— Ну как? — Анна закрутилась перед зеркалом, приглаживая подол платья и чуть сжав плечи. — Нормально выгляжу?
— Очень, — сказала я, подходя, чтобы поправить складку на спине. — Ты светишься. И платье тебе к лицу.
— Просто оно какое-то... слишком нежное. Я боюсь, что это не моё.
Я усмехнулась.
— А что тогда твоё? Костюм космонавта?
Она рассмеялась. У неё был этот смех — лёгкий, звонкий, будто у неё внутри всегда было солнце. И рядом с ней хотелось быть чуть мягче, медленнее, добрее. Она — свет, я — фильтр, через который этот свет прорывался наружу.
— Ты всегда знаешь, что сказать, — сказала она, глядя на меня в зеркало. — Даже если бурчишь, ворчишь, споришь — всё равно рядом с тобой спокойно.
Мы не были похожи. Я — угловатая, сдержанная, по-женски осторожная. Анна — тёплая, распахнутая миру, будто всё вокруг было ей другом, а жизнь — сюрпризом. Она обнимала всех без повода. И каждое утро пела в душе, будто у неё внутри было солнце, и оно нуждалось в выходе.
— Та-дам! — Я вытащила из шкафа тщательно упакованную коробку. — Вот теперь ты точно меня полюбишь больше, чем свои орхидеи.
— Ты купила мне его? — она медленно сняла крышку. — Ты действительно...Ох, Мариша, спасибо тебе огромное!— глаза сестры полны нежности.
Canon. Новый. Маленький, но с хорошим объективом. Она мечтала о нём с 9 класса.Мне пришлось скопить три стипендии. Но сестре я об этом не говорю.
— Нам нужны новые фотографии на стену. — Я кивнула в сторону коридора, где висела её кривая композиция из старых полароидов. — Ты обещала. Это будет наш проект.
Мы сделали первую фотографию на новом фотике вместе. Она обняла меня за плечи, прижалась щекой. Щёлк.
Наши дни.
Этот снимок до сих пор у меня. Размытый, немного перекошенный, с нашим общим смехом в кадре. Я смотрю на него теперь чаще, чем хотелось бы. И каждый раз думаю: как мало я тогда знала.
Подхожу к зеркалу. Волосы — спутанный хаос. Вместо привычного пучка — беру расчёску. Несколько минут, и волосы лежат чуть более прилично. На этом все.
В остальном — день идёт по накатанной:
Кофе — крепкий, почти злой.
Задачи — предсказуемые, как финал в плохом сериале.
Коллеги — переговариваются, жалуются на отчёты и на погоду. Всё обычно.
В полдень мне даже удается выделить время на обед.
Офисный буфет пахнет кофе и корпоративной тоской.
Я иду по коридору вместе с Олей Косыгиной, моей подругой — та, как обычно, с полурасстегнутым жакетом, в своих туфлях с блестками и с вечной энергией, которой бы хватило на снабжение маленькой электростанции.
— Если в меню снова булгур, я напишу петицию, — ворчит она, перебирая пальцами пряди ее пшеничных волос.
— Ты каждый день это говоришь.
— И что? Однажды меня услышат. Революция начинается с булгура.
Мы поворачиваем за угол и врезаемся в очередь. Буфет битком. Кто-то рычит на повара, кто-то возится с крышками на ланч-боксах, кто-то уже с подносом, но не может определиться, какой салат из трёх одинаково грустных ему выбрать.
И тут я слышу знакомое:
— Эй, стратег, сюда. Я уже занял очередь.
Стоит Костя Гаврилов, корпоративный юрист. Спокойный, всегда гладко выбритый, в дорогом деловом костюме и взглядом, будто всё в этом мире можно уладить подписанием нужного пункта.
— Спасибо, Костик. Ты герой нашего времени, — говорю я.
Слегка приподнимает уголок губ — не совсем улыбка, скорее жест интеллигентной усталости. Одной рукой держит поднос, другой делает приглашающий жест — мол, проходите, дамы.
— Приятно, когда тебя пропускают не потому что ты начальство, а потому что у тебя есть корпоративный юрист, — шепчет Оля.
Мы встаём рядом. Я — между Олей и Костей. Пахнет кофе, Костиным лосьоном, в котором слишком много нот кедра и чуть-чуть бергамота. Успокаивающе.
— Что сегодня берём? — спрашивает он, склонившись ко мне чуть ближе, чем надо.
— Если ты скажешь “булгур”, я позову охрану, — отвечает Косыгина, краем губ отвечая на его полуулыбку.
Костя смеётся.
— Как жизнь, защитник корпоративной справедливости? — спрашиваю я, пока мы медленно двигаемся по очереди.
— Как всегда. Сегодня утром клиент прислал договор, где во всех пунктах вместо “продавец” было написано “властелин”. Без шуток. “Властелин обязуется передать товар”, “в случае претензий — обращаться к властелину”. Я не знал, то ли смеяться, то ли звать нотариуса.
— Серьёзно? — Оля прыскает.
— Абсолютно, — кивает Костя. — Я написал им в ответ: “Уточните, пожалуйста, полномочия властелина на подписание договоров от лица юридического лица. Вдруг он там самоназвался”. Жду теперь, может, Орки приедут объяснить.
— Вот почему я не юрист, — качаю головой я. — Мой максимум — убедить японцев снизить ценник, не наступив при этом на их чувство национальной гордости и уважения к сакуре.
Беру поднос, двигаюсь вдоль прилавка, делая вид, что внимательно изучаю ассортимент — хотя все давно решено. Рис. Овощи. Без соуса.
Слышно как коллеги перешептываются и косятся в сторону центрального окна. Поднимаю взгляд.
Марк сидит за круглым столом, у витражного окна.
Он — в белой рубашке, рукава закатаны. Жесты экономные. Спокойные. Опасные. Щетина по линии челюсти ровная, как график роста акций. Взгляд чуть прищурен. Глаза карие, но не теплые — цвета выдержанного коньяка с отблеском сигарного пепла.
Справа от него — Роман Вершинин, соучредитель и операционный директор. Курирует логистику, заводы, партнёрства с поставщиками, систему поставок запчастей и производственные цепочки.
Если Марк — огонь, то Роман — лёд. Стратег, по образованию — инженер-экономист, по жизни — расчетливый, почти пугающе спокойный. Высокий, с волосами цвета воронова крыла, зачесанными назад. Подбородок с ямочкой, скулы, как будто выточенные вручную. Внешность аристократа из какого-нибудь скандинавского сериала про интриги и ледяное молчание. Он всегда в темных костюмах и говорит только по делу.
И, наконец, левый фланг — Даниил Демковский, директор по креативу и продвижению. Тот, кто «подаёт машину лицом». Он придумывает, как люксовый GT должен выглядеть, звучать, пахнуть, как его ощущает владелец. Он — про стиль, маркетинг, редкие тиражи, нестандартные коллаборации. Каштановые волосы, чуть растрепанные, галстук ослаблен. Легкая небрежность в образе, которую, очевидно, он оттачивал годами. Улыбка — как у человека, которому с детства говорили, что он может всё. Женский отдел продаж сходит по нему с ума.
Вместе они — не просто совладельцы. Это головной мозг компании. Все трое не похожи друг на друга — и, возможно, только поэтому всё у них работает. Как будто вселенная выдала им по суперспособности: огонь, лёд и искру.
И сейчас, когда они просто пьют кофе и будто бы отдыхают — это всё равно выглядит как сцена из брифинга перед запуском чего-то ядерного. Потому что даже их тишина звучит, как власть.
Наши глаза встречаются. Мгновенно.
Марк не улыбается. Он просто смотрит. В упор. Слишком прямо. Как будто вгрызается глазами в мою броню.
Отвожу взгляд, чувствуя, как сердце делает неловкий кульбит. Внутри будто открыли окно и туда хлынул ураган.
Он всё ещё смотрит.
В точку между лопатками.
Словно знает, что я сейчас думаю.
И ждёт, когда я сломаюсь и взгляну на него снова.
Мы садимся у окна, за один из скромных четырёхместных столиков. Ничего особенного — только плотно прижатые пластиковые спинки, тусклый свет от лампы под потолком и запах макарон с сыром из общей раздачи. Зато тихо. И главное — видно весь буфет.
Костя ставит на поднос три стакана с кофе:
— Для интеллектуальных солдат, которые снова остались без премии за вредность.
— Я, по крайней мере, рассчитываю на орден за выносливость, — поживает плечами Оля.
Костя усмехается. У него спокойный голос, будто у человека, который знает, как вытаскивать людей из административного ада — и при этом делает это с лёгкой ленью, как будто заранее понимает, что всё равно всех засосёт бюрократия.
— А как твоя эпопея с теми японцами? — спрашивает он меня.
— Более-менее, — отвечаю. — Сводки отправила, сейчас сижу над новыми ценниками. Там у них всё, как всегда: половина решений принимается после чаепития, вторая — после долгих советов с Луной. Если серьёзно, они утвердили стоимость только после того, как начальник отдела сверился с гороскопом на будущее полугодие.
— Всё-таки лучше, чем наши совещания. Вчера видел, как Вершинин редактировал контракт с китайцами — с таким видом, будто лично душил пункт про штрафы. Я даже сделал вид, что опаздываю, лишь бы не попасть под горячую руку.
На фамилии «Вершинин» я замечаю, как у Оли что-то дёрнулось в лице. Она вроде бы сидит боком к углу зала, но взгляд у неё всё время скользит туда.
Оставляю без внимания. Мы продолжаем есть как вдруг приходит уведомление:
Тема: Командировка
Уважаемые коллеги, с понедельника стартует выездной проект "Москва – Алматы". В командировку направляются:
Марк Морено (генеральный директор и основательMorenoIndustry)
Светлана Фролова (отдел маркетинга)
Максим Ковальский (логистика)
Константин Гаврилов (корпоративный юрист)
Игорь Белов (логистика)
Марина Левицкая (стратегический отдел)
Пожалуйста, свяжитесь с офис-менеджером для оформления билетов и брони. Вылет в понедельник, в 7:45 утра.
Я перечитываю список дважды. Нет, не глюк. Не розыгрыш. Следом прилетает еще одно уведомление, но уже от того человека, который наверняка сейчас сверлит меня взглядом.«Зайдите в мой кабинет. М.К.»
Как всегда. Без "пожалуйста". Без "если свободны". Он — директива в человеческом обличии.
До последнего тяну. Смотрю на часы. До конца рабочего дня — сорок пять минут. Кажется, я перебираю документы уже третий круг, лишь бы не идти к нему. Но выбора нет.