Ао МоритаТы тоже видишь смерть
Иллюстрация на обложке Amemura
Перевод с японского Елены Старостиной
Жить и умирать
– А вы бы хотели узнать, когда умрете? – услышал я как-то раз на обеденной перемене, когда читал книгу.
Может, стоило пропустить эти слова мимо ушей, но я зачем-то прислушался. Не то чтобы книжка скучная – просто разговор тоже заинтересовал.
Я думал, бо́льшая часть компании ответит: «Ни за что», но внезапно голоса разделились пополам.
В целом аргументы высказывались такие:
– Когда знаешь, сколько осталось жить, можно выстроить нормальный план. Прикинуть, сколько еще нужно денег, что успеешь сделать, и прожить остаток дней рационально. Так что лично я – да: хочу знать, когда умру.
Своя логика в этом определенно есть.
– А я ни за что не хочу. Что за жизнь такая? Каждый день как на иголках. Легче не знать, а то жизни нормальной не будет.
Тоже можно понять. Я еле заметно кивнул.
– Если знать заранее, успеешь нормально попрощаться с друзьями и родными, уладишь все дела и вообще подготовишься как следует.
– А почему просто заранее не написать все, что нужно, и живи себе на полную, чтобы не жалко было умереть в любой момент?
В общем, мнения разделились. Каждый обосновывал свою точку зрения, поэтому я отложил книгу и целиком сосредоточился на споре.
– Арата, а ты как думаешь? – вдруг вовлек меня в разговор Кадзуя Нодзаки, мой друг, которого я знал чуть ли не с пеленок.
– Мне как-то все равно, – уклончиво ответил я, чем его явно разочаровал. Наверное, они хотели пятое, решающее мнение, и стоило примкнуть к одной из сторон.
Дальше ребята, видимо, заметили, что уже только переливают из пустого в порожнее, так что дебаты увяли и разговор вернулся в прежнее русло обсуждения любимых певиц и актрис.
А я, когда вернулся домой и развалился на постели, задумался: все-таки лучше знать или не знать?
Ни к какому конкретному выводу, сколько ни ломал голову, не пришел.
Зато я узнал точный ответ через год. На летних каникулах[1] в десятом классе.
За три дня до начала второго триместра случилось ужасное.
С утра, когда я зашел в ванную ополоснуть лицо, обнаружил у себя над головой в зеркале две черные цифры: 99. Они мерцали и колебались, как жутковатые язычки пламени.
Кто-то отправил сообщение на телефон, и я проснулся от звука уведомления. Нет, череды уведомлений. Прямо скажем, спросонья по мозгам они бьют больно.
Я взглянул одним глазом на экран – второй глаз я тер.
«Ау-у-у, каникулы кончились!» – писал Кадзуя, а потом прислал целую пачку стикеров. Совершенно одинаковых: все с пандой, которая тоже кричала: «Ау!»
Я ненадолго задумался, но все-таки напечатал: «Скоро буду».
Мгновенно пришел ответ: «Ага, третий день обещаешь. Кстати, в литературном кружке пополнение. Нас не закроют, ура!»[2]
Что тут скажешь?
Так и оставив Кадзуе в ответ только галочку о том, что сообщение прочитано, я погасил экран.
Завернулся в одеяло и попытался снова уснуть. Однако сон не шел, пришлось вставать. Я широко зевнул и бросил взгляд на календарь: какое сегодня число и день недели?
Седьмое сентября, среда. Летние каникулы закончились неделю назад.
Одноклассники наверняка смеются за глаза: мол, я так разленился на каникулах, что уже и в школу перестал ходить. Да, начало триместра всегда давалось мне тяжко, это правда, но я еще ни разу не прогуливал продолжение учебного года. Я сделал всю домашку и даже почитал учебники наперед. Так что нет, я не по собственной воле скатился в прогульщики.
Со вздохом я выполз из комнаты в ванную.
Вымыл, во все стороны расплескивая воду, лицо и поднял глаза на хмурого парня в зеркале.
Над головой покачивалось число 90. Как огонек свечи.
Оно не исчезало, как бы отчаянно я ни мотал головой, и проходило сквозь пальцы, если я пытался его коснуться. Я знал, что значат эти цифры.
Они отсчитывали дни до смерти. Я понял это еще во втором классе.
Тогда как-то раз на перемене я встретил в рекреации нашего директора. И даже поздороваться забыл, потому что мое внимание приковали цифры у него над головой. С каждым днем число уменьшалось, а когда достигло нуля, то он упал прямо во время линейки. Не знаю точно, что с ним случилось, но вроде говорили о болезни мозга.
После этого я замечал такое же явление не раз и не два. Над прохожими, над отцом, который умер, когда я учился в пятом классе. Над подругой детства Акари Нацукава: она попала в аварию, когда мы учились в средней школе. Тут волей-неволей сообразишь, что значат эти цифры.
И вот за три дня до окончания летних каникул в десятом классе случилось то, чего я так боялся…
За редким исключением отсчет начинается с девяноста девяти. Над моей головой – то же самое.
Я и до этого читал в книгах и видел в кино истории о том, как главному герою открывается срок жизни окружающих. Теперь же этот сюжет стал мне особенно интересен, и я специально выискивал подобные истории и каждый раз вздыхал спокойно, потому что в большинстве случаев собственной смерти герой не видел. Вот я и расслабился. Решил, что мне такое не грозит.
К сожалению, реальность подготовила для меня горький и беспощадный урок. Цифры меня так подкосили, что я слег на несколько дней, а спустя три дня еще и аппетит потерял.
Я вспомнил, какой разговор подслушал год назад.
«А вы бы хотели узнать, когда умрете?»
Теперь я точно знаю. Услышь я тот вопрос снова, тут же вмешался бы в разговор и твердо ответил: нет, не хочу.
Когда над головой появились цифры, я понял, какое же счастье – блаженное неведение.
Я вновь поглядел на отражение в зеркале. Лицо парня, которому осталось жить три месяца, осунулось, как будто он хоть сейчас готов отправиться на небеса. Вдруг дверь ванной отворилась, и я рефлекторно обернулся.
– Арата, ты не спишь? Неужели тебе захотелось снова в школу? – спросила мама, округлив глаза.
С тех пор как отец погиб в аварии, мы жили втроем с бабушкой. Правда, бабушку несколько месяцев назад положили в больницу, так что мы пока остались вдвоем.
– Угу. Пойду скоро.
– Здорово. А завтрак готов! – Мама радостно улыбнулась и закрыла дверь.
Раз жить мне осталось всего три месяца, то я не видел особого смысла ходить в школу. Но дома все равно скучно, а самое главное – я не хотел расстраивать маму.
Я поспешно позавтракал, переоделся в школьную форму с белой рубашкой и вышел на улицу. Когда впервые за неделю надавил на ручку входной двери, она показалась мне туже обычного. Щурясь от яркого солнца, я оседлал велосипед, и его педали тоже крутились тяжелее.
Минут через десять впереди показалась станция. Дальше – еще пятнадцать минут на поезде и еще десять – пешком. Мой обычный маршрут.
Какой же я дурак, что зимой в девятом классе не спал ночами и сутки напролет готовился к вступительным экзаменам[3]. Теперь, когда я знал, какой срок мне отмерен, казалось, что все то время я потратил впустую.
Я всегда паркую велик на станции.
Пока я воевал со ржавым замком, из-за спины меня окликнул веселый голос:
– О! Арата! Выбрался наконец!
Я тут же узнал Кадзую. Даже не глядя на него, понял, что он улыбается от уха до уха.
Замок наконец защелкнулся, я закинул сумку из корзины на плечо, обернулся… и мозг словно завис.
– Что, наплел-таки про простуду? Не верю, чтоб ты – и заболел![4]
Я толком не услышал, что он сказал. Если честно, я совершенно остолбенел.
– Арата, ты чего? Как будто призрака увидел. – Он озадаченно глядел на меня.
– Ничего, – кое-как выдавил я дрожавшим голосом.
Аккурат над «гнездом» у него на голове, уложенном по последней моде, висело еще кое-что, от чего я не мог оторвать взгляд.
Число 85.
Я не запомнил, о чем мы с Кадзуей говорили в поезде. От чего он умрет? Что убьет его? Что такое случится через восемьдесят пять дней? В голове роились вопросы. Мне уже осточертело видеть во сне цифры над головами близких. От таких кошмаров я всегда просыпался в холодном поту и выжатым как лимон.
Однако на сей раз я не спал. И как ни тяжко об этом думать, но число показывало обратный отсчет до смерти друга.
Снедаемый тревогой, я сам не заметил, как мы поднялись по школьной лестнице. Десятиклассники занимались на четвертом этаже, и лично я – в параллели «Б».
Как можно незаметнее и тише я проскользнул в заднюю часть класса. Нам с Кадзуей, к слову, повезло оказаться в одной параллели, а другими друзьями я за первый триместр так и не обзавелся из-за стеснительности. Кадзуя мне за это попенял, поэтому начиная со второго триместра я собирался больше общаться с одноклассниками, но надобность в этом сама собой отпала. Все равно жить оставалось всего три месяца – не до новых знакомств. С начала учебного года я всем запомнился как мрачный парень, который сидел, уткнувшись в книжку, в углу кабинета, и я решил не выходить из образа остаток срока.
Однако сразу после летних каникул нас, похоже, пересадили, и Кадзуя показал мне мое новое место – последнее в среднем ряду.
Одноклассники поглядывали на меня украдкой, но я, не обращая на них внимания, вытащил из сумки книжку в мягкой обложке и уткнулся в нее, всем видом показывая: не разговаривайте со мной.
Впереди расхохотались. Четверо парней сбились в кучку, и Кадзуя среди них. Он всегда легко заводил друзей, поэтому уже завоевал место в самом сердце класса. Он весело смеялся, и цифры над его головой колебались в такт. Я невольно вздохнул.