостоят ценностной сфере, тесно связаны с ней, получают от нее благородное назначение как дополнительный импульс.
Величайшая практическая ценность — любовь. Это радостное переживание, украшение жизни и поэзии. Но не только. Это суть и сила человеческого бытия. Христианство возвело любовь в божественный принцип; русская религиозная мысль обращена не столько к мысли, сколько к «сердцу», к просветляющей, воодушевляющей человека эмоции. Это философия любви. Смысл любви — «рождение нового человека» (Вл. Соловьев). Это надлежит понимать как в переносном смысле (преображение человека), так и в прямом — появление на свет ребенка. Брак — таинство: отношения между мужчиной и женщиной, как бы ни вторгались в них наука и просвещение, остаются тайной, недоступной для посторонних.
Далее, народ. Семья — ячейка народной жизни. Каждый народ, как и человек, — неповторимая индивидуальность, имеет право на существование, достоин уважения, имеет право на свою культуру. Каждый народ должен знать не только свою культуру, но и то, что создали другие народы. Есть мировая культура создания рода человеческого. Человечество — это тоже неповторимая индивидуальность, величайшая ценность и тайна бытия.
Индивид — представитель вида. Личность есть нечто большее. Индивид, осознавший свою индивидуальность и свою принадлежность к обществу, реализовавший и то и другое, становится личностью.
В античную эпоху человек «не чувствовал себя личностью» (Лосев). Личный выбор между добром и злом, личное воздаяние — достижение христианской культуры. Раб божий — свободный человек: все дело в том, как понимать свободу. Ее не следует путать с произволом: что хочу, то и ворочу. Свобода — это добровольное и сознательное следование моральным заповедям, выполнение долга по зову души, по велению сердца.
«Каждому по потребности» — заманчивый утопический лозунг, предназначенный для того, чтобы обеспечить коммунистам широкую поддержку. Утопичность лозунга состоит в том, что насильственным перераспределением богатств в результате революции всеобщего изобилия добиться нельзя: богатств не хватит; с неизбежностью возникает всеобщее равенство в нищете. И рождается новая элита («Кто был ничем, тот станет всем»): бывший люмпен захватывает блага жизни, недоступные другим. Революция держится насилием, шагает в ногу с уголовщиной, воспитывает неуважение к закону, приучает к праздности.
«От каждого по способностям». В этом лозунге ничего принципиально нового нет: человек всегда трудился в меру своего желания и своих способностей. Способности еще более индивидуальны, чем потребности, важно угадать их, развить, применить. Способности — возможность творчества, а жизнь человека во всех ее достойных проявлениях — творческий процесс9. Творить — значит не только писать книги, делать научные открытия, конструировать новые машины. Творчество жизни — трудиться, рожать детей, воспитывать — то же творчество, в силу своей массовости, не бросающееся в глаза, но именно поэтому наиболее ответственное, служащее фундаментом всему остальному.
Есть афоризм: жить значит умирать; каждый неумолимо идет к своему концу, обессмертить себя можно только в своих детях, добрых делах, созданной культуре. Давно подмечено, что есть два способа умирания, сиречь жизни — тление и горение. Тлеть, коптить небо — удел бездуховности, сильный духом выбирает горение, но и гореть можно по-разному. Иной, сгорая, сжигает с собой и других, готов сжечь все человечество. Другой думает о себе подобных, пытается согреть их своим теплом, осветить им дорогу. Вот почему в понятие личности входит еще персональная, не перелагаемая на других ответственность.
Каждый в ответе за себя и за других тоже. Ответственность заставляет делать выбор между добром и злом, рождает духовные потребности и ограничивает материальные, кладет разумные границы потреблению, не дает ему превратиться в культ. (Избыток потребления — варварство, чванливость этим — дикость, культура — в мере.)
Ответственность не дает индивиду стать индивидуалистом, эгоистом, эгоцентриком. «Личность предполагает существование других личностей и общение личностей»10. Ответственность делает человека членом семьи, религиозной общины, сыном своего народа, человечества.
Те ценности, которые мы рассматривали до сих пор (сакральные и практические), обладают одним общим свойством: они безусловны. Объект ценностного отношения представляется наделенным чем-то жизненно важным — сверхъестественной силой, необычайной привлекательностью, что ставит человека в зависимое отношение, заставляет добиваться обладания объектом или подчиняться ему. Критическая оценка сведена здесь до минимума.
Эстетические ценности предполагают свободный взгляд на предмет, наличие определенной дистанции между объектом и субъектом, бескорыстное любование предметом, радость игры с ним. Термин «игра» (введенный в эстетику Кантом) берется здесь в самом широком смысле — не как способ развлечения, а как способ деятельности.
Игровое поведение требует увлеченности и состязательности. Тот, кто скучает, не стремится улучшить достигнутое, портит игру. Состязаться можно и с самим собой, достичь определенного результата, а затем стремиться превзойти е