Милена всколыхнулась очередными рыданиями, но в тот момент, когда Егор был готов уже схватить её за грудки и тряхнуть как следует, в приоткрытую щель двери просунулась голова Дымова.
— Егор Николаевич, там криминалист просит на место подойти, я звонить вам пытался — связи вообще нет.
— Я понял, — Малинин сделал шаг назад и коротко кивнул Дымову: — Здесь будь. И пока я не приду, она не уходит. Ни попить, ни пописать, вообще никуда, даже со стула не встаёт. Понял? Способен выполнить?
— Так точно, — тихо сказал Костя.
Малинин вышел, треснув дверью об косяк рассохшейся от времени коробки, последняя жалобно пискнула, плюнула полотно обратно, и оно снова приоткрылось.
— Здрасьте, — коротко улыбнулся Дымов, присаживаясь напротив Милены.
Малинин вихрем спустился в пещеру, дошёл до места, где в молчаливом согласии все сотрудники быстро и слаженно старались как можно быстрее сделать всё необходимое и убраться подальше от этого мрачного места.
— Что за вонь? — нахмурился Малинин.
— Ничего не напоминает? — кривясь спросил Мамыкин, стягивая латекс перчаток с рук.
— У нас здесь что, викторина? Или вечер вопросов и ответов? — лязгнул зубами Егор.
— Нет, — коротко ответил криминалист. — Мы посмотрели, что здесь в вёдрах, и в одном я нашёл вот это, — он достал из кармана кофты толстой вязки две пары перчаток и одну протянул Малинину.
Малинин подошёл к углу, где стояли пластиковые ёмкости, присел перед ведром, на которое указывал Мамыкин, и, приподняв крышку, тут же положил её на место.
— Слушай, вроде так же от собак Кадария пахло.
— Могу точно сказать, что составы идентичны, но, безусловно, возьму на пробу, чтобы сравнить.
Малинин дёрнулся, но остановился, прекрасно понимая, что искать в таком буране Кадария просто невозможно, особенно если он уехал к себе в сторожку.
— Что-то есть ещё?
— Денис увёз труп девушки в морг, здесь нереально было осматривать. А ещё вот это, — криминалист поманил Егора за собой и долго показывал найденные на полках документы.
Унге, оставшаяся одна в их штабе, после жуткого скандала, который закатил Береговой и буквально насильно оставил её здесь, чтобы развеять грустные мысли, подбросила несколько поленьев, скрипнула толстостенной дверцей, наглухо закрывающей топку, и, посмотрев в сторону чайника, порадовалась, что печка горячая, а главное — есть варочная поверхность, где можно вскипятить воду. Сегодня линия электропередач была способна выдавать только тусклый свет лампочки, и, когда Унге пыталась включать компьютер, сразу выключалось всё.
Унге заварила душистый чай, несколько секунд раздумывала над количеством бутербродов, но потом, посмотрев на свой живот, решила, что сейчас можно себе позволить больше, чем обычно, и, уютно устроившись за своим столом, погрузилась в скучное и канцелярское жизнеописание Милены Витальевны, хотя и не понимала, что должна была там найти.
Отложив очередную папку в сторону, Унге устало потёрла лицо, походила по комнате, разминая затёкшую спину, и замерла: ей показалось, что за окном мелькнула тень, словно кто-то быстро проскочил под фонарём, воткнутым в стену напротив. Сердце стукнуло громче, чем хотелось бы признать, Унге почувствовала лёгкий озноб, потрясла головой и вслух сказала:
— Да кто там пройти может, снегом завалено всё, — фыркнула она, передёрнула плечами и почувствовала, что воздух в помещении достаточно подстыл. Только сейчас она поняла, что провозилась с документами почти два часа.
Быстро докидав в затухающий очаг поленья, Унге накинула на плечи куртку, посмотрела на безжизненную полоску связи на экране мобильного и присела обратно за стол, чтобы перебрать несколько оставшихся папок.
Сильный порыв ветра рванул снаружи чахлую раму, забрался язычками сквозняка внутрь и снова откатился назад.
— Когда уже эта метель закончится? — посетовала Унге.
Тусклый свет настольной лампы дрожал, отбрасывая длинные, изломанные тени на стены помещения, Унге стало снова одиноко и неуютно, она почувствовала себя в перекрестье какой-то паутины, и острый коготок непонятно откуда взявшегося страха больно царапнул шею. Чтобы как-то отвлечься, Унге снова пошла ставить чайник, но скрип половицы за толстой шторой, отделявшей небольшой коридор, заставил её вздрогнуть и замереть на месте. Унге выставила перед собой чайник, словно защищаясь от кого-то невидимого, резко обернулась в сторону, где стоял старый шкаф, немым наблюдателем глядевшим на неё тёмными деревянными глазницами, коими казались сейчас светлые декоративные вставки.
— Да что за чушь? — вспылила Унге на саму себя и, чётко печатая шаг, пошла к рабочему столу.
Она взяла последнюю папку, где теплились жизнью несколько архивных справок, рассказывающих о детстве и родственниках Милены, выписала в блокнот даты, имена, фамилии и вдруг замерла. Унге сложила последний листок пополам, поставила на нём пометку красным маркером, но внезапный резкий звук снаружи отвлёк её, Унге показалось, что вместе с воем метели она слышит, как кто-то скребётся снаружи.
Подойдя к двери, Унге нервно сжала пальцы, зацепилась взглядом за ободранную ручку, и ей показалось, что та однократно просела, а потом снова вернулась на своё место. Девушка попятилась, судорожно соображая, что она даже сигнал о помощи подать не сможет, а в ближайшее время вряд ли кто-нибудь из команды приедет. И в тот момент, когда она уже была готова схватить одежду и кинуться в метель, ей показалось, что она что-то услышала. Унге готова была закричать, потому что она явно услышала изломанный хриплыми нотами шёпот, крадущийся внутрь вместе с порывами ветра. Шёпот был низкий, хриплый, он сочился со всех сторон, как дым или ядовитый туман. Слова разобрать было невозможно, но они вползали в голову, холодные и липкие, будто чьи-то пальцы касались её затылка. Она отпрянула, прижав ладони к ушам, но шёпот не стихал — он уже был внутри. Стены кабинета сжались, а тени предметов задвигались, извиваясь, как живые.
Стук повторился — теперь громче, настойчивее. Дверь задрожала, потом распахнулась, и вслед за ней влетело облако снежного холода, втаскивая за собой чью-то фигуру. Унге закричала, отпрянула к стене, выцепила взглядом кочергу и, выставив её перед собой, пошла вперёд на чужака, прорвавшегося внутрь.
— Ой, — по-бабьи закричала фигура и отпрыгнула в сторону. — Это я, Антон Павлович, участковый. Меня вас проведать послали.
— Как же вы меня напугали, — с дрожью в голосе сказала Унге. — Я тут с ума схожу уже в одиночестве.
— Так может, в больницу поедем? — участливо кивнул участковый. — Они там надолго совсем. У вас лампа чуть дышит, а скоро могут совсем свет отрубить, а там хоть на каких-то площадях электричество работает. Буран усиливается, и я позже, точно, не смогу добраться к вам до самого утра. Обещали, что это безобразие закончится не раньше завтрашнего полудня. Я мужа вашего уговорил, чтобы вас привезти, и обещал глаз с вас не спускать. Он же не знает, какие у нас бывают здесь зимние ураганы.
— Кошмар какой, — Унге ретировалась к столу, сгребла бумаги, запихала их в допотопный сейф и, щёлкнув замком, сказала: — Конечно, я с вами. Я здесь одна не останусь.
— Одевайтесь теплее, я машину почти к дверям подогнал. Но всё равно ветер такой, что с ног сбивает.
Кричащая пасть непогоды сразу же защёлкала острыми клыками холода, вертясь водоворотами злых снежинок возле вышедших в ночь людей, пыталась побольнее цапнуть, уронить, не пустить к спасительному салону заведённой машины, поблёскивающей окнами, словно маяк в ледяной пустыне. Преодолев короткий участок, Унге с участковым, часто дыша, ввалились внутрь салона. Антон Павлович, сразу же стал вытаскивать машину из наметённого вокруг сугроба, и вскоре они уже ехали, продираясь вслед за уборочной техникой, которая болталась по городу в бесполезной попытке хоть немного наметить дороги.
Пройдя наверх вслед за участковым, Унге раскрыла дверь приёмной и увидела Малинина и Елену.
— …мы знаем только цель, — продолжил свою мысль Егор, кинув взгляд в сторону Унге, и вернулся к разговору, — что должна пробудиться сила. Я, конечно, не наивный идиот, — Малинин покачал головой, — я прекрасно понимаю, что если мы отдадим посох, то Соню они не вернут и… — собрав всю внутреннюю силу, он добавил: — Мне шаман в самом начале сказал: «Невеста не из этих мест», а это значит, что Соня нужна для проведения ритуала.
— Слушай, — Елена откинулась на стуле, — по сути, они все не из этих мест и вполне возможно, что Софью они держат у себя из-за посоха.
— Я вчера заезжала в больницу днём и спросила в регистратуре про Краснову, — сказала Унге. — Там как раз сестричка с этого отделения была, и она сказала, что Анна вроде как иногда в себя приходит, по крайней мере, за последние два дня точно глаза открывала и говорила. Может, я схожу, счастья попытаю? Вдруг удастся с ней поговорить.
— Давай, — кивнул Малинин.
Унге вышла в дремлющий в скоро наступивших сумерках коридор, нашла нужный этаж и, подойдя к палате, тихонько открыла дверь. Она глянула на койку, сиротливо прижавшуюся к одной из стен, и, оглядевшись, нашла глазами стул. Осторожно, стараясь не шуметь, придвинула его к кровати и села возле той, с кого началась вся история в Тыкулкасе, и той единственной, кто осталась жива в длинной очереди жертв, оборвавших свою жизнь об острое лезвие ледяного края.
В палате неприятно подванивало сыростью, рама на окне хоть и была пластиковая, но пропускала микроскопические нити студёного воздуха, и эхо морозного шторма разбавляло хранимое здесь тепло. Унге ударил в нос слабый запах резкого лекарства, она поморщилась от неприятного почти металлического запаха, уселась на скрипнувший под ней стул и посмотрела на лежащую девушку.
— Анна Сергеевна, мне сказали, что вы очнулись, — тихонько проговорила Унге. — Вы слышите меня?
— Да, — в тихом отголоске шёпота, вылетевшего из побледневших и покрывшихся коркой губ, можно было расслышать согласие.