– Зачем ты вообще общаешься с Лорой? – спрашивает она, когда я излила весь свой гнев, создав при этом море из катышков, которые теперь, будто слой рыхлого снега, покрывают столешницу прикроватной тумбочки.
– Тебе больше нечего сказать по этому поводу? – спрашиваю я со смесью чувства шока и разочарования.
– Почему ты спокойно не поговоришь об этом с Джошем? – Она вскидывает бровь так высоко, что на верхнем веке показывается едва заметная при обычном положении блестка розового цвета. – Если Лора только предполагает, что он…
– Поэтому я ему позвонила.
– И что он сказал в свою защиту?
Еще два комочка оказываются между большим и указательным пальцами.
– Я предъявила ему это, а он даже не защищался.
– Потому что ты повесила трубку.
Похоже, она чересчур хорошо меня знает. Я сжимаю зубы, и Диона ухмыляется.
– Как бы сказал Остин: сомнения толкуются в пользу обвиняемого. Джош никогда бы не предал тебя. Даже если он передал анонимную информацию… – Она напряженно размышляет. Я буквально вижу, как она ищет объяснение. – Может быть, он просто решил, что будет лучше, если он сообщит об этом, а не кто-то другой. Таким образом, он смог… подготовиться. И, по-видимому, сделал это очень хорошо. – Она многозначительно вскидывает брови и улыбается, абсолютно счастливая.
Я тоже автоматически думаю о нашем первом поцелуе, который застал меня врасплох, и в ином случае, вероятно, не был бы таким чувственным, потому что я никогда не дала бы своего согласия.
– Вот видишь? – Диона тычет в меня своими ногтями, покрашенными в темно-лиловый цвет, будто она проследила за моими мыслями. – Поговори с ним. Нужно, чтобы вы оба смогли выговориться, не только ты. Иначе в итоге останутся одни претензии.
Я вижу по Дионе, насколько сильно ее желание, чтобы у меня с Джошем все было хорошо, однако не знаю почему.
– Почему ты так переживаешь за нас?
– Честно? Ты моя лучшая подруга, и я хочу, чтобы ты была счастлива. А он сделает тебя счастливой, Кара. Может, ты и сама этого не осознаешь, но я видела тебя в компании Тайлера, который, по-видимому, тебе нравился, и я видела тебя с Джошем.
– И? – больше ничего я выговорить не могу, потому что у меня перехватывает дыхание от одного имени Тайлера.
– С Тайлером была не более чем поверхностная подростковая история. – Отбрасывающее движение руки заставляет бренчать тонкие серебряные браслеты на запястье Дионы.
– А с Джошем? – спрашиваю я несмотря на то, что не хочу знать ответ.
Диона берет меня за руку и разжимает мои пальцы, так что парочка катышков дождем падают между нами – подушка снова почти такая же гладкая, как тогда, когда папа подарил мне ее.
– С Джошем все серьезнее, что бы ты там себе ни внушала. Даже притом, что вы обмениваетесь глупыми фразочками, вы держались вместе в течение фазы отбора кандидатов.
– Таково было наше задание. Иначе меня бы сейчас здесь не было. – Я хочу убрать руку, но Диона крепко сжимает ее.
– Я не верю в это, Кара. И ты тоже не веришь в глубине души. – Она толкает меня. – Я же вижу, как он на тебя смотрит, нет, как вы друг на друга смотрите. Даже теперь. Ни один Лев не бывает так часто в Доме Воронов и не бродит по коридорам, только чтобы случайно тебя увидеть.
Он так делает? Я нахмуриваюсь, что, конечно же, подзадоривает Диону продолжать в том же духе и превратить разговор в продолжительную рекламную программу, агитирующую за Джоша. При этом думаю я только о том, что мы всего лишь команда, а не романтическая пара.
– …всякий раз, как он находил тебя на благотворительном балу, его улыбка превращалась в сияние. А во время праздничного ужина он был сосредоточен на тебе так, будто ты обладаешь силой притяжения Солнца.
В Дионе явно умерла поэтесса, вероятно, поэтому ее работы настолько глубокомысленны и гениальны. Я бы охотно рассказала ей правду о Беверли, о ее исчезновении, о конфликте с Тайлером… Но пообещала Ханне и Джошу ни с кем об этом не говорить.
– Он привязан к еще одной девушке, – выпаливаю я. Мне нужно освободиться от этого. Наверное, потому что я больше не могу слушать про то, какой Джош замечательный.
Этой фразой я наконец обрываю ее восхваления.
– Что? К какой девушке?
Я избегаю подробностей, насколько получается, и рассказываю ей только про то, как Беверли в отдельных эпизодах всегда оказывалась между нами. Даже от одного этого я ощущаю горечь во рту, потому что возникает чувство, как будто я каким-то образом злоупотребляю доверием не только Джоша, но и Ханны, и даже Беверли. Но Диона должна знать, что все только внешне выглядит идеально. Кроме того, хорошо поговорить с кем-то, у кого глаза не начинают светиться тоской при упоминании имени Беверли. Однако я не раскрываю Дионе информацию о том, что Джош здесь для того, чтобы искать ее, или о том, какие у Тайлера с ней отношения. Последнее – потому что я и сама не в курсе этого.
Рассказ обо всех событиях с момента моего переезда в Дом Воронов в таком сжатом виде отправляет меня в поездку на американских горках моих эмоций, и мне стоит усилий сконцентрироваться на детали, к которой я хочу привлечь внимание Дионы. Джош привязан к Беверли – не ко мне. Это факт.
– Вот черт, – говорит она, вскакивает и начинает ходить по комнате. Периодически ненадолго останавливается, хочет что-то сказать, однако передумывает и наматывает круги дальше. Я откладываю в сторону подушку, на которой уже нет катышков, и раздумываю о том, стоит ли убрать весь пух с тумбочки, как вдруг Диона подходит и садится передо мной на корточки.
– У меня есть идея.
Ее взгляд не обещает ничего хорошего, но на мой встречный вопрос она просто переводит разговор на другую тему.
– Ты еще не примеряла платье для Снежного бала. Я уже знаю твои параметры, но будет лучше, если ты его примеришь на случай, если я где-нибудь ошиблась. – Она поднимается и протягивает руку, чтобы помочь встать.
– Ты снова сшила мне платье? Я думала, что надену то, с бала по случаю поступления. Оно белое, блестит как снег…
– Но ты же не можешь дважды надеть одно и то же платье, если идешь на бал! – На ее лице непритворный ужас. Она тянет меня за руку до тех пор, пока я не встаю и послушно не следую за ней в соседнюю комнату.
Чуть позже я осматриваюсь в комнате Дионы, которая, как обычно, кажется тесной из-за многочисленных манекенов в бледно-голубых платьях.
– Я думала, будет Снежный бал. Разве платья не должны быть белыми? – Я провожу рукой по накидке из белых и голубых перьев марабу, которые дрожат от легкого колебания воздуха до того, как я успеваю к ним прикоснуться.
– Не имею представления, почему белый цвет стал фаворитом для бала по случаю поступления, но, поскольку это негласное требование, для платьев к Снежному балу я сосредоточилась на теме льда. – Она указывает на лежащий на столе рисунок.
По штрихам, которыми Диона набросала платье и накидку, мой мозг дорисовывает отсутствующую голову с длинной светло-русой косой.
– Ты взяла образ Эльзы из «Холодного сердца»?
– Точно. И не говори это таким тоном, будто в этом есть что-то плохое. Я люблю Эльзу!
Она запевает «Отпусти и забудь», и, так как это моя самая любимая диснеевская песня, я невольно подпеваю, пока Диона одевает меня. Думаю, своим отвратительным и очень громким пением мы позорим всех Воронов, но я уже несколько недель не получала такого удовольствия.
Только когда я, подчиняясь ей, перемещаюсь к зеркальной части ширмы, замечаю, насколько умело она переключила мое внимание. У нее явно какая-то почти магическая способность увлекать и воодушевлять любого.
– Не слишком откровенно? – спрашиваю я у ее отражения, которое стоит за моим и подтягивает три опасно тонкие серебряные завязки, которые, надеюсь, не будут одни обеспечивать устойчивое положение чересчур глубокого, на мой вкус, выреза. Как и в платье для бала по случаю поступления, Диона учла мое пристрастие к простому дизайну. Вышитая многочисленными перламутровыми пайетками прозрачная ткань поверх задающей силуэт нижней юбки белого цвета от нижней серебряной завязки вокруг моей талии спадает почти вертикально вниз. Однако верхняя часть платья состоит лишь из двух широких лент комбинации тканей, которые едва прикрывают мою грудь.
Диона улыбается мне в зеркале.
– Вот почему я хотела, чтобы ты его примерила, – успокаивает она меня и сдвигает слегка стянутые полотна ткани до такой степени, чтобы разрез больше не доходил почти до моего пупка. Затем откуда-то материализуется тюбик специального клея, и она фиксирует на ткани серебряные завязки.
– Удержит? – скептически спрашиваю я.
– Я пришью их. Так будет держаться лучше. Повернись-ка!
Я делаю так, как она велит. Ткань движется, и я чувствую себя ребенком, когда мы с Фи играли в принцесс.
Диона восхищенно вздыхает.
– Нужно подождать пару минут, пока клей высохнет. – Она собирается повернуться к одному из манекенов, но я удерживаю ее.
– Расскажешь о своей идее? – Не думает же она, что я не раскусила ее инсценировку с отвлечением моего внимания.
– О какой идее? – спрашивает она, одаривая милой улыбкой, и проводит пальцами по перьям марабу. – Кого ты пригласишь на бал?
Она переводит взгляд на свой заваленный стол, на котором два светящихся белым светом приглашения на Снежный бал состязаются друг с другом по яркости на обрезках перламутровой ткани. На одном из них – имя Дионы, другое – ее гостя. Точно как те два приглашения, что я обнаружила пару дней назад на своей кровати, ведь на Снежный бал каждый Ворон и каждый Лев должны привести кого-то со стороны.
– Ханну, конечно. Я ни с кем не общаюсь за пределами сообществ Воронов и Львов. – Я умалчиваю о том, чего мне стоило уговорить ее. Однако ее репортерский инстинкт и любопытство помогли мне убедить Ханну.
Диона пожимает плечами.
– У меня то же самое. Остин отдал второе приглашение студентке-юристу со своего курса по уголовному праву, которая все время флиртует с ним, но я… – Она сглатывает, и я чувствую, как ее мучает ревность, признает она это или нет.