Такова дивная повесть о Фаризаде Розовая Улыбка. Но Аллах мудрее всех!
Когда Шахерезада закончила свое повествование, маленькая Доньязада воскликнула:
— О сестра моя, как сладки и обворожительны, как свежи и сочны слова твои! И как восхитителен этот рассказ!
И царь Шахрияр сказал:
— Это правда!
А Доньязаде даже показалось, что глаза царя увлажнились, и прошептала она Шахерезаде:
— О сестра моя, в левом глазу у царя, кажется мне, слеза, и в правом тоже!
И Шахерезада украдкой взглянула на царя, улыбнулась и, обняв девочку, сказала:
— Желаю, чтобы и рассказ о Камаре и сведущей Халиме понравился царю не менее этого!
Царь же Шахрияр сказал:
— Мне незнаком этот рассказ, и ты знаешь, что я жду его и желаю прослушать!
Она же сказала:
— Если позволит Аллах и если разрешит царь, я начну свой рассказ завтра.
А царь Шахрияр, помнивший притчу об истинной мудрости, сказал себе: «Подожду до завтра».
Шахерезада же заметила, что наступает утро, и не сказала более ни слова.
А когда наступила
маленькая Доньязада воскликнула:
— О сестра моя Шахерезада, Аллах с тобой! Поспеши рассказать нам историю о Камаре и сведущей Халиме!
И Шахерезада сказала:
РАССКАЗ О КАМАРЕ И СВЕДУЩЕЙ ХАЛИМЕ
Жил, говорят, в стародавние времена — но Аллаху все лучше известно — всеми уважаемый купец по имени Абд эль-Рахман, которого Аллах по Своему великодушию наградил дочерью и сыном. Дочь назвал он Утренней Звездой по причине совершенства ее красоты, а сына — Камаром, потому что он был прекрасен, как луна в полнолуние. Но когда дети подросли, купец Абд эль-Рахман, видя, какою красой и какими совершенствами наделил их Аллах, стал бесконечно опасаться за них, боясь дурного глаза завистников и ухищрений испорченных людей, и держал он детей своих взаперти до четырнадцатилетнего возраста, не допуская к ним никого, кроме старой невольницы, их вынянчившей. Но однажды, когда купец Абд эль-Рахман, против своего обыкновения, был весел и разговорчив, жена, мать детей его, сказала ему:
— О отец Камара, сын наш достиг возмужалости, он теперь мужчина. Но ты, что думаешь ты о нем? Девочка он или мальчик, скажи мне?
И чрезвычайно удивленный купец Абд эль-Рахман ответил:
— Мальчик!
А она сказала:
— Если так, то почему же прячешь ты его от всех глаз, как девочку, и не берешь с собой на базар, не сажаешь рядом с собой в лавке, чтобы он узнал людей, и люди узнали бы его, и знали бы люди, что у тебя есть сын, способный наследовать тебе и хорошо вести дела, покупать и продавать? А не то после твоей долгой жизни (да продлит ее Аллах бесконечно!) никто не будет и подозревать о существовании у тебя наследника, который тщетно скажет людям: «Я сын купца Абд эль-Рахмана». Ему же ответят с недоверием и гневом: «Мы тебя никогда не видали! Мы никогда не слыхали о сыне Абд эль-Рахмана». И горе нам тогда! Казна наложит руку на твое имущество и лишит сына твоего того, что принадлежит ему! — И, высказав все это с большим одушевлением, она продолжала в том же духе: — Тоже и дочь наша Утренняя Звезда. Я хотела бы, чтобы о ней узнали наши знакомые; таким образом найдется для нее и жених, и мы порадуемся ее счастью. Дело в том, о отец Камара, что на свете живут и умирают, и никто не знает смертного часа своего.
При этих словах жены своей купец Абд эль-Рахман задумался, а потом поднял голову и ответил:
— О дочь моего дяди, разумеется! Никто не может уйти от судьбы своей! Но ты ведь знаешь, что я держал детей взаперти только потому, что боялся дурного глаза! Зачем же упрекать меня за мою осторожность и забывать о моих заботах?
Она же сказала:
— Прочь от нас, лукавый, злокозненный! Молись пророку, о шейх!
Он же ответил:
— Благословение Аллаха да пребудет над ним и всеми его близкими!
А она продолжала:
— А теперь возложи свое упование на Аллаха, и Он сумеет охранить наше дитя от дурных влияний и дурного глаза. К тому же вот и тюрбан из белого мосульского шелка, который я приготовила для Камара и в который я зашила серебряный футляр со священными стихами, предохраняющими от всякого зла. Поэтому ты без всякого страха можешь увести сегодня Камара на базар и показать ему лавку отца его.
И, не дожидаясь согласия мужа, она пошла за юношей, которого уже успели нарядить в его лучшие одежды, и привела его и поставила между рук отца, сердце которого возликовало при виде сына; и прошептал он:
— Машаллах![4] Имя Аллаха над тобою и вокруг тебя, йа Камар!
Потом, поддавшись уговорам жены, он встал, взял сына за руку и вышел вместе с ним.
В эту минуту Шахерезада заметила, что брезжит рассвет, и со свойственной ей скромностью умолкла.
А когда наступила
она сказала:
И поддавшись уговорам жены, он встал, взял сына за руку и вышел вместе с ним.
И как только они переступили порог своего дома и сделали несколько шагов по улице, тотчас же обступили их прохожие, останавливавшиеся на их пути, смущенные до чрезвычайности красотой юноши. При входе же на базар и не то еще было! Здесь прохожие столпились, и одни подходили поцеловать руку у Камара после приветствий его отцу, а другие восклицали:
— Йа Аллах! Солнце взошло вторично сегодня утром! Молодой месяц Рамадана засиял над созданиями Аллаха! Над базаром засветило новолуние!
И такие восклицания сыпались со всех сторон, все восхищались и желали юноше всего хорошего, толпясь вокруг него. Отец с трудом сдерживал гнев свой и смущение, кричал и отвечал грубостями, но на это не обращали внимания, предаваясь созерцанию необыкновенного красавца, вступавшего на базар в этот благословенный день.
И оправдывали они стихотворца, применяя к себе такие стихи:
Господь, Ты создал красоту, чтоб разум
У нас отнять, и Ты сказал: «Страшитесь
Вы порицанья Моего, о люди!»
Господь, источник всякой красоты,
Прекрасное Ты любишь Сам во всем,
Так как же мы, Твои созданья, можем
Не преклоняться перед красотой
Или свои желанья подавлять
Пред всем, что мило и прекрасно?!
Когда купец Абд эль-Рахман увидел себя окруженным тесными рядами мужчин и женщин, стоявших неподвижно и созерцавших его дитя, он пришел в большое затруднение и в душе своей стал проклинать жену и осыпать ее мысленно теми бранными словами, которыми желал бы осыпать этих несносных людей, вымещая на них свою досаду.
Наконец, видя, что убеждение на них не действует, он растолкал толпу и поспешил к своей лавке, которую отпер тотчас же, посадив Камара так, чтобы прохожие могли видеть его лишь издалека. И весь базар стал толпиться у лавки; и скопище именитых и простых людей с часу на час росло и увеличивалось: те, кто видел, желали посмотреть еще раз, а кто не видел, изо всех сил старались увидеть хоть что-нибудь.
Все восхищались и желали юноше всего хорошего, толпясь вокруг него. Отец с трудом сдерживал гнев свой и смущение.
И вот тем временем к лавке подошел дервиш с восторженным взглядом, и как только заметил он красавца Камара, сидящего рядом с отцом своим, сейчас же остановился, глубоко вздыхая, и чрезвычайно взволнованным голосом произнес такие стихи:
И вижу я: на дереве шафрана
Качается тихонько ветка бана,
На ней луна сияет Рамадана,
И говорю я: «Как тебя зовут?»
«Жемчужиной», — в ответ я слышу.
Я говорю: «Приди, приди ко мне!»
«О нет, о нет», — она мне отвечает.
Затем старый дервиш, поглаживая бороду, седую и длинную, подошел к лавке между рядами присутствующих, сторонившихся перед ним из уважения к его старости. И взглянул он на юношу глазами, полными слез, и предложил ему ветку сладкого базилика.
Потом он сел на скамью, поближе к юноше. И, видя его в таком состоянии, можно было, без сомнения, сказать словами поэта:
Красивый отрок с нежным юным ликом,
С луной сравнимый в месяц Рамадан,
На площади красуется пред всеми.
К нему степенным шагом шейх почтенный
Неспешно из толпы густой подходит.
Он знает толк в любви, ведь сей предмет
Он изучал годами, став ученым
В дозволенном и строго запрещенном, —
Он разбирается в юницах. Нежный отрок
Ему любезен, впрочем, в равной мере,
Хоть сам уже скелет под дряблой кожей.
Он содомит, тот шейх почтенный,
Подобный многим из страны Магриб,
И вечно в паре он с юнцом безусым.
Он знает в ласках толк — и грубых, и нежнейших, —
Хотя для зрелых женщин от него нет проку.
Зато нет разницы, что Зеин, что Зейнаб,
Лишь бы сорвать цветок еще в бутоне.
Он сердцем мягок, прочее ж как камень.
Он вечно на посту, он иль она — неважно для него,
Для шейха-содомита из Магриба.
Когда люди, толпившиеся перед лавкой, заметили восторг дервиша, они стали обмениваться по этому поводу замечаниями и говорили:
— Валлахи![5] Все дервиши похожи один на другого! Они не различают пола!
А другие восклицали:
— Прочь от нас, лукавый! Дервишу понравился хорошенький мальчик! Да смутит Аллах всех дервишей такого рода!
Купец же Абд эль-Рахман, отец молодого Камара, видя все это, сказал себе: «Всего умнее будет пораньше вернуться домой».
И чтобы заставить дервиша убраться поскорее, он вынул из пояса несколько монет и подал их ему, говоря:
— Возьми свое, о дервиш!
И, повернувшись к сыну своему Камару, сказал ему:
— Ах, сын мой, пусть Аллах отплатит твоей матери за все сегодняшние неприятности!
Но так как дервиш не двигался с места и не протягивал руки, чтобы взять предлагаемые ему деньги, он сказал ему: