А посланные царя Афридония служили проводниками. И таким образом войска шли в течение всего этого дня и в течение всего следующего дня и других дней — в общем двадцать дней. Останавливались же они только ночью, для отдыха. И наконец пришли они в широкую долину, поросшую лесом и полную журчащей воды. И так как была ночь, Шаркан приказал разбить лагерь и объявил трехдневный отдых. И всадники спешились, разбили палатки и рассыпались во все стороны, направо и налево. А визирь Дандан приказал поставить свою палатку в самой середине долины, и тут же рядом находились палатки посланных царя Костантинии Афридония.
Что же касается Шаркана, то он дождался, чтобы все воины его разошлись, и приказал страже своей, оставив его одного, идти к визирю Дандану. Затем, бросив поводья, он пустил вольным шагом своего скакуна, желая самолично обследовать всю долину и таким образом исполнить совет своего отца, который особенно настаивал на том, чтобы, подъезжая к странам Румским, соблюдать особенные предосторожности, столь же мало полагаясь на друзей, как и на врагов. И так, не сходя с лошади, продолжал он объезжать долину, пока не истекла четверть ночи. Тогда сон тяжело пал на веки его, и он не мог уже ехать так быстро. Однако поскольку он имел привычку спать, не сходя с лошади, то он пустил свою лошадь шагом и заснул.
И лошадь шла таким образом до самой полуночи и вдруг посреди лесной глуши остановилась и сильно ударила копытом о землю. Шаркан проснулся и увидел себя среди деревьев, в лесу, который теперь был освещен лунным сиянием. И, увидев себя в этом уединенном месте, Шаркан чрезвычайно смутился духом, но он произнес громким голосом животворное слово:
— Нет другой власти и силы, кроме Аллаха Всевышнего!
И душа его сейчас же успокоилась, и ему не страшно было больше диких лесных зверей, а прямо напротив него чудесная луна серебрила лесную прогалину, и так прекрасна была эта прогалина, что казалось, такие места могут быть только в раю. И вдруг Шаркан услышал как будто совсем поблизости упоительные слова, и голос дивно прекрасный, и смех. И какой смех! Слыша его, смертный не мог не потерять голову от нежного сладострастия и желания испить его на смеющихся губах и потом умереть.
Тогда Шаркан соскочил с лошади и пошел между деревьями, разыскивая, откуда раздавались голоса; и так шел он, пока не вышел на берег белеющей реки с весело бегущей и поющей водою; и на это пение воды отвечали голоса птиц, и жалобы опьяненных газелей, и нежные крики других животных; и все эти голоса вместе сливались в гармоническую торжествующую песню. И все это место было словно вышито и усыпано цветами и растениями, по словам поэта, который сказал:
Земля прекрасна, о мое безумье,
Лишь если вся усеяна цветами,
И, лишь с цветами нежно сочетаясь,
Так хороша сребристая волна!
Хвала Тому, Кто создал эту землю,
Земные воды и цветы земные;
Кто поселил тебя, мое безумье,
Среди цветов и серебристых вод!
Шаркан осмотрелся и увидел, что на противоположном берегу поднимаются освещенные луной стены белого монастыря с высокой, смотрящей в небо башней. И подножие этого монастыря купалось в свежих водах реки, а напротив расстилался луг, на котором сидели десять девушек, окружавших одиннадцатую. И эти десять девушек, подобные лунам, одеты были в легкие, широкие и мягкие одежды, и все они были девственно-прекрасны, как описывается в стихах поэта:
Сияет все! Сияет луг душистый
От чудных, белых, непорочных дев,
Дев непорочных, светлых, белоснежных…
Душистый луг трепещет в упоенье!
О неземные девы красоты!
Стан тонкий, стройный; легкая походка
Продуманна, гармонии полна.
Душистый луг трепещет в упоенье!
Рассыпалися кудри по плечам,
Рассыпались, как грозди винограда
На гибких лозах. Темные как ночь
И золотые, грозди золотые
И темные! О золото кудрей!
Красавицы, пленительный ваш вид,
Блеск ваших глаз, соблазн очей прекрасных
И стрелы их — все смерть мою таит!
Шаркан проснулся и увидел себя среди деревьев, в лесу, который теперь был освещен лунным сиянием.
Что же касается женщины, которую окружали десять белых молодых рабынь, то она была как луна в самое полнолуние. Брови ее были изогнуты прекрасными дугами, лоб подобен первому свету утра, веки обрамлены бархатистыми изогнутыми ресницами, а волосы на висках завивались очаровательными завитками; и вся она была само совершенство, как говорится в стихах поэта:
Как на меня она взглянула гордо,
Но как прекрасен этот гордый взгляд!
А стройный стан, столь гибкий и упругий!
О гибкое, упругое копье,
Склонись пред ней в смущении покорно!
Она идет: взгляни на эти щечки,
На розы их! Я знаю всю их нежность,
И всю их свежесть дивную я знаю!
Взгляни, как мягко черный локон вьется
Над белизною гордого чела!
Ее-то голос и слышал Шаркан. И теперь, не переставая смеяться, она говорила по-арабски окружавшим ее молодым рабыням:
— Перестаньте, ради самого Мессии. То, что вы делаете, маленькие шалуньи, совсем нехорошо и даже ужасно! Если которая теперь из вас начнет опять, я свяжу ее кушаком и слегка отшлепаю по ягодицам! — Потом она засмеялась и сказала: — А ну-ка, девочки, кто из вас хочет побороться со мной? Пусть те, которые хотят, встанут, пока еще не зашла луна и не начался утренний рассвет.
Тогда одна из молодых девушек поднялась и попробовала бороться со своей госпожой, но была сейчас же опрокинута на землю; то же самое повторилось и с другою, и с третьей, и со всеми прочими. Однако, когда молодая женщина, торжествуя победу, стала расправляться с девушками, из лесу внезапно появилась старуха, которая подошла к прелестной группе боровшихся и, обращаясь к юной победительнице, сказала:
— Что ты делаешь с молодыми девушками, о развратница? Неужели ты думаешь, что это такое торжество — повалить на землю бессильных молодых девушек? Если ты в самом деле умеешь бороться, то поборись со мной! Я стара, но могу еще одолеть тебя! Пойдем поборемся!
Тогда молодая победительница, хотя и сильно разгневанная, сдержалась, улыбнулась и сказала старухе:
— О госпожа моя Зат ад-Давахи![16] Ради Мессии, неужели ты в самом деле хочешь бороться со мной или ты только пошутила?
А старуха отвечала:
— Нисколько! Я говорю серьезно!
На этом месте своего повествования Шахерезада заметила, что уже близок рассвет, и скромно умолкла.
А когда наступила
она сказала:
О царь благословенный, говорили мне, что старая Зат ад-Давахи сказала:
— Нисколько! Я говорю серьезно!
Тогда прекрасная победительница ответила:
— О госпожа моя Зат ад-Давахи, если ты в самом деле хочешь бороться, то попробуй!
Сказав это, она вскочила и бросилась к старухе, которая при этом чуть не задохнулась от злобы, так что все волосы ее поднялись на теле, как иглы ежа.
И старуха сказала:
— Клянусь Мессией! Мы будем бороться не иначе как совершенно раздевшись!
И старая развратница скинула все свои платья и, развязав шальвары, далеко отбросила их от себя и обвязала только платок вокруг талии; и таким образом предстала она во всем своем ужасном безобразии, похожая на змею с черными и белыми пятнами. Затем она обернулась к молодой женщине и сказала:
— Чего же ты ждешь? Сделай то же, что и я.
Тогда молодая женщина стала медленно снимать с себя одну за другой свои одежды и, наконец, сбросила и свои шальвары из чистейшего шелка.
И тогда открылись во всей прелести своей словно выточенные из мрамора бедра ее во всей их красе и славе, а над ними — округлая и ароматная выпуклость живота, подобная хрустальной возвышенности с ее очаровательной впадиной, способной вместить емкость мускуса, и стройный стан ее, украшенный двумя великолепными спелыми гранатами, которые были увенчаны двумя бутонами.
И, внезапно изогнувшись, обе женщины бросились друг на друга и сплелись руками.
А Шаркан между тем смотрел, с одной стороны, на безобразие старухи и смеялся, а с другой — на прелестную молодую женщину с ее стройными членами. И, подняв голову к небу, он стал горячо молить Аллаха, чтобы Он даровал молодой женщине победу над старухой.
И вот после первой же схватки молодая женщина с легкостью отпрянула и, схватив левой рукой старуху за горло, правую свою руку продела между ее ног, подняла ее на воздух и бросила к своим ногам на землю, так что старуха, корчась, тяжело грохнулась на спину. А затем ноги ее поднялись в воздух и открыли все смешные и безобразные подробности ее морщинистого тела. Затем старуха испустила два ужасных пука, один из которых поднял облако пыли, а другой поднялся наподобие дымящейся колонны к небу. И всю эту сцену сверху освещала луна.
Тогда Шаркан начал так смеяться, что опрокинулся навзничь. Однако он сейчас же поднялся и сказал себе: «И в самом деле, эта старуха заслуживает имени Мать Бедствий! Я вижу, что она христианка, так же как и молодая победительница, а равно и десять остальных».
Затем он немного приблизился к месту борьбы и увидел, что молодая женщина набросила на обнаженную старуху большое покрывало из тонкого шелка, и она помогала ей одеваться, говоря:
— О госпожа моя, прости меня, ибо если я и боролась с тобой, но ведь это было по твоей собственной просьбе; и я не виновата в том, что произошло. Если ты упала, то это потому, что ты выскользнула из моих рук, но, слава Мессии, ты ведь ничего не повредила себе?
Но старуха ничего не ответила; полная смущения, она быстро удалилась и скрылась в монастыре.
А на лугу осталась только группа из десяти молодых девушек, окружавших свою юную госпожу.
И Шаркан сказал в душе своей: «Какова бы ни была судьба, она всегда приведет к чему-нибудь! Мне было предначертано заснуть на лошади и проснуться в этих местах,