— Н-да. — Стелла, похоже, тоже возвращалась к своему привычному образу, в ее голосе появились знакомые нотки. — Прямо отходняк какой-то.
— Он и есть. — Я сел на пассажирское сидение и захлопнул за собой дверь.
— К тебе, ко мне? — деловито уточнила Стелла, пристраиваясь за руль и натягивая на руки черные перчатки с обрезанными пальцами. — Давай лучше ко мне. В холодильнике две бутылки хорошего шампанского стоят, и клубники полно.
— Ты к себе, я к себе, — холодно ответил я. — Ничего не изменилось, ведьма. Мы с тобой не друзья, мы партнеры, причем поневоле, а не половые. А еще раньше или позже мы с тобой непременно на узенькой дорожке столкнемся, ты же понимаешь, что это неизбежно. Давай не будем усложнять друг другу выбор, который придется делать.
— Сволочь ты, Валера Швецов из Москвы! — неожиданно тонким голосом сообщила мне Воронецкая, и машина рванула с места в карьер со скоростью, не сильно отличавшейся от той, которую держал я, когда был за рулем.
И уже очень скоро она тормознула у моего подъезда, с неженской силой метнула узелок с золотом, чуть не попав им мне в голову, и столь же стремительно укатила в ночь.
— Вот и вся любовь, — сообщил я невесть кому. — И так бывает.
— Сам, небось, накосячил, — отозвался откуда-то со второго этажа девичий голос, а после там же мелькнул огонек сигареты. — Знаю я вас таких! Козлы! Лишь бы нервы нам поднять.
— Не без того, — согласился я с невидимой собеседницей. — Но, может, оно и к лучшему, что вот так. Всем спокойнее жить будет.
Ничего мне не сказала на это суровая соседка, только чинарик непотушенный чуть за шиворот не свалился.
А вот антиквар, похоже, не знал, что Воронецкая у меня не ночевала. Что уехали мы из Останкино вместе, был в курсе, а про остальное — нет. Кстати, интересно, у кого сквозит — у Ростогцева или у Марфы? Или у обоих по слухачу от Шлюндта в свите имеется? Карл Августович может, он такой.
— Сегодня не поеду, — заявил я антиквару, решив не углубляться в тему моих отношений со Стеллой, — устал как собака. Ну и, повторюсь, мне же завтра к девяти на службу. Надо морально подготовиться.
— Хорошо, — неожиданно покладисто согласился тот. — В конце концов, монеты никуда не убегут. Старое золото — оно как хороший коньяк, с годами только крепнет. В смысле в цене.
— Это да. — Я встал с кровати, подошел к столу, прижал телефон к плечу щекой и развязал косынку. — Это верно.
А прилично я вчера нагреб золотишка. В темноте и на нервах как-то внимание на этом не фокусировалось, не до того было, а сейчас, при свете дня и на столе, кучка монет смотрится вполне внушительно.
Я разворошил ее и цапнул первую попавшуюся денежку.
— А эпоху вы угадали, Карл Августович, при Петре Алексеевиче монету чеканили, — сообщил я в трубку. — Правда, червонец это или нет, непонятно. С одной стороны тут он сам изображен, с другой — орел двуглавый.
— Слева от короны дата должна быть, — проворковал в трубку антиквар, — год чеканки.
— Семьсот четырнадцатый, — отозвался я.
— Не самый редкий, — моментально среагировал Шлюндт, — но если сохранность хорошая, то миллион ты за эту монету получишь. Это с учетом моих комиссионных, разумеется. Кстати, обрати внимание, Петр там пока в царской ипостаси проходит.
— Ага, точно, «цар» написано, — подтвердил я и взял другую денежку. — А вот тут он уже император всероссийский, веселый, молодой и усатый. С другой стороны дядька какой-то выбит.
— Дядька! — возмущенно произнес антиквар. — Святой апостол Андрей Первозванный, несущий крест по земле грешной, отображенной в виде полоски. Глянь-ка левее от вышеназванной, какой год указан? Там циферки по двум сторонам разнесены — две слева от полоски, две справа. Нам надо слева.
— Двадцать второй. — Вгляделся я в текстовую вязь, идущую по монете кругом. — Слушайте, а ведь это не червонец. Это… Э-э-э-э… Монета нова, цена два рубли. Что, и такие чеканили?
— Два рубля двадцать второго года, — задумчиво произнес антиквар, — хорошей сохранности. Ты стал богаче еще тысяч на семьсот или около того. Если быстро и наличными — хоть сегодня, есть у меня на нее покупатель в Москве. Если больше, то через аукцион. Год не самый редкий. Вот был бы двадцать третий, с античными доспехами — тогда да. Там совсем другой порядок цифр.
— Ну, удача переменчива. Да тут вообще неликвид встречается. — Выцепил я из кучки какую-то монету, глядя на которую, можно было подумать, что ее погрызли мыши с титановыми зубами. — А, нет, все нормально, это не денежка. Это, похоже, памятный знак. Тут так и написано: «на память». И еще… Не очень разборчиво просто. «Общая радость», что ли?
— Валера, а теперь прочти мне то, что написано на аверсе, — попросил антиквар. — Пожалуйста.
— Екатерина императрица коронована в Москве 1724 год, — выполнил я его просьбу. — Ясно, коронационный жетон, я про такие читал. Их в народные массы кидали после завершения мероприятия. Правда, вроде речь о серебре шла.
— Для коронации Екатерины князь Александр Данилович отчеканил, помимо серебряных, еще полсотни золотых жетонов, специально траченных с четырех сторон, чтобы их пройдошливый люд московский за деньгу выдавать не вздумал, — проурчал в трубку антиквар, как огромный сытый кот. — Для него новая императрица была дополнительным рычагом влияния на Петра, потому радовался он вполне искренне. Когда закончилась коронация, светлейший вышел в народ в компании с статс-комиссарами Принценштиерной и Плещеевым, да. Те таскали два красных бархатных мешка с вышитыми на них императорскими орлами, в коих лежало множество серебряных жетонов, а среди них полсотни названных золотых, и все они достались людям. Александр Данилович радоваться изволили, потому ни единого жетона себе не оставил, за что и был бит нещадно в тот же вечер императором, кой изрядно осерчал, и за мотовство, и за то, что для гиштории хоть один экспонатус сбережен не был.
— Даже не слышал о таком, — признался я, — хоть вроде по должности и положено.
— Подобные нюансы интересны только специалистам, — приободрил меня Шлюндт. — Так вот, серебряных жетонов уцелело не так и мало, относительно, разумеется. А золотых — нет. Время к подобным предметам безжалостно. Я держал их в руках, не стану скрывать, но ни один к ним так и не прилип, не сложилось. Впрочем, любой коллекционер знает, что поиски той или иной реликвии всегда увенчаются успехом, если тебе она по-настоящему нужна. Вот и здесь так случилось. Валерий, надеюсь, ты не откажешь мне в небольшой просьбе и продашь эту вещичку? Или же я могу тебе ее на что-то сменять.
— Полагаю, мы договоримся. — Я подбросил тяжеленький жетон на ладони. — Как должно двум друзьям. А теперь, если вы не против, я пойду. Время завтрака.
Надо будет в сети цены на это дело посмотреть. Шлюндт вряд ли станет меня надувать по-крупному, но все же стоит подготовиться.
Собственно, на это и ушел остаток воскресенья. Попутно я выяснил, что в куче добытого мной золота встречаются не только петровские монеты. И Екатерина Первая тут присутствовала, причем тоже в двухрублевом номинале, и Анна Иоанновна, та, правда, в виде десятирублевика. Причем последней очень не повезло, не любили, как видно, ее монетных дел мастера. Просто ну очень некрасивой ее изобразили. Невероятно. Я бы на месте матушки-императрицы их всех за эдакое творчество на плаху послал, честное слово. Впрочем, кто ее знает, может, она именно так и поступила, неспроста ведь ее Кровавой кликали?
А вот более поздних императоров и императриц мне не встретилось. Ни Екатерины Второй, ни Павла Петровича. Впрочем, и ладно. Все равно барыш куда как хорош оказался. И, что важно, совершенно безопасным в плане разных трах-тибидохов. Просто случись по-другому, то рядом со столом уже бы отирался и печально сопел Анисий Фомич. А то и самого Филата Евстигнеевича бы принесло, этот старый хрыч не станет миндальничать, на то он и старший по нашему дому. Всем подъездным он начальник и… и кому-нибудь еще наверняка командир. Трубам там или мышам.
Да и вообще последний отпускной день, прямо скажем, задался. Я никуда не бежал, ни с кем не дрался, не пытался добыть то, что мне, признаться, вовсе не нужно. Нет, я просто наслаждался небольшой передышкой в тишине и покое. Собственно, я даже телефон отключил.
А еще я отлично выспался, поскольку видения меня не тревожили совершенно. Впрочем, тут даже не знаешь, к добру это или нет. С одной стороны, спокойно спать — это прекрасно. С другой — лето перевалило на вторую половину, скоро в утреннем воздухе станет чувствоваться прохлада и предосенняя терпкость, дни станут короче, а листва начнет потихоньку желтеть. А я, между прочим, меньше половины положенных предметов нашел. Эдаким макаром я не то что до останнего дня не успею, но и до Нового года не управлюсь. И вряд ли меня Великий Полоз за такую нерасторопность по голове погладит.
Но это все было вчера, а сегодня я таскаю коробки, чихаю от пыли и искренне сожалею о том, что за каким-то лешим не майку с джинсами на себя натянул, а рубашку и костюмные брюки. И жарко, и угваздал я их по полной.
Все когда-нибудь кончается, и ближе к вечеру я, опухший от выпитого чая, страдающий изжогой от количества съеденной сдобы всех видов, грязный и пропотевший до ужаса, смог плюхнуться в свое кресло, вытянуть ноги и закрыть глаза. Кроме меня, в полуподвальной комнатке никого не было, ушли две моих соседки по помещению наверх лясы точить, благо наша начальница Розалия Наумовна к высокому руководству отбыла, то ли с отчетами, то ли на поклон, с целью выбить хоть какие-то фонды. Ну а мне только того и надо было, ибо здорово я устал. Настолько, что почти сразу задремал.
Одно плохо — отдохнуть особо не получилось. Только я немного опечалился на тему того, что видений нет, и кто-то сверху меня услышал. Услышал и отсыпал очередную порцию туманных загадок. В обе руки отсыпал.
И первое, что я увидел, — мужской перекошенный в крике рот и выпученные глаза. Ну, оно неудивительно, когда тебя душат, то и не такую рожу скорчишь. Двое крепких парней деловито убивали третьего на широченной кровати, а стоящая рядом с ними невысокая миловидная женщина радостно хохотала, глядя на это все. Причем по одеждам убийц сразу становилось ясно, что это злодеяние случилось не вчера и не позавчера. Век четырнадцатый-пятнадцатый, кабы не раньше.