— Повторяю: ты привыкнешь быстро. Нужно только использовать эти новые сверхспособности и сверхчувства, пока Зелье ещё действует. Задача не так сложна, как может показаться на первый взгляд. Потому что дворец Тумсса находится всего в получасе ходьбы от моего. А для начала тебе придётся «разобраться» с нашими «любимыми» шпионами и слухачами — вон они, лезут и бегут! Сейчас меня, возможно, опять попытаются наказать. За то, что снова применил Зелье, и Заклинание непроницаемости.
Как именно «наказать» Павла Третьего собираются с десяток зловещего вида криво— и коротконогих карликов, бегущих от двери и лезущих через окна, Конан спросить не успел: в него полетело пущенное чьей-то умелой рукой копьё, и ему пришлось пригнуться, потому что бросок был точным, и нашёл бы свою цель — его сердце! — если б не отменная реакция киммерийца.
Ну и почти тут же пришлось действительно выхватить меч, и поотрубать руки, головы и прочие части тела, оказавшиеся в непосредственной близости к телу Конана, потому что орава взбешённых его реакцией на бросок негодяев одновременно кинулась на него, размахивая саблями, палицами, цепями с шипастыми шарами, и клевцами!
Но звон оружия, крики и вопли раздавались в тронном зале не более нескольких секунд.
— Надо же. — это подал голос Павел Третий, когда вся куча поверженных врагов у ног киммерийца уже не подавала признаков жизни, поскольку Конан, наученный горьким опытом, безжалостно добил тех, кто ещё пытался хоть как-то достать его своим оружием, — Похоже, не зря о тебе идёт молва, как о первом воине Ойкумены. После того, как ты увернулся от копья я начал считать про себя — успел дойти лишь до восемнадцати.
А у твоих ног уже девять… трупов!
— Да, Ваше Величество, я не играю больше в «благородство» и «милость к врагам». Я безжалостно добиваю поверженных, и пусть про меня думают всё, что угодно. Я редко беру себе напарников. Но хочу, чтоб моя спина была в безопасности. Меня… Слишком многому научили прошлые ошибки.
Возможно, именно потому, что я сделал для себя кое-какие выводы, я и жив до сих пор!
— Я не это имел в виду, Конан-киммериец. А то, насколько быстро и эффективно ты сражаешься. Никаких эмоций. Ни одного лишнего движения. Удары выверены и точны. А уж скорость!.. Жаль, что не удалось посмотреть, как ты действуешь в «естественном», так сказать, виде. То есть — с не подстёгнутыми Зельем инстинктами и реакциями.
— Ах, вот оно в чём дело. А я и сам немного удивился: вроде, только успел подумать: и вот уже вон тот тип располосован от горла до паха, а этот — без руки с булавой! Значит, это Зелье «видимости» делает меня ещё и быстрей?
— Да, Конан.
— Неплохо, клянусь селезёнкой Кашшагет… Но враги всё же почему-то казались… Словно неуклюжими. — Конан подумал про себя, что это не слишком хорошо согласуется с тем, что говорил о профессиональных навыках маленьких бойцов Павел Третий, но вслух этого не высказал, — Ладно. А скажите мне ещё вот что, Ваше Величество. Если б я не видел этого копья, и оно попало бы в меня — тогда, ну, пока я ещё не выпил Зелья…
Что было бы?
— Ничего, Конан. Ты бы… Просто не воспринял его. А копьё просто пролетело бы насквозь: через твоё тело, как через пустое место. А ты, повторяю, не почувствовал бы даже малейшего ветерка или прикосновения! Для тебя это копьё было бы, словно — вот именно: воздух! Невесомо, неощутимо.
А вот то, что ты видишь его и можешь теперь и потрогать — действие Зелья. Зелье не только делает видимым их мир. Оно ещё даёт возможность взаимодействовать с тамошними материальными предметами. Потому что какой был бы смысл — видеть, не имея возможности — отреагировать, отразить атаку, убить врагов?! А так ты можешь действительно — реагировать. И ощущать обитателей, и предметы Мира Воздуха. Трогать. Ходить по их полям и лесам. Подняться к ним на их Холм.
Убивать.
— Понятно, Ваше Величество. Собственно, я именно так всё про это Зелье и понял. Значит, говорите, в получасе ходьбы?
— Да, Конан. Я дам тебе в провожатые и для подмоги взвод своих воинов. Это практически всё моё войско. Вернее — «личная охрана». Войско мне держать запретили. — на чело короля вновь словно набежала тучка: Конан заметил её своим новым обострённым зрением.
Конан подумал, что это наверняка унизительно — не чувствовать себя хозяином в своём же доме и вотчине. Но сказал другое:
— Нет, Ваше Величество. Не нужно воинов. Нет, — он поднял руку, заметив, как вспыхнуло лицо короля, став, как он понимал, красным, а точнее, сейчас — густо-фиолетовым, — Это вовсе не потому, что я считаю их неумелыми, или плохими солдатами. Дело в том, что раз уж я поубивал всех осведомителей-шпионов, и приставленных к вам контролёров, и некому рассказать о том, что вы меня всё-таки наняли, и я уже приступил к работе, будет лучше, если вы дадите мне просто — проводника. Отлично знающего Королевство Воздуха. И мы с ним спокойно, и тихо, не привлекая внимания бодрым строевым топанием и бряцанием оружия, проберёмся в логово врага.
Я хотел бы… Провести предварительно разведку, и выяснить — что и как.
Да так оно, наверное, будет лучше и для безопасности заложниц.
— Я… Понял тебя, Конан. Теперь я убедился и в том, что ты — не только лучший в Средиземье воин-наёмник, но и… Отличный стратег и тактик.
Возможно, со временем, когда тебе наскучат эти игры, и риск за чужие деньги и дела, ты и сам станешь королём! И, думаю — неплохим.
— Спасибо на добром слове, Ваше Величество. Поживём — увидим.
А пока — дайте мне кого-нибудь понеприметней. И поопытней.
«Неприметным» проводник Конана действительно был — во всех отношениях.
Главный егерь Павла Третьего, Кудим Хромой, не отличался ни высоким ростом, ни упитанностью комплекции. Худощавый суровый охотник с тёмным, вероятно, загорелым до черноты, а сейчас — густо-фиолетовым, лицом, покрытым глубокими морщинами, явно разменявший пятый десяток, но сохранивший кошачью гибкость движений, и бесшумность лёгкой поступи, сразу понравился Конану. Коллега, так сказать! Он действительно немного прихрамывал, но вскоре Конан перестал обращать на это внимание: под умелой ногой ни разу не хрустнула ни одна ветка!
Вёл Кудим киммерийца, иногда оглядываясь, чтоб убедиться, что тот успевает за ним, преимущественно лесами и прогалинами, заросшими густым подлеском.
От дворца они отдалились не более чем на полмили, когда проводник остановился возле одного из толстых дубов, за которым брезжило что-то вроде обширного светлого пространства, и жестом дал Конану знак приблизиться. Шёпот в приближенное после ещё одного жеста мужчины ухо варвара был почти бесшумен даже с новым обострённым слухом киммерийца:
— Здесь это начинается. Их земли как бы… пересекаются с нашими. Зрелище, конечно, дикое, кто не привык, но это — не страшно. Просто имей в виду, Конан: на самом деле их земли куда обширней, чем видно, только в северной своей части уходят под землю. И оттуда они доставать нас не могут. Как и мы их. Для них — высоко, для нас — запрещено. Так что, чтобы достать нас, им и приходится вначале подниматься там, у себя, до вот этой границы, и уж потом только перебираться сюда. К нам. Но осмотрись получше. Потому что высовываться нам пока всё равно нельзя. За прогалиной выставлены караулы.
Конан медленно и осторожно лёг на сухую хвою и полусгнившие листья лесной подстилки, и прополз оставшиеся шаги до кромки леса: так же, как это сделал и сам Кудим. Ветви подлеска и стебли папоротника киммериец старался не отгибать, и вообще — ничего не трогать. Собственно, он, как профессиональный охотник и следопыт, выполнял всё автоматически, отмечая про себя, что его провожатый делает всё куда бесшумней: очевидно, сказывается привычка, и рефлексы приучены к тому, что здесь всё слышно куда лучше, и двигаться нужно гораздо осторожней и тише.
Зрелище и правда — потрясало.
Словно в плоскую и ровную поляну врезалась под небольшим углом на полной скорости ещё одна, такая же плоская, поляна. Да так и застряла, сохранив в целости всё то, что росло и обитало на ней: цветы, траву, лес невдалеке, и даже сине-фиолетовых бабочек, порхавших над цветами, густо покрывавшими — что траву нормальной, что траву «врезавшейся», поляны. Граница «входа» поляны в поляну казалась очень длинной: линия стыка уходила куда-то за лес, и там терялась из поля зрения. Конан подумал, что Павел Третий прав: мест перехода из Мира в Мир — достаточно.
Сам лес примерно в ста шагах за полянами казался вполне обычным: сосны, ели, берёзы и клёны мирно шелестели на лёгком ветерке, наполняя ещё неприспособившиеся уши мощным гулом и скрежетом. Но сами деревья размерами не отличались от обычных, и издали киммериец не смог бы сказать — какие принадлежат их миру, а какие — миру Тумсса Восьмого. Однако, разумеется, все эти представители царства Флоры переливались всеми оттенками всё того же фиолетового: от шершавой, старой и отслаивающейся, почти чёрной коры, до голубовато-сиреневых молоденьких листьев и иголок.
Конан приблизил лицо к уху проводника:
— И — что? Если б я не выпил Зелья, я бы не видел их леса? И склона Холма?
— Нет, Конан. Ты бы прошёл здесь, сквозь их лес и Холм, словно сквозь воздух! И даже не заметил бы их. Ну, как не заметил тогда, когда подъезжал к нашим границам. Дорога из Аквилонии идёт вон оттуда. — еле слышный шёпот и осторожный жест не могли выдать их любому, даже сверхчуткому, уху.
Конан кивнул. Он и сам отлично помнил, что действительно, проезжал всего-то в паре миль от этой поляны. И никакого Холма, сейчас воздымавшегося вверх не менее чем на полмили в верхней своей части, не видел!
— А что — Павел Третий? Раньше не пробовал нанять какой-нибудь отряд? Ведь это обошлось бы ему, — Конан хмыкнул, — куда дешевле?
Проводник долго смотрел Конану в глаза. Затем всё же решился:
— Думаю, теперь не будет большого вреда, если я скажу тебе. Да, наш повелитель пытался нанять взвод головорезов из Коринфии. Однако когда они узнали, что враги и их земли — невидимы, а чтоб их увидеть, нужно выпить Зелье, категорически отказались.