– Так молодой якут-то, вот решил почто-то от стойбища отделиться. Говорит, мол, нужна позарез ему эта карта, разглядеть, где там подальше какие речки и урочища, да двинуть со своим семейством на новые места.
– Уж больно странный якут, но смышлёный, видать, коль в картах соображает, это ж надо, – закивал головой Плешев. – Кто ж такую карту ему даст-то?
– Вот я и пришёл с таким вопросом, если можно подмочь ему, – робея, ответил Пестриков, скрывая при этом страх: «Как бы не заподозрил его Плешев в неискренности».
– А ты подумал, что этакая карта серьёзная, это не игральная, взял колоду и отдал? То ж карта особая, кто ж даст-то её, тем паче якуту какому-то, – развёл руками Плешев. – Ты, Роман, не отвлекай меня нелепыми закорючками, лучше шагай в казарму и проспись, коль выходной имеется.
– Жалко, вот я рот-то разинул до макушки, – приподнимаясь со стула, промолвил Пестриков, демонстрируя видом своё сожаление. – Думал, если карту якуту достану, он меня в отместку соболями закидает. А это, Степанович, сам знаешь, деньги немалые, если с умом продать, иль поменять на что, шкурки-то что золото, только пушистое, знатные люди возьмут, не задумываясь, да и любую бабу приласкать можно, – поддельно хихикнул Пестриков.
– Меха, говоришь, обещал, – Плешев чуть сдвинул от себя на столе бумаги и с интересом посмотрел на Пестрикова. – А ну присядь. И много предлагал?
– Вроде как мешок цельный.
– Хм, что ж над этим можно и поразмыслить.
– Вот и я говорю, дело-то затейное. Ценный мех, а на кону супротив этого бумажка какая-то никчёмная.
– Затейное-то оно затейное, и карта такая в конторе есть одна, но тут вот днями начальство её возвратить должно в управление, ведь на учёте значится… – задумался Плешев. – Может, подсунуть аборигену абы что, а там трава не расти. Где ему догадаться?
– Ну нет, якут смышлёный, казус вылезет, со злобы возьмёт и стрельнёт по мне из кустов, а пожить ещё охота, – наотрез отверг предложение Пестриков и предложил Плешеву: – А коли карта есть, то и слепок с неё ж сотворить можно один в один, это ж дело нехитрое.
– Вроде так, дело говоришь, это можно. Только мне нужно время успеть перечертить её, пока она здесь, в конторе, чтоб без глаз посторонних сработать. Соображаешь?
– Отчего не соображаю-то. Просто чем спешнее получится, тем быстрее и товар в руках щупать будем, – с облегчением поддакнул Пестриков, осознавая, что Федот Степанович весьма заинтересовался необычной сделкой.
– Хм, чудно как-то, карта якуту нужна, – хмыкнул Плешев. – Ладно, нужна – так сделаем. Руки-то у нас, откуда надо растут.
– Только вот что, Степанович, ты для этого дела подмоги двумя лошадками, вторую для сотоварища. Один-то я не поеду, всё ж за двумя перевалами стойбище якута. Тайга всё ж, да и изюбрятины, глядишь, притараним. Надоело эту заезженную конину жрать, а говядину, сам знаешь, иной раз и с душком выдают. Это вас, конторских, по-иному кормят, а здесь хоть душу отвести.
– Ну, хватит стонать. А это решим, от таёжной свеженины начальство приисковое не откажется, так и скажу, мол, хочу отправить пару человек за диким мясом, вот и оправданье будет. А кто сотоварищ-то? Надёжный?
– Надёжней не бывает, – заверил Пестриков.
– Смотри, Роман, тут сам знаешь, каков риск.
– Всё будет как надо, уверяю, Степанович. Ну не враг же я себе и тебе тоже.
– Смотри… – ещё раз предупредительно наказал Плешев Пестрикову. – Ну ладно, ступай, а то от дел меня служебных отвлёк.
«Слава богу, поверил, значит, всё сладится. Есть чем порадовать Упыря…» – с облегчением вздохнул Пестриков, покинув контору.
– Что я гутарил: ты жох тот ещё, любому мозги затрёшь, – хлопнул рукой Упырь Пестрикова по спине, после того, как Пестриков передал свой разговор с Плешевым. – Как только карту нарисует, сразу и двинем. Тут у меня чуть лучше план образумился: не будем мы на Плешева деньги тратить.
– Как? Он же карту запросто так не отдаст, – опешил Пестриков.
– Ты, Рома, не сомлевайся, карту он нам отдаст и в лучшем виде.
– Так он сразу и сдаст нас начальству, вот и будут знать, для чего и куда мы двинули.
– И не только карту и оружие в руки молчком передаст.
– А это ещё как? Убить, что ль, задумал? – Пестриков вскинул испуганные глаза на Рябова.
– Да не пугайся ты, словно стая волков за тобой гонится. Припрём поздно вечером одинокого в конторе, чтоб окромя его никого там не было, по морде дам раз для острастки, свяжем, вот ему и алиби, что он сбоку припёка. А для властей вроде – налетели, ограбили и были таковы. Понял?
Пестриков озадачился изменением плана Упыря: «Ну, авантюрист, до чего ж коварный этот Упырь, точно упырь натуральный…»
– И ничего твой Плешев никому не скажет, он же не дурак и не враг себе. Сам подумай, как заикнётся, так его голова первая упадёт, а не твоя. На кой ему языком болтать, коль карту сам рисовал и дал беглецам, да он скорее язык проглотит, чем про карту обмолвится.
– Ну, так-то оно и так, казалось бы… – вслух начал было размышлять Пестриков.
– Только так и не иначе, – утвердительно махнул рукой Рябов, дав понять – разговор на эту тему окончен.
С нетерпимым изнеможением работали четыре дня Рябов с подельниками на горных работах. Изнурительная и монотонная тяжёлая физическая работа отнимала силы, и это усиливало желание как можно быстрее освободить себя от мучительного труда. В каждом словно заноза сидела дума: скорее бы хапнуть золота, сорваться с промыслов и выбраться из тайги, а там наслаждаться жизнью, жизнью, которая может только сниться.
Вечерами Рябов обсуждал с Брагиным, Прохоровым и Клиновым детали предстоящего дела. Вроде как всё складывалось наилучшим образом, а мелочи, возникавшие в ходе обсуждения, сразу же находили своё уточнение.
– Это хорошо, что Рома в другой казарме ноги сушит, не время нам пред ним раскрываться, кто его знает, слиняет в последний момент и укажет на нас.
– Ты, Упырь, прав, это факт, – согласился Рябой.
– Мешки под харчи и под манатки на кухне приисковой возьмём, я приметил, там и кожаные есть, – предложил Клин. – Думаю, их прихватить бы надобно под золото.
– Раз есть, прихватим сколь надо, сгодятся, – согласился Упырь. – Только лишнего из шмоток не тащить за собой, надо будет, на приисках возьмём, пока ж налегке пойдём.
– И когда же этот жук конторский бумагу нацарапает? Уж мочи нет больше ждать, чего там малевать-то, четвёртый день молчит. Может, его подтолкнуть? – с нетерпением высказался Проха.
– Торопить не надо. Рома сказал дня три, а то и больше, значит, ждать будем. Этот хмырь ведь тоже рискует, коль из-за карты на пушнину и на бабки позарился, – возразил Упырь.
Четыре дня Плешев жил в напряжении, пока работал с картой, боялся, как бы чего не заподозрило начальство. Каждый раз говорил он управляющему прииском, мол, работы много и вынужден в конторе вечеровать. Когда все уходили, доставал карту Ленских промыслов с прилегающим к ним Олёкминским районом. Усаживался за стол и приступал скрупулезно переводить изолинии сопок и огибающие их ключи и речки, тропы и все обозначенные на ней условные знаки, указывающие на болота и скалы.
На четвёртый день Плешев всё же закончил работу. Аккуратно сложил в несколько раз большой бумажный лист, что скопирован им с карты, и положил в свой письменный стол, закрыл на ключ и, откинувшись на спинку стула, блаженно вздохнул.
«Фу ты, дьявол, наконец-то. Завтра скажу Пестрикову, пусть снаряжается. Эх, задаром соболей подгоню себе да деньжат. Ой, как же сгодятся, да и долю Пестрикова заберу, ни к чему меха ему, денег немного дам – и хватит с него…»
На следующий день Пестриков уже знал, что копия карты лежит в столе у Плешева, а по стечению обстоятельств не сегодня завтра оригинал должны были отправить в управу на прииск Надеждинский. Такой ситуации были рады и Плешев, и Пестриков.
– Ну, всё, Роман, можешь хоть завтра трогать. С начальством договорённость есть, только заказ таков: исключительно мясо изюбра, в крайнем случае оленину. На счёт пушнины, чтоб ни одна живая душа не узнала, ни к чему мне это. Смотри у меня! Всё ж, если кто из надзора случайно углядит и осведомится, скажешь, мол, сообща за деньги у якутов скупили.
– А как же с лошадьми?
– На счёт лошадей Лукич распоряженье получил, подойдёшь к нему, запряжёт, когда надо. Только по своему напарнику мне скажи: кто таков, чтоб его в журнал учёта внести, да пусть не переживает, оплатим. Когда соберётесь-то?
– Да завтра с утречка и поедем, – скрывая радость, ответил Пестриков.
– Тогда сегодня поздним вечером я тебе и передам копию карты, запакованную.
– А где?
– Ну, где-где, не в казарме же, в конторе ждать тебя буду. Я как бы задержусь на службе, а ты, когда на дворе никого, попозже и подойдёшь, да стерегись постороннего глазу. Спрячешь за пазухой да смотри, чтоб ни-ни!
После позднего ужина заговорщики скопом собрались у казармы. Домысливали, обсуждали и уточняли разные мелочи.
– Что ж, вроде как всё на мази, так трогать надобно и сегодня же в ночь, – подвёл Упырь итог короткому сборищу. – Делаем, как сговорились. Всё, разбегаемся до вечера.
Нетерпёж достиг своего предела, никому уже не хотелось думать о надобности завтра рано вставать и шагать на горный участок, напрягать и мозолить руки, гнуть спину до семи потов.
Позднее время. Весь рабочий люд утихомирился в казармах, кто штопал одежду при слабом свете свечи, кто стирал бельё, кто спал, кто просто лежал на нарах и, вероятно, больше думал про свою нелёгкую судьбу.
Пятеро: Пестриков, Рябов, Брагин, Прохоров и Клинов – стояли подле казармы, курили и меж собой тихо переговаривались. Ничем себя, в общем-то, со стороны не привлекали. Рабочие иногда поздно вечером собирались в несколько человек, курили, говорили о жизни, а после молча расходились, чтоб успеть выспаться до раннего подъёма.
На улице ни единой души, все угомонились, только приисковые дворняги иногда издавали короткий лай, нарушая наступившую тишину. Сумерки сгустились. На небосводе ярче обозначились звёзды, готовые ночь напролёт сиять над рабочим посёлком и бескрайними просторами тайги. Тянул свежий ветерок, он смешивался с запахом засохшей полыни и иными травами, отчего приисковая убогость вроде как отступала, дышалось легче.