— Как раз то, что надо…
— И извините за мою негостеприимность. Я не могу предложить вам остаться на ночь, поскольку у меня еще есть кое-какие домашние дела.
— Все в порядке. Я и не хочу навязываться. К тому же, вы уже мне очень сильно помогли.
Ему показалось, что между ними вдруг возникла какая-то неловкая пауза.
— Позвольте, я заберу свой рюкзак и…
Неловко повернувшись, она потянулась за своим рюкзаком, который лежал на заднем сидении. Затем воскликнула:
— Ну, надо же!
— Что такое?
— Мой гадкий рюкзак перевернулся, и половина вещей высыпалась под сиденье…
Напрягшись, она потянулась назад еще сильнее.
— Я достану, — сказал Уэстмор. Включив в салоне верхний свет, он вылез из машины и открыл заднюю дверь. В нише для ног он увидел высыпавшиеся вещи. Некоторые отдельные листы, кроличью лапку, яблоко, спички, старые карманные часы. Он наклонился, чтобы собрать их…
Его глаза ненадолго метнулись вверх. Истер по-прежнему висела между сиденьями.
Из-за такой позы свободный вырез ее блузки отвис, предоставив Уэстмору почти идеальный вид ее голых грудей.
Этот секундный взгляд, казалось, длился минуты. В этот момент их общая неловкость достигла высшей точки. Ее груди были такими белыми, что, казалось, светились, контрастируя с огромными, словно набухшими, коричневато-розовыми сосками. Эта картина повлияла на него словно окрик.
Уэстмор с трудом оторвал взгляд и стал собирать вещи.
Черт, хоть бы она не заметила. Он неуклюже забрался обратно на переднее сидение, держа в руках ее бумаги.
Сердце у него отплясывало шимми.
— Вы такой милый, — сказала она и принялась перекладывать вещи себе в рюкзак.
Ее образ притягивал его, словно отлив прибоя. Уэстмор понимал, что должен сказать что-то, иначе неловкость лишь усилится.
— Значит… все эти отдельные листы — из старых манускриптов?
— Ну, да. С давних времен передавались от поколения к поколению. Ее изящные руки принялись рассортировывать листы веленя. Один лист был заполнен тщательно прорисованными планетарными символами, пентаграммами, тринами и секстилями[5], гадальной таблицей.
Без какой-либо задней мысли Уэстмор спросил:
— Истер? Тот отрывок, который я начитал на рекордер… это действительно молитва на удачу?
Вопрос вызвал у нее какую-то забавную реакцию.
— Это вопрос терп-ретации…
Она откинулась на спинку сидения, чтобы правильно сложить в рюкзак свои вещи.
— Люди смотрят на разные вещи по-разному.
Уэстмор внимательно слушал ее, одновременно внимательно глядя на ее грудь.
— Забавно…
— Что именно? — пробубнил он.
— То, как сильно вы заинтересовались стариком Крафтером, — она бережно держала рюкзак, как будто там было нечто ценное, — но, вы, наверняка, не слышали, как дедушка Орн смеялся над ним.
— Над Крафтером? Я вас не понимаю.
— Как я уже вам сказала, Крафтер был просто любитель…
— Верно. Некромант-любитель. Думаю, здесь больше подошло бы слово «шарлатан». Он вообразил себя колдуном, но на самом деле был просто…
Уэстмор тихо рассмеялся.
— Чокнутым старикашкой.
— Именно! А вот мой дедушка Орн, — она похлопала по рюкзаку, затем посмотрела своими огромными, ясными, как хрусталь глазами Уэстмору в глаза. — Он не был новичком, нет.
— Так вы говорите… ваш дедушка был настоящим чернокнижником? — на удивление нейтральным тоном спросил Уэстмор.
— Ага. — Она буквально сверлила ему глаза своим взглядом. На лице у нее сияла улыбка.
— Вы верите в это, Уэстмор?
— Почему нет?
— Но это же как все вокруг — есть черное и белое, добро и зло. Дедушка использовал свои знания ради добрых дел, в отличие от Крафтера. Заставляет задуматься, верно? Я думала об этом накануне, когда шла в тот магазин электроники…
Гипнотическое воздействие, которое она оказывала на Уэстмора, внезапно куда-то исчезло.
— Постойте. Вы проделали весь этот путь отсюда до «Бест Бай»?
— Ну, да.
Уэстмор посмотрел на одометр.
— Это же миль пятнадцать!
— Не, миль восемь-девять от силы, если по прямой, — отмахнулась она. — К чему, к чему, а к работе и ходьбе мне не привыкать. Это полезно для души и тела.
Уэстмору показалось, что она посмотрела на него еще внимательнее.
— Хорошая долгая прогулка каждый день — лучший способ поддерживать форму. Опустив взгляд, Уэстмор оценивающе посмотрел на ее живот.
— Не растолстела, как множество баб моего возраста, — она покачала головой. — Самый быстрый способ потерять своего мужика — это растолстеть. Хотя моя хорошая форма мне никак не помогла…
— Вы очень красивая женщина, Истер, — спонтанно произнес Уэстмор и едва не поперхнулся. Что я говорю! Она подумает, что я стал заигрывать с ней, после того как узнал, что ее муж МЕРТВ!
Ее голос смягчился.
— Приятно слышать. Вы и вправду хороший человек, Уэстмор. И я у вас в долгу больше, чем вы думаете.
Уэстмор до сих пор не мог оправиться от своего неуместного замечания.
— Что?
Да, ее взгляд стал более интенсивным, как и улыбка.
Ого, — подумал он, когда она положила ему на бедро руку.
— Сегодня вы сделали мне очень приятно…
— Начитав молитву на рекордер?
— Нет, вы знаете, что я имею в виду, Уэстмор, — и в следующий момент…
О, боже…
…она сбросила с плеч лямки блузки. В одно мгновение, без какого-либо предупреждения, перед лицом Уэстмора возникли огромные, идеальной формы груди, с сосками, нацеленными прямо на него.
Ее рука гладила его по бедру.
— Мне было очень приятно, Уэстмор, от того, как вы смотрели на меня весь день…
Уэстмор едва не взвыл. Лицо у него стало горячим, как капот машины на солнце.
Истер издала высокий смешок.
— Вы как-то резко покраснели!
— Я… я… — заикаясь, выдавил он. От стыда он уронил лицо себе на руки. Она застукала, как он на нее пялился.
— Срань господня, Истер. Мне очень стыдно. Я… Просто не знаю, что сказать…
А что он мог сказать? Ему казалось, что от унижения лицо у него пульсировало, словно сердце.
Истер продолжала смеяться. Она словно наслаждалась ситуацией. Ее пальцы коснулись его подбородка, заставив его снова поднять глаза. И он опять увидел те роскошные груди, с похожими на маленькие рты сосками. На ее животе не было ни намека на жир, лишь маленькие складочки, вызванные ее позой. Вся эта идеальная белая кожа оказывала на Уэстмора какое-то галлюциногенное воздействие. В ее годы кожа у нее отчасти потеряла эластичность, но даже это не умаляло привлекательности.
В конце концов, он прохрипел:
— Извините меня, Истер. Я пялился на вас весь день. Это не оправдание тому, что я не мог ничего с собой поделать, но… — Он судорожно сглотнул. — Вы просто… такая… красивая…
— Тише, — с энтузиазмом произнесла она. Затем ее левая рука легла ему на плечо, и она притянула его лицо к своей груди. Ее голос упал до шепота.
— Приятно от вас это слышать. Мой муж Нут раньше всегда говорил так. А теперь, давайте же… пососите их…
Она направила его рот прямо на разбухшие ареолы. Уэстмору показалось, что он утратил рассудок. Он отчаянно принялся сосать, и сразу же понял, что не желает останавливаться.
— Да, вот так, — вернулся энергичный шепот. — Все парни любят сосать женские сиськи — это напоминает им детство, — теперь ее левая рука гладила его по волосам, — когда их еще ничего не волновало. Ни стрессов, ни тягот, ни тревог…
Уэстмор действительно продолжал сосать, словно ребенок, ищущий безопасность и комфорт единственным известным ему способом. Слабый мускусный запах, исходящий от ее кожи, пьянил его. В паху покалывало от возбуждения.
— Умм-хмм, — издавала она, плавными круговыми движениями гладя ему промежность. — Так и думала, — а затем: — Уммммм. Мне это нравится.
Уэстмор принялся сосать еще сильнее, погружаясь в плотную текстуру сосков и восхищаясь тем, как они набухают еще сильнее.
Продолжая гладить ему промежность, она многозначительно прошептала:
— Как я уже сказала, мне было приятно, когда вы смотрели на меня. Когда парни пялятся на меня, мне это совсем не нравится. Но вы. Вы — другой, Уэстмор. Чем старше женщина становится, тем легче ей говорить. Можно сказать, страсть — сродни неккер-мантии — есть хорошая… а есть плохая. Ваша страсть не злая и не эгоистичная, как у большинства мужчин. Вот о чем я. То желание, которое вы испытываете к моему телу, оно хорошее. Доброе. В таком возрасте это очень бодрит…
Но Уэстмор почти не слышал ее. Он просто продолжал сосать, закрыв глаза и обхватив ее руками, словно цеплялся за единственный шест над бездной.
Еле слышным шепотом она произнесла:
— Знаете, я уже хочу взять у вас в рот либо просто оттрахать вас до бесчувствия.
При слове «оттрахать» Уэстмор едва не кончил.
— Но, как ни странно это звучит… Мне будет казаться, что я изменяю Нуту. — Она издала смешок, содрогнувшись всем телом. — Знаю, глупая мысль. Даже если он изменял мне постоянно, и даже если умер, я буду ощущать себя… неверной. Вы понимаете, о чем я, Уэстмор?
Уэстмор кивнул, почти ничего не соображая. Он потерялся в ее плоти, ее запахе, ее мелодичном голосе, и конечно, в ее руке, гладящей его медленно, но неистово.
Рука поднялась, расстегнула ему ремень, а затем «молнию». Теперь ее шепот был едва слышен. Он стал каким-то призрачным, неземным.
— Но я не считаю, что это будет неверность, — теперь ее губы были у самого его уха. — Снимайте же их.
Очередной смешок.
— И судя по тому, что у вас в штанах, я не думаю, что у вас есть какие-либо возражения…
Не отрывая рта от сосков, Уэстмор стянул с себя штаны.
Он содрогнулся, почувствовав, как ее горячая рука тут же сжала его гениталии. Его член буквально истекал предэякулятом, и она воспользовалась им вместо смазки. Соединив большой и указательный пальцы в кольцо, она принялась мучительно медленно надрачивать Уэстмору. Ноги у него напряглись, ягодицы приподнялись над сидением. Он хотел просто продолжать сосать. Но почувствовав его движение, она слегка оттолкнула его назад и прошептала: