— Нам хана… Нам хана… Нам хана…
А в углу каюты старший моторист Сысоев, стоя на коленях перед иконой Божьей матери, истово крестился и шептал:
— Царице моя преблагая, надежда моя, Богородице! Зриши мою беду, зрише мою скорбь, помози ми яко немощну, да сохраниши мя…
Рядом с ним дюжий моторист первого класса Саранский стучал кулаком по своему колену:
— Один «калаш»! Мне бы один «калаш»! Я бы их всех уложил еще на подходе! Один «калаш»!..
В коридоре, под дверью этой каюты, все так же стоял на станине пулемет, а черные пираты-охранники, держа на коленях «АК-47», жевали кат и под оглушительную музыку своих транзисторов рассматривали найденные в каютах европейские цветные журналы с обнаженными белыми женщинами, вожделенно прицокивали языками, играли в домино и громко ссорились после каждого хода.
В каюте пленников боцман Щирый, подойдя к задраенному иллюминатору, стал открывать его.
— Ты что?! — испугался матрос, лежавший под этим иллюминатором. — Эти суки запретили открывать.
— А шо нам — здыхаты тута? — ответил боцман и открыл иллюминатор.
Поток свежего воздуха влетел в каюту, моряки жадно потянулись к нему.
А боцман бесцеремонно отодвинул матроса и лег на его место под иллюминатором. Вытянувшись во весь рост и закинув руки за голову, он сказал третьему мотористу:
— Тумба, як ты мриеш — шо воны робят з нашыми бабами?
Но моторист не ответил.
— А? — требовательно сказал Щирый. — Я тэбэ пытаю!
— Звыдкиля я знаю? — принужденно ответил Тумба.
Тем временем в кают-компании (все разгромлено, пианино в окурках, книги с книжных полок сброшены на заплеванный пол) несколько пиратов, сидя в креслах и на журнальном столике, ножами вскрывали шпроты в масле, жадно ели их руками и досматривали по телевизору фильм «Пираты ХХ века».
В ходовой рубке самый юный из пиратов — 15-летний Раун — подметал пол, усыпанный разбитыми стеклами и щепой переборок, пробитых пулями. А капитан Казин, стоя у руля, смотрел то на карту, то — через разбитые иллюминаторы — на возникший на горизонте берег и сомалийские лодки, спешащие от этого берега к «Антею».
— Дальше идти нельзя, сядем на мель, — озабоченно сказал он Махмуду, который, развалившись во вращающемся кресле, слушал свою занудную арабскую музыку.
— Я тебе говорю: «иди» — значит, иди! Вперед! — приказал Махмуд и достал из поясного мешочка очередную веточку ката, оборвал с нее листья и сунул себе в рот.
Пользуясь этим, Казин незаметно перевел стрелку «телеграфа» на «МАЛЫЙ».
Внизу, в машинном отделении приборы на панели ЦПУ тут же показали «МАЛЫЙ», и старший механик послушно сбавил обороты двигателя.
«Антей» стал притормаживать.
Но Махмуд заметил это, вскочил с кресла и, передернув затвор «АК», подбежал к капитану, больно ткнул дулом ему в ребро.
— Я тебе что сказал, белая тварь?! — закричал он в бешенстве. — Пулю хочешь?
И в эту секунду сильный удар сотряс судно. Махмуд и юный Раун с метлой повалились на пол, автомат Махмуда выпустил очередь в потолок, и Раун, проворно вскочив, с испуганным визгом отбежал на четвереньках в угол.
А в кают-компании пираты повались друг на друга, и моряки, запертые в каюте старпома, — тоже.
— Блин, — сказал старпом, — на мель сели!
А на камбузе крышки слетели с кастрюль, Настя и Оксана упали друг на друга, а на пиратов, которые сидели у распахнутых морозильников и пожирали болгарское лечо, вывалилось все содержимое этих холодильников — замороженные говяжьи туши, окорочка, «ножки Буша».
Только капитан Казин, двумя руками ухватившийся за рулевую колонку, устоял на ногах и тут же перевел стрелку «телеграфа» на «стоп!».
Впрочем, нет, не только Казин устоял в этот миг на ногах. В кают-компании на телеэкране главный герой «Пиратов ХХ века» Петр Вельяминов тоже продолжал как ни в чем не бывало «мочить» пиратов. Но это не понравилось зрителям-сомалийцам, они негодующе зашумели, один из них стукнул кулаком по кнопкам видеомагнитофона, схватил выскочивший DVD, сломал его и выбросил в иллюминатор.
В ходовой рубке Махмуд, испуганный залпом своего «калашникова», вскочил на ноги.
— Сели на мель, — сказал ему капитан. — Я тебе говорил…
— Сволочь, ты нарочно! — в бешенстве закричал Махмуд и показал на сопровождающий их фрегат. — Он не сел на мель, а ты сел! Я убью тебя!
— Остынь, — ответил капитан. — У него осадка шесть метров, а у нас девять с половиной, мы же под грузом. Понимаешь?
— Но мне нужно к берегу!
— Посмотри на карту. Видишь? Тут мель и тут. И только тут, слева, можно пройти.
— Так иди слева!
— Сначала нужно сняться с мели. Срочно, — пояснил капитан. — Иначе мы просядем в грунт и не слезем никогда.
— Так слезай! Быстрей!
— Один не смогу, мне нужен старпом.
Махмуд недовольно засопел и зубочисткой почесал в затылке.
— И механик внизу не справится в одиночку, — сказал Казин. — Нам нужно назад-вперед, назад-вперед — понимаешь? Это ювелирная работа.
Махмуд, посопев, приказал что-то по-сомалийски Рауну, и тот убежал вниз по внутренней лестнице-трапу.
За пять лет ее работы на московском телевидении сколько раз она прилетала из Белой Гавани в аэропорт Шереметьево-1! Сколько раз тащилась по Ленинградскому шоссе в Москву — когда в маршрутке, когда на такси, и почти всегда — не меньше двух часов! Но теперь, слава Богу, это в прошлом, теперь из Шереметьево в Москву комфортабельный поезд-экспресс доставляет вас за сорок минут.
Однако на сей раз Ольге и эта скорость показалась черепашьей, и единственное, что утешало, — возможность долго и всласть говорить по мобильнику с сыном и соседкой Еленой Францевной, которая его опекала. Для одинокой матери восьмилетнего пацана бездетная соседка-пенсионерка Елена Францевна была настоящим спасением и сущей находкой. Бывшая волейболистка и спортивный тренер, она и в 70 сохранила фигуру, прыть и командный характер наставницы. Но при всем этом совершенно не умела готовить, кроме овсяной и гречневой каши да яичницы с помидорами, не знала и не признавала никаких рецептов. И потому теперь Ольга с изумлением слушала восторженный рассказ сына о том, как они вдвоем с Еленой Францевной лепят пельмени и ждут маму на пирог с яблоками…
Выскочив из Белорусского вокзала на раздолбанную вечной стройкой привокзальную площадь и голоснув частнику, Ольга через сорок минут добралась до Останкино и там, в зале службы теленовостей скинув куртку на свой стол, без стука вошла в стеклянную выгородку — кабинет главного редактора, положила ему на стол пачку статей, отпечатанных на принтере.
Главный поднял на нее глаза:
— Что это?
— Из Интернета, по сомалийским пиратам. Переговоры о выкупе судна занимают несколько месяцев, а то и полгода. Но я не могу ждать, у отца диабет, и я нашла его врача…
— Диабет? — удивился главный. — Как же он пошел в рейс?
— Ну, пока есть инсулин, он в порядке, — уклончиво сказала Ольга. — Дело не в этом. Просто она выписала ему десять рецептов — с запасом, чтобы он мог в любом порту купить в аптеке месячный запас. Но если у него десять дней назад был Танжер, то инсулина осталось на двадцать дней. Короче, я лечу в Португалию к судовладельцу.
Главный придвинул к себе пачку статей.
— К какому еще судовладельцу?
— К владельцу «Антея», захваченного пиратами.
— Но «Антей» — шведское судно…
— Во-первых, это бывшее наше судно. Отец на нем плавал еще до дефолта. А в 99-м его за 200 тысяч баксов продали шведской компании «Blue Mount». Хотя оно стоит не меньше трех лимонов.
— А во-вторых?
— Я вызвонила хозяина этой «Blue Mount». Точнее, его секретаря. Он сказал, что мистер Лэндстром летает по всему миру и завтра на три дня залетит в Лиссабон.
— И ты думаешь, он заплатит пиратам три лимона?
— Три нет. Но два заплатит.
Главный усмехнулся:
— Если ты попросишь?
Поскольку главный, год назад придя сюда с другого телеканала, тут же попробовал, что называется, «забить клинья», но получил «от ворот поворот», Ольга поняла, конечно, его намек. Но сдержалась.
— Нет, я стою дороже, — сказала она. — Просто у нас в Португалии есть собкор, мы с ним возьмем у этого Лэндстрома интервью для нашего телевидения. Посмотрим, что он скажет. Он же поймет, что это интервью пойдет по всем странам.
— Так он и даст тебе интервью… — насмешливо сказал главный.
Ольга промолчала. Если этот хрен не даст ей командировку, она пойдет к Самому, у которого она на хорошем счету и никогда не получала отказа.
Но главный это, конечно, тоже учел и потому сказал:
— Ладно, я доложу начальству…
Пытаясь сняться с мели, «Антей» осторожно — а на морском языке «помалу» — отрабатывал «назад» и «вперед». Теперь в его ходовой рубке были Махмуд, капитан Казин, старпом Зарецкий, лысый Раис и еще два чернокожих пирата. Старпом у руля, капитан у карты — оба сосредоточенно работали, негромко переговариваясь.
— Малый назад… Самый малый…
Старпом переводил стрелку «телеграфа»:
— Есть малый назад…
Внизу, в машинном отделении, кроме пиратов-охранников, было теперь тоже двое — старший механик Козлов и второй механик Копытин. Один у широкой панели приборов, другой у двигателей.
— Стоп машина! — приказывал на мостике капитан. — Малый вперед.
— Есть малый вперед, — вторил старпом, и внизу, в машинном Козлов, перекрикивая шум двигателей, кричал Копытину в полный голос:
— Малый вперед!
И «Антей», скрипя килем по песчаному дну, пытался сползти с мели — чуть вперед, чуть назад и снова чуть вперед, расширяя себе выход с нее. Но при каждом движении тяжелый металлический корпус судна наполнялся не только громким скрипом, леденящим душу любого моряка, но и особой пугающей дрожью металла.
На «Сириусе» командир фрегата наблюдал в бинокль за этим маневром.
— Думаешь, сойдет? — сказал он своему старпому.
— Не знаю, — ответил тот. — Русский капитан…