ый защитник в минуту беды. Но путь мне преграждает старушка, упавшая на колени перед потемневшим от времени образком и бормочущая дрожащим голосом:
— Владыко Вседержителю, и святии угодницы Твоя, услыши молитву мою. Защити, Господи Боже, нас от ворогов зримых и незримых, сохрани от всякого зла…
— Отойди, мать! — рычу я, грубо отталкивая старушку и протягивая руку к топору.
Мои ладони взмокают от страха, в жилах стынет кровь. Но ужас отступает перед яростью, и я выбегаю из избы навстречу неминуемой опасности.
Первые лучи солнца, прорезающиеся сквозь кромку леса, окрашивают деревню в зловещие багряные тона, отражаясь от поверхности реки кровавыми бликами. Вокруг бушует настоящий ад: избы пылают, словно факелы, огонь жадно пожирает соломенные кровли, клубы черного дыма заволакивают небо. По улице в панике мечутся односельчане — кто прямо в исподнем, кто в окровавленных рубахах. Несколько соседских мужиков, пытавшихся отбиться от чужаков вилами и косами, лежат на земле. Их утыканные стрелами бездыханные тела безжалостно втаптывают в грязь копыта лошадей страшных вторженцев.
Наше тихое мирное селение заполняют десятки всадников на низкорослых мускулистых конях. Облачённые в тканевые доспехи, укреплённые металлическими пластинами, с островерхими шлемами, надвинутыми на самые брови, они кружат меж полыхающих строений и пытающихся спастись людей, выкрикивая что-то на своём жутком басурманском наречии — гортанные звуки, больше похожие на рычание зверей, чем на человеческую речь, перемежаются грубым смехом. Одни, вооружённые короткими луками, пускают зажигательные стрелы в крыши домов, другие, угрожая копьями и саблями, сгоняют жителей в центр деревни, где набрасывают на их шеи арканы и связывают за спиной руки.
Я замираю на несколько мгновений, не в силах поверить в постигшую нас божью кару. Застывшие в воздухе крики и звон оружия кажутся далеким эхом кошмарного сна, который вот-вот рассеется, оставив после себя привычную тишину деревенского утра. Но реальность жестока: запах гари щекочет ноздри, красные блики пожара отражаются в реке, словно кровь, растекающаяся по водной глади.
Спрятавшись в тени покосившегося крыльца, я жадно всматриваюсь в происходящее, ища среди хаоса и разрушений её.
Она всегда встаёт раньше первых лучей солнца, чтобы выполнить свои ежедневные обязанности: покормить скотину, натаскать воды, порой даже успеть сварить кашу и испечь хлеб до того, как я проснусь. Её трудолюбие, щедрость и доброта меня восхищают.
Но сейчас её нигде не видно — ни среди тех, кто ещё пытается сбежать от безжалостных лиходеев, ни среди тех, кого уже настигла жестокая участь.
Сердце бешено колотится в груди, когда я, пригибаясь к высокой траве и держась в тени, бросаюсь к реке — туда, где из поколения в поколение жители нашей деревни набирают воду.
У водяной мельницы я наконец вижу её. В длинном зелёном сарафане, который развевается на утреннем ветру, она стоит босоногая у самой кромки воды, словно самый прекрасный и невинный дух реки. Её золотистые косы, перевитые полевыми цветами, спускаются до самого пояса, а стройный девичий стан проглядывает сквозь тонкую, просвечивающую от утреннего солнца материю. На красивом лице с милыми ямочками на розовых щёчках, озарённом первыми лучами рассвета, словно драгоценные камни, сияют большие бирюзовые очи.
В дрожащих руках она сжимает коромысло, а пустые вёдра валяются у её стоп. Двое спешившихся степняков с плотоядными ухмылками, похожими на оскал голодных волков, подбираются к ней с двух сторон. Один из них хватает её за подол сарафана и грубо тянет за собой. Но она, не дрогнув, с яростным криком бьёт мерзавца коромыслом по уху. Тот с визгом валится прямо в реку.
Блеск лезвия сабли — разлетаются брызги крови. Они окропляют воду и траву.
Я рвусь вперёд, вскидывая над головой топор, и кричу во всё горло:
— Веселина!
Моё сердце замирает, а слёзы, горячие и горькие, брызжут из глаз, когда я вижу, как она хватается за рассечённую шею. Её хрупкое худощавое тельце, залитое кровью, медленно оседает на землю, словно подрубленная берёзка.
С рёвом, в котором сливаются боль, отчаяние и ярость, я, словно дикий зверь, бросаюсь на её убийцу, желая лишь одного — изрубить его на мелкие кровавые ошмётки. Но не успеваю добежать всего несколько аршин, как в моё правое плечо впивается стрела. Боль! В следующее мгновение топор выпадает из онемевшей ладони, а шею вдруг сдавливает тугая верёвка.
Я пытаюсь закричать, но вместо этого лишь хриплю и…
* * *
…я открыл глаза.
— Басурмане, православные, Веселина? — в недоумении пробормотал я, качая головой, пытаясь стряхнуть наваждение. — Что за бред?!
Я приподнялся, сел на жёсткой лежанке и всмотрелся в полумрак каюты. Мерцающий свет фитилей из ламп отбрасывал причудливые тени на деревянные переборки. Флагман флота Тьмы — боевая трирема «Властитель Вод» — мерно покачивалась на волнах, словно колыбель, постепенно убаюкивая мою тревогу. Но внутри меня всё ещё бушевала буря.
Вдохнув поглубже, я попытался очистить разум и понять, что со мной только что произошло? Сон? Грёзы? Наваждение? Но ведь я никогда не спал, да и видения прежде были мне неведомы. Даже та пахучая трава, которую некоторые элле использовали как вызывающие галлюцинации благовония, почти не действовала на демонов.
Ответ напрашивался сам собой: я увидел то, о чём мне когда-то рассказывали лишь самые древние представители моей расы. Фрагменты прошлой жизни в теле человека — смертного существа и потомка того самого народа, которого, по легендам, создал сам Люминар Дэва Анимас как неисчерпаемый источник душ после того, как совместно со своей сестрой Деворой Асура Анимас возвёл среди звёзд Земной План.
Прежде я считал истории с видениями демонов глупыми россказнями тоскующих по былым денькам стариков, но теперь мой скептицизм развеялся, словно пепел на ветру.
— Проклятие девяти глубин Бездны, да что творится со мной в последнее время?! — прорычал я, поднимаясь на ноги и сжимая кулаки. Стальные пластины на запястьях глухо звякнули, вторя моему раздражению.
Стремясь вдохнуть бодрящий бриз, я покинул свою тесную каюту и поднялся на верхнюю палубу. Ночной воздух ударил в лицо прохладной свежестью, а взгляд сам собой устремился к небесам, где разворачивалась величественная картина мироздания.
В Астральном Плане с Эпохи Творения небесные светила подчинялись божественным законам в зависимости от материка: в Нейтрисе боги-близнецы установили вечный танец солнца и луны, сменявших друг друга каждые пятнадцать часов, в Соларионе царствовал неугасимый дневной свет, а над Тенебрисом безраздельно властвовала луна. В то же время над Бескрайним Океаном с самого зарождения времён и по сей час мерцала бесконечная звёздная бездна. Здесь небо казалось живым, будто само дышало древними тайнами, которые никто из смертных или даже богов не мог полностью постичь.
Мириады астральных светил усыпали тёмно-синее полотно неба, даря миру волшебное сияние ярких оттенков: изумрудного и алого, янтарного и пурпурного. Их отблески танцевали на поверхности вод, создавая затейливые узоры, которые то исчезали, то вновь возникали. Но и сам Океан представлял собой удивительное сочетание стихий: помимо обычной воды, в его глубинах таились звёздная пыль и две противоборствующие сущности — жидкая тьма и жидкий свет. Они вечно кружились в дикой пляске, никогда не смешиваясь полностью, а на границе их столкновения рождались могучие вихри и водовороты, способные утянуть в пучину даже самые большие корабли.
Ветер без устали наполнял чёрные паруса «Властителя Вод», пока я, окинув холодным взглядом приветствовавших меня бесов на палубе, направился к левому борту. Опершись локтями о перила, я вглядывался в горизонт.
За флагманом величественно следовали десятки боевых трирем флота Тьмы. Их трюмы были до отказа набиты рабами и богатствами, добытыми в ходе набегов и разорения столицы Южной Империи. Каждый корабль оснащался тремя рядами вёсел и четырьмя мачтами с прямыми и косыми парусами, которые, словно крылья хищных птиц, реяли на ветру. На знамёнах горделиво сверкали серебряные луны богини Тьмы — символ её безграничной власти и грозного присутствия. А где-то там, прямо по курсу, на северо-западе, таился Тенебрис — владения Деворы, которое многие обитатели Нейтриса называли Инферно.
За месяц странствий по Астральному Плану я успел истосковаться по родным чертогам, особенно по своему замку, которым владел чуть меньше тридцати лет. Однако сейчас мои мысли витали далеко от дома.
В моей памяти всплывали обрывки видения, и особенно отчётливо — образ юной прелестницы с длинными золотистыми косами. Я назвал её странным именем: Веселина. Я не смог спасти её, хотя каждая частица моей сущности к этому рвалась. Эмоции той человеческой жизни пронизали меня насквозь до физической боли, словно раскалённый клинок, вонзённый в самое сердце. В своей демонической ипостаси я никогда не ощущал ничего подобного. Демоны вообще редко испытывали сильные эмоции, а нечто настолько мощное вроде сострадания или возвышенной любви… разве что к нашей лунной богине.
Но если я действительно невольно пережил воспоминание из моей прошлой жизни, кто для меня могла быть та девушка? Супругой? Возлюбленной? Сестрой? Или просто дочкой соседей, с которой я пару раз миловался на сеновале? Этот вопрос терзал мою тёмную душу, не давая покоя.
Я закрыл глаза и постарался сосредоточиться на образе Веселины. Внезапно ледяные иглы мурашек пронзили мою плоть. Эти огромные бирюзовые глаза, золотистые волосы и милые ямочки на щеках! Точно такие же, как у архангела Виктории, которую я отпустил, ведомый необъяснимым чувством дежавю. Кроме этих трёх признаков, в остальном Веселина и Виктория не сильно походили друг на друга, несмотря на то, что обе обладали весьма привлекательной внешностью. Но самое главное — глаза, особенно их необычайный яркий цвет. Как могло случиться такое невероятное совпадение всего за несколько считанных дней?