Этот процесс к концу рабочего дня на первых порах его особо тянул к себе, он смотрел, как в лотках появлялись мелкие и более крупные частицы необычного россыпного металла, а иногда и самородки. Благородный металл с матово-жёлтым оттенком и отблеском привлекал и завораживал Упыря.
Золото собирали со всех бутар на участках, ссыпали в специально сшитые из кожи мешочки, их помещали в небольшой кованый ящичек, закрывали и навешивали замок. Всё это делалось под неусыпным присмотром смотрителей. Уполномоченные служащие от надзора переезжали на подводе от бутары к бутаре, а собрав со всех участков намытое золото, увозили его в контору прииска.
Иной раз Упырь видел, как к конторе подъезжала запряжённая парой лошадей кошёвка, заходили вооружённые служивые, грузили накопившийся за несколько дней добытый драгоценный металл и увозили всё в сторону Надеждинского прииска.
«Сколько же вокруг этого золота народу крутится, сколько же люду годами землю роют и дохнут, как мухи? Вроде бы в этих камешках и нет ничего особенного, а какую силу-то за собой тянет жёлтый металл. Каждый день такие смывки, аж глаза режет, а по всем приискам, ежели взять!.. Вот деньжищ-то загребают золотопромышленные хозяева. Ничего, придётся им со мной поделиться, не всё только вам в шубах ходить, да вино с колбасой хавать…» – размышлял про себя Рябов.
Упырь подошёл к лавке, когда Пестриков уже поджидал его. Ёжась от прохлады только что закончившегося дождя, он держал обеими руками отвороты суконной куртки и прижимал их плотнее к горлу.
– Чего надумал-то, боярин? – бросил Упырь.
– А чего тут думать, бежать отсель надо, если говоришь люди надёжные, да тропы тайные имеются. Не выдержу я здешние порядки, лучше сдохнуть на воле, чем тянуть тягость опостылевшую.
– Это, Рома, ты правильно раскидал, – одобрительно кивнул Упырь. – Так вот, прослышал я, у тебя в конторе есть один служака, край как знакомый тебе. Надо б чрез него карту района обширную заиметь со всеми урочищами, речушками и ключиками.
– Откуда проведал, кто сказал?
– Рома, не о том пока базар. Ты подкатись к своему клерку, да реши через него этот вопросик.
– Да есть ли в конторе такая карта? Не знаю даже.
– А ты, Рома, узнай. Если нет в конторе, то железяка такие карты имеются в управе. У твоего служаки верняк есть знакомый там, это ж одна сатана, вот и закати ему шар, пусть его раскатает.
Пестриков чуть призадумался и ответил:
– Тут деньжата понадобятся. Что знакомый служащий, что тот, к кому он обратиться с просьбой таковой, так все они деньги любят. Во всяком случае, сам знаешь, деньжата-то веселей вопросы решают, нежели слово пустое.
– Я про деньги прикидывал. Сообща наскребём, кое-что есть. – Тут Упырь в упор глянул Пестрикову в глаза и голосом надавил: – Надеюсь, у тебя запас тоже какой имеется?
– Немного подкопил, я ж все эти годы на водку деньги не растрачивал, – не выдержав взгляда Упыря и отступив на шаг, поторопился ответить Пестриков.
– С этим мы угомонились, теперь вопрос с оружием.
– А что с оружием?
– Нужно оно уж больно нам, сам понимать должен.
– С оружием проще, чем с картой. Ночью, когда надзор и служивые спят, проникнем в контору и возьмём. Но у них всего два или три револьвера, те, что при сопровождении золота используют, а винтовок в приисковой конторе я не видел.
– Разберёмся, для начала и этого хватит, – ответил Упырь. – Что-то на прииске Талом добудем. Наш прииск грабанём, сразу и Талый зачистим. Лошадей на Мариинском для нас пятерых хватит, одну, можа, под груз завьючим.
– Я размышлял эти два дня и предлагаю золото на нашем прииске не трогать, ни к чему…
– Как не трогать, как ни к чему? – перебил Упырь Пестрикова. – Ты чего баламутишь?
– А то говорю, захватив оружие и лошадей, мы не возьмём ни единого золотника, ни на нашем прииске, ни на Талом, туда и ехать не следует.
– Рома, я что-то недопёр. Ты чего тюльку гонишь? Здесь не возьмём, на Талом не объявимся. Да на Талом же золотьё, и наверняк, один-два нагана имеются, а может, и винтовка, прииск этот небольшой, как и наш, врасплох враз его разуем.
– Никого не надо грабить здесь, уйдём лошадьми и только с оружием.
– Вот так без золота и в тайгу? Ты что рехнулся? Ради какого дьявола затеваем этот балаган тогда? – опешил Упырь от предложений собеседника. – Нет, ты, смотрю, чумной какой-то!
Упырь вспылил, и хотел уже было схватить Пестрикова за грудки, но Пестриков спешно приподнял обе руки и ладонями обратил их в сторону Рябова.
– Да погоди ты кипятиться! Так будет лучше. Власти не подумают, что мы грабители, а решат: работяги просто сбежали с прииска и меры на поимку нас вряд ли примут активные. А золото мы возьмём на приисках, что за перевалом, там и прииски богаче будут, и отсюда переть не надо. А пока до них будем добираться, тамошние приисковые конторы никем не будут взбудоражены. Пройдём налегке, облаву сотворим и айда с этого ада.
– Ну, ты хоть бы без затяжки свои мыслишки-то выкидывал, а то у меня аж нутро всё закипело. А это ты толково замутил, молодец, Рома, недопёр я как-то до ентого дела.
– Завтра у меня день выходной, вот я и наведаюсь к своему знакомому, поговорю про карту.
– По деньгам, что понадобятся, завтра же и прикинем по кошельку, всё надо выложить до единой копейки, с лихвой окупятся, – заверил Упырь.
– Знамо, что окупятся. Что ж жалеть их, коль на такое идём. Только вот что скажу я ему, для каких целей карта эта нужна?
– Ты ж мозговитый, придумаешь чего набуравить, – ответил Упырь, при этом слегка похлопал рукой Пестрикова по плечу.
Много Пестриков дум передумал: а правильно ли, что согласился на авантюру столь дерзкую и опасную, от которой не только всего лишиться можно, но сгноить себя в тюрьме затхлой? К тому ж с людьми незнакомыми. Но всё ж мысли такие откидывал в надежде: раз с людьми пойдёт бывалыми и отчаянными, то и намерения золота с лихвой прибрать сбудутся, и тропами никем не ведомыми уйдут тайгой. Да и о здоровье стал больше беспокоиться – чувствовал в себе немощь наступающую, а далее терпеть тяжкую работу никак не хотелось. А что и скопишь с трудом, так тем и попользоваться, может, не успеешь – зароют раньше времени.
На следующий день Пестриков поднялся по невысокому крыльцу приисковой конторы, постучал в дверь. Не услышав ответа, потянул за скобу, и дверь приоткрылась.
– Можно войти?
– Можно. Кто там? – послышался сипловатый голос.
– Это я…
– А, Роман, проходи.
Служащий конторы сидел за столом и перебирал бумаги.
«Слава богу, никого, кроме Плешева, нет, никто не помешает словом перекинуться», – отметил про себя Пестриков и, перешагнув порог, прикрыл дверь.
Плешев Федот Степанович – возрастом под пятьдесят годов. На прииск Мариинский попал лет несколько назад – был переведён с главной управы за чрезмерное потребление спиртного. Увольнять хозяева не стали, а, учитывая имеющуюся у него грамотность и умение вести учёт, отправили на такое вот исправление – на более дальний и небольшой прииск. Боясь потерять работу, выпивку забросил. Он осмыслил: очередным переводом может оказаться горным рабочим. А условия и цену изнурительного труда Федот Степанович знал не понаслышке.
Пестриков же в конторе прииска слыл «своим» человеком. Приисковое начальство вроде как опекало его, отчего и избегал весьма тяжёлых работ. Он не бил каждодневно руки об целики кайлой и не катал тачку с породой. Приставлен был больше к бутаре, где вместе с другими мужиками шевелил скребком породу под струёй воды, занимался съёмкой золота с бутар. Либо поручали промывку извлекаемой из разведочных шурфов породы лотком. Роман знал жизнь рабочих изнутри, был в курсе настроений проживавших в казармах. Если кто костерил непристойно власти, высказывался с недовольством о начальстве или подстрекал к забастовке, Пестриков, прячась сторонних глаз, заходил в контору и сообщал о том, о чём наслышан, кто чего затевает. А если кто и замечал Пестрикова у конторы, это не вызывало ни у кого подозрений, поскольку многие рабочие заходили иногда сюда с какой-либо просьбой или по вызову. Пестриков за свою «подпольную услугу» получал небольшие премиальные и кое-какие снисхождения. Иногда ему это дело было противным. Работая плечом к плечу с горняками, он же их и «закладывал». Но характер перебарывал его. Имея страсть к деньгам, заискивал с начальством, желал выжить, во что бы то ни стало стремился скопить средства и выехать с промыслов.
Но так всё складывалось, деньги не больно-то как хотелось, скапливались, что приводило Пестрикова иногда в отчаяние. Подсчитывал свои сбережения и понимал: «На выезд хватит, на первые дни, а как же быть с безбедным проживанием на родине? Это всё одно, что, вернувшись в село, начать жизнь сызнова в бедности, к тому ж и здоровье стало пошаливать от жизни такой…»
«Загнусь тут, даже мало-мальским накоплением так и не воспользуюсь», – не раз так задумывался Пестриков.
Конечно, признаться о своей «профессии» доносчика внезапно появившемуся новому знакомому он не мог, уж больно непредсказуема была бы реакция столь вспыльчивого типа. «Всё, что угодно можно ожидать от Упыря, такой и зарыть может, нежели прознает», – предполагал Пестриков.
– С просьбой какой или с новостями пожаловал? – бросил Плешев, не отрываясь от бумаг и продолжая перекладывать листы и что-то помечая карандашом в раскрытой книге.
– Так зашёл, Федот Степанович.
– Проходи, в ногах правды нет, – Плешев, не отрываясь от дел, показал на стул у печки. – Чего нового народ-то гутарит?
– Да так, после последней забастовки шуршат, как мыши в вениках.
– Да уж заводил-то угомонили накрепко.
– Кое о чём, Степанович, хотел поговорить. – Пестриков пристально посмотрел на Плешева, желая угадать, как отреагирует на предстоящий разговор. – Тут один якут до меня подъезжал, настоятельно просил карту Олёкминского района помочь ему достать…
– Хм, на кой якуту карта, к тому ж такая обширная? Он и без карты всю тайгу вдоль и поперёк знает, – удивлённо вскинул брови Плешев и вопросительно посмотрел на Пестрикова.