Тысяча и одна ночь. В 12 томах — страница 7 из 57

Она ответила:

— Поистине, слишком много слов употреблено для того, чтобы сказать, что речь идет об обыкновенном яйце. Задай же мне что-нибудь потруднее.

Он спросил:

— Сколько слов Аллах сказал Мусе?

Она ответила:

— Аллах сказал Мусе ровно 1515 слов.

Он спросил:

— Как был сотворен мир?

Она ответила:

— Аллах создал Адама из высохшей грязи; грязь была замешана на пене; пена извлечена из моря; море — из мрака; мрак — из света; свет — из морского чудовища; морское чудовище — из рубина; рубин — из скалы; скала — из воды; а вода создана была словами: «Да будет!»

— Разгадай такую загадку. Я ем, не имея ни рта, ни желудка, и питаюсь деревьями и животными. Только пища поддерживает во мне жизнь, между тем как всякое питье убивает меня.

— Это огонь.

— Разгадай другую загадку. Это два друга, проводящие все ночи, прижавшись один к другому, но не радующиеся этому. Они стражи дома и разлучаются только с наступлением утра.

— Это двустворчатые двери.

— Что значит следующее: я всегда тащу за собою длинный хвост; у меня есть ухо, но я ничего им не слышу, я делаю одежду, но никогда не ношу ее.

— Это иголка.

— Какова длина и ширина моста Сирот?

— Длина моста Сирот, по которому должны проходить все люди в День воскресения мертвых, равняется трем тысячам лет пути: тысяча лет — для восхождения, тысяча — для прохождения по нему и тысяча — для нисхождения. Он острее острия меча и тоньше волоса.

Ученый спросил:

— Не можешь ли ты теперь сказать мне, сколько раз пророк (мир и молитва над ним!) имеет право ходатайствовать за правоверного?

Она ответила:

— Три раза — ни более ни менее.

— Кто первый исповедал веру ислама?

— Абу Бакр.

— Но разве ты не находишь, что Али ибн Абу Талиб[29] был мусульманином еще ранее Абу Бакра?

— Али милостью Всевышнего никогда не был идолопоклонником, так как Аллах уже с семилетнего возраста направил его на прямой путь и просветил его сердце, наградив его верой Мухаммеда (мир и молитва над ним!).

— Хорошо, но я хотел бы знать в точности, кто из них обоих имеет наиболее заслуг в твоих глазах: Али ибн Абу Талиб или Абу Бакр?

При этом столь щекотливом вопросе Симпатия заметила, что ученый старается вызвать ее на ответ, который скомпрометировал бы ее, так как, давая преимущество Али ибн Абу Талибу, зятю пророка, она не угодила бы халифу, бывшему потомком Аббаса, дяди Мухаммеда. Она сперва покраснела, потом побледнела, но после минутного размышления, ответила:

— Знай, о Ибрагим, что нет никакого первенства между двумя людьми, если заслуги обоих превосходны.

Услышав этот ответ, халиф пришел в беспредельный восторг и, поднявшись со своего места, воскликнул:

— Клянусь Господином Каабы![30] Какой дивный ответ, о Симпатия!

Но ученый продолжал:

— Можешь ли ты сказать мне, о чем идет речь в этой загадке. Он строен, нежен и восхитителен на вкус; он прям, как копье, но не имеет железного острия; он полезен своей сладостью, и его охотно едят вечером в месяце Рамадане.

Она ответила:

— Это сахарный тростник.

Он сказал:

— Я задам тебе еще несколько вопросов. Не можешь ли ответить мне кратко, без лишних слов, что слаще меда, что острее меча, что действует быстрее яда? Какое удовольствие длится мгновение? Какой самый счастливый день? Какая радость длится неделю? Какой долг выплачивает и самый злой из людей? Какую муку испытываем мы до самой могилы? В чем радость сердца? В чем мучение ума нашего? В чем печаль жизни нашей? Для какого зла нет исцеления? Какой стыд несмываем? Какое животное живет в пустынных местах, вдали от городов, бежит от человека и имеет сходство с семью зверями?

Она ответила:

— Прежде, нежели отвечу, хочу, чтобы ты отдал мне свой плащ.

Тогда халиф Гарун аль-Рашид сказал Симпатии:

— Ты совершенно права. Но может быть, лучше было бы из уважения к его возрасту сначала ответить на его вопросы.

Она сказала:

— Любовь к детям слаще меда. Язык острее меча. Дурной глаз действует быстрее яда. Наслаждение любви длится мгновение. Самый счастливый день тот, в который получаешь барыш от сделки. Радость, продолжающаяся неделю, — это радость первых дней брака. Долг, который уплачивает каждый, — это смерть. Дурное поведение детей — вот мука, испытываемая нами до самой могилы. Радость сердца — это жена, покоряющаяся мужу своему. Мучение ума — дурной слуга. Печаль жизни — бедность. Дурной характер — вот зло, для которого нет исцеления. Несмываемый стыд — бесчестье дочери. А животное, ненавидящее человека и живущее в пустынных местах, — это саранча, и в ней есть сходство с семью зверями, так как голова ее похожа на голову лошади, шея — на шею быка, крылья — на крылья орла, ноги — на ноги верблюда, хвост — на хвост змеи, брюшко похоже на брюшко скорпиона, а рожки — на рога газели.

Халиф Гарун аль-Рашид был до крайности поражен таким умом и такими познаниями и приказал ученому отдать плащ отроковице. Передав ей плащ, он поднял правую руку и засвидетельствовал перед всеми присутствующими, что отроковица превосходит его самого своими знаниями и что она чудо века.

Тогда халиф спросил Симпатию:

— Умеешь ли ты играть на струнных инструментах и петь под их аккомпанемент?

Она ответила:

— Да, разумеется!

И тотчас же приказал халиф принести лютню в футляре, обтянутом красным атласом, украшенном кистью из желтого шелка и застегнутом на золотую застежку. Симпатия вынула лютню из футляра и увидела внутри следующие стихи, выгравированные вокруг цветистыми и переплетающимися буквами:

Я веткою была еще зеленой,

А уж влюбленных птичек голоса

Меня учили песням сладкозвучным!

Теперь лежу я на коленях дев

И под игрою их воздушных пальцев

Пою, как птицы, звонко и легко!

Она прижала к себе лютню, наклонилась над нею, как мать над грудным младенцем, взяла несколько разнообразных аккордов и среди всеобщего восхищения запела голосом, отзывавшимся во всех сердцах и исторгающим слезы умиление из глаз. Когда она закончила, халиф встал и воскликнул:

— Да увеличит в тебе дары Свои Аллах и да будет милость Его над теми, кто обучал тебя, и над теми, кто дал тебе жизнь!

И тут же велел он отсчитать десять тысяч динариев золотом для Абу Хассана и сказал Симпатии:

— Скажи мне, о дивная девушка, желаешь ли ты вступить в мой гарем и иметь отдельный дворец и двор или же возвратиться к этому молодому человеку, прежнему господину твоему?

Услышав эти слова, Симпатия поцеловала землю между рук халифа…

На этом месте своего рассказа Шахерезада увидела, что наступает утро, и скромно умолкла.

Но когда наступила

ДВЕСТИ ВОСЕМЬДЕСЯТ СЕДЬМАЯ НОЧЬ,

она сказала:

Затем Симпатия поцеловала землю между рук халифа и ответила:

— Да ниспошлет Аллах милости Свои на господина нашего халифа! Но раба его желает вернуться в дом прежнего хозяина своего.

Халиф нисколько не обиделся такому предпочтению, тотчас же согласился на ее просьбу, велел выдать ей в качестве подарка еще пять тысяч динариев и сказал ей:

— Желаю, чтобы ты была так же сведуща в искусстве любви, как сведуща в умственных познаниях!

Затем он пожелал увенчать свою щедрость назначением Абу Хассана на высокую придворную должность и приблизил его к себе наряду со своими любимцами.

Заседание было закончено.

Тогда Симпатия, нагруженная плащами ученых, и Абу Хассан, нагруженный мешками с золотыми динариями, вышли из залы в сопровождении всех присутствовавших на собрании, которые, изумляясь всему виденному и слышанному, поднимали руки и восклицали:

— Где еще в мире найдется щедрость, равная щедрости потомков Аббаса?!

— Таковы, о царь благословенный, — продолжала Шахерезада, — слова мудрой Симпатии, сказанные ею среди собрания ученых и которые, будучи переданы в летописях того царствования, служат с тех пор поучением для каждой мусульманки.

Потом Шахерезада, заметив, что царь Шахрияр уже насупил брови и задумался с не предвещавшим ничего доброго видом, поспешила приступить к рассказу о приключениях поэта Абу Нуваса, между тем как задремавшая маленькая Доньязада при имени Абу Нувас внезапно проснулась и, широко раскрыв глаза, приготовилась слушать с величайшим вниманием.

РАССКАЗ О ПРИКЛЮЧЕНИЯХ ПОЭТА АБУ НУВАСА

Рассказывают — но Аллах знает все лучше нас, — что в одну ночь среди других ночей халиф Гарун аль-Рашид, страдая бессонницей и сильно озабоченный, вышел один из дворца и отправился на прогулку в сторону своих садов, чтобы немного развлечься. Таким образом он дошел до павильона, дверь которого была раскрыта, а на пороге, поперек его, спал черный евнух. Перешагнув через невольника, он проник в единственную залу этой постройки и увидел прежде всего кровать с опущенными занавесами, освещенную двумя большими факелами, поставленными по правую и по левую сторону. Около кровати стоял столик, а на нем — поднос и кувшин с вином, покрытый опрокинутой чашкой. Халиф удивился, найдя в этом павильоне вещи, о которых он и не подозревал, и, подойдя к кровати, приподнял занавес и, увидев спящую красавицу, остолбенел от восхищения. То была молодая невольница, прекрасная, как полная луна, единственным покровом для которой служили ее распущенные волосы.

При виде ее очарованный халиф взял чашку, которой покрыто было горлышко кувшина, наполнил ее вином и, мысленно проговорив: «Пью за розы щек твоих, красавица», медленно выпил. Потом, наклонившись над молодым личиком, он поцеловал маленькое черное родимое пятно, притаившееся в левом уголке губ.

Но как ни был легок этот поцелуй, он разбудил молодую девушку, которая, узнав эмира правоверных, быстро встала в сильнейшем испуге. Но халиф успокоил ее и сказал ей: