И вот когда отец мой прочел это письмо, он был чрезвычайно смущен и взволнован, ибо юная Сафия была отправлена в дар твоему отцу Омару аль-Неману, и не было уже никакой надежды вернуть ее неприкосновенной, ибо царь Омар аль-Неман сделал ее матерью, и притом без малейшего затруднения с той или другой стороны.
И тогда мы поняли, что над нами стряслось великое бедствие. И отец мой не мог сделать ничего другого, как написать царю Афридонию письмо, в котором он излагал ему все происшедшее, извиняясь в своем неведении относительно того, кем была Сафия, и подтверждая ему правдивость своих слов тысячей клятв.
Получив письмо моего отца, царь Афридоний впал в невероятную ярость; он поднялся и снова сел и, кипя ужасным гневом, сказал: «Возможно ли, чтобы дочь моя, руку которой оспаривают между собою все христианские цари, сделалась рабыней мусульманина и служила ему для удовлетворения его желаний и разделяла ложе его без законного брачного договора! Клянусь Мессией! Я обрушу на этого мусульманина, погубившего невинность стольких женщин, такую месть, что о ней долго будут говорить Восток и Запад!»
И вот тогда-то, о Шаркан, царь Афридоний и замыслил отправить к твоему отцу послов своих с богатыми дарами и сообщить ему, что он воюет с нами и просит его о помощи. Ибо на самом деле все это было сделано только для того, чтобы заманить тебя, о Шаркан, и десять тысяч твоих всадников в ловушку и таким образом удовлетворить свое мстительное чувство.
Что же касается трех гемм, которым приписывают такие удивительные свойства, то они действительно существуют. Они были собственностью Сафии и попали в руки пиратов, а затем в руки моего отца, который подарил их мне. И они находятся у меня, и я покажу их тебе. Но в настоящее время ты должен подумать прежде всего о том, чтобы отыскать своих всадников и вернуться с ними в Багдад. Иначе вы попадетесь в сети царя Константинии и вам будут отрезаны все пути сообщения.
Выслушав эти слова, Шаркан взял руку Абризы и поднес ее к своим губам и сказал:
— Хвала Аллаху во всех тварях Его! Он поставил тебя на моем пути, чтобы ты сделалась причиной спасения моего и моих товарищей. Но я не могу более расстаться с тобой, о прелестная добрая царица, особенно после того, что произошло; и я не допущу, чтобы ты осталась здесь одна, ибо не знаю, что может с тобою случиться. Поедем, дорогая Абриза, поедем со мною в Багдад!
Но Абриза, которая имела время все обдумать, сказала ему:
— О Шаркан, отправляйся как можно скорее, чтобы захватить послов царя Афридония, которые находятся еще в твоем стане, и заставь их рассказать всю правду, таким образом ты проверишь слова мои. Я же присоединюсь к тебе не далее чем через три дня, и мы вместе отправимся в Багдад.
Потом она поднялась, приблизилась к нему и, взяв его голову, поцеловала его, и Шаркан поцеловал ее. И она заплакала, заплакала так, что от слез ее растаяли бы камни. А Шаркан, увидев эти залитые слезами глаза, почувствовал еще большую нежность и скорбь в своем сердце и также заплакал и проговорил следующие стихи:
Я с ней простился; левою рукою
Ее за шею обнимал я нежно,
А правой слезы осушал свои.
Она пугливо молвила: «Ужели
Ты не боишься запятнать меня
В глазах всех женщин племени родного?»
Я отвечал: «О нет! Сама разлука
Уж есть измена любящих сердец!»
И Шаркан покинул Абризу и, выйдя из монастыря, сел на своего скакуна, которого держали под уздцы две молодые девушки, и поехал. Переехав через мост со стальными цепями, он пустил коня брести между деревьями леса и наконец выехал на поляну, расположенную посреди леса. И только он выехал туда, как увидел перед собой трех всадников, которые на всем скаку внезапно остановили коней. И он извлек из ножен свою саблю и держал ее наготове, ожидая схватки. Но вдруг он узнал их, и они узнали его, ибо эти три всадника были визирь Дандан и два главных эмира из его свиты. Тогда три всадника проворно спешились и подошли к Шаркану, чтобы почтительно пожелать ему мира и рассказать ему о той тревоге, в какую было повергнуто все войско из-за его отсутствия. А Шаркан рассказал им свое приключение во всех подробностях от начала и до конца и сообщил о скором прибытии царицы Абризы и о предательстве, которое имели в виду послы Афридония.
И он сказал им:
— Возможно, что они воспользовались вашим отсутствием, чтобы убежать и предупредить своего царя о нашем прибытии в его землю. И кто знает, быть может, теперь их войско уже разбило наших воинов. Поедем же к ним как можно скорее!
И, пустив в галоп своих лошадей, они скоро приехали в долину, где были разбиты палатки; в войске царил порядок, но послы действительно исчезли. Тогда решено было поспешно снять лагерь и вернуться в Багдад. По прошествии нескольких дней они достигли первых известных им границ и таким образом оказались в безопасности. Все жители этой страны поспешили принести им съестных припасов и корма для их лошадей. И, отдохнув в течение некоторого времени в этом месте, они снова пустились в путь. Шаркан поручил командование всем авангардом визирю Дандану, а себе оставил в качестве арьергарда только сто всадников из самых избранных воинов войска. И он приказал войску опередить его на целый день пути, после чего и сам тронулся со своими ста воинами, и, пройдя около двух парасангов[22] они вступили в узкое ущелье, расположенное между двумя высокими горами; и только они вошли туда, как увидели, что на противоположном конце ущелья поднялась густая пыль, которая быстро приближалась. Когда же она немного рассеялась, из нее показались сто всадников, стремительных, подобно львам, и скрытых под кольчугами и стальными забралами. Приблизившись на расстояние человеческого голоса, они закричали:
— Сходите с лошадей, мусульмане, и, сложив оружие, отдайтесь в наши руки, в противном случае именем Мариам[23] и Ахана[24] души ваши сейчас же оставят ваши тела!
При этих словах весь мир, казалось, потемнел перед Шарканом, а глаза его метнули молнию гнева, и щеки его загорелись, и он закричал:
— Ах вы, собаки, именующиеся христианами! Вы еще смеете угрожать нам после того, как имели дерзость перейти наши границы и вступить на нашу землю! Да еще говорите нам такие слова! Неужели вы думаете, что вам удастся теперь вырваться целыми из наших рук и добраться до своей страны? — Сказав так, он закричал своим воинам: — О правоверные! Пойдем на этих собак!
И Шаркан первый бросился на врага. Тогда сто всадников Шаркана, разогнав лошадей, понеслись на сто всадников афранжи, и две массы людей с сердцами более твердыми, чем скала, смешались в одну массу; и сталь зазвенела о сталь, и шпаги о шпаги, и удары посыпались дождем, и тела переплелись с телами; и лошади вздымались на дыбы и тяжело падали на других лошадей; и не слышно было иного шума, кроме звона оружия и громких ударов металла о металл. И бой длился таким образом до наступления ночи и ночного мрака. Тогда только противники разошлись и стали считать оставшихся. Но Шаркан среди всех своих людей не нашел ни одного тяжелораненого.
На противоположном конце ущелья поднялась густая пыль, которая быстро приближалась.
Тогда он сказал:
— О товарищи! Знайте, что всю свою жизнь я плавал по морю шумных битв, где сталкиваются волны мечей и копий. И я победил уже многих героев, но никогда еще я не встречал таких бесстрашных и таких доблестных воинов и таких мужественных героев, как эти противники!
Тогда они ему отвечали:
— Принц Шаркан, слово твое правдиво! Но знай, что среди этих христианских воинов самый удивительный герой — это их начальник. Однако каждый раз, когда кто-нибудь из нас попадался под его руку, он отворачивался, чтобы не убить его, и таким образом давал ему возможность спастись от смерти!
При этих словах Шаркан впал в величайшее смущение, а потом он сказал:
— С завтрашнего утра мы опять сомкнем ряды и пойдем в атаку на них, ибо нас сто против ста. И мы будем молить Владыку неба о победе!
И с этим решением все они заснули в эту ночь.
Что касается христиан, то они собрались вокруг своего вождя и сказали ему:
— Сегодня мы никак не могли разбить их!
А он сказал им:
— Но завтра мы сомкнем ряды и поразим их одного за другим!
И с этим решением они также заснули.
И едва только заблистало утро и осветило мир светом своим и взошло солнце, равно сияя на лицах мирных и воюющих и приветствуя Мухаммеда, украшение всего прекрасного, Шаркан сел на свою лошадь и, став между двумя рядами выстроившихся всадников, сказал им:
— Смотрите, враги наши уже в боевом порядке. Бросимся же на них, но будем биться один на один. И для начала пусть кто-нибудь из вас выедет из строя и громким голосом вызовет на бой одного из христианских воинов. И пусть каждый из вас приступит к битве таким же образом.
Тогда один из всадников Шаркана выехал из строя и, пустив лошадь свою на врага, закричал:
— Эй, вы все! Есть ли между вами такой бесстрашный воин, который вышел бы сегодня на бой со мною?
Едва произнес он эти слова, как из среды христиан выехал один всадник, одетый в золото и шелк и весь покрытый железом и оружием; он сидел верхом на серой лошади, а лицо у него было розовое, а щеки с пушком, нежные, как у девушки. И, пустив свою лошадь на средину ристалища и подняв оружие, он бросился на мусульманского воина и быстро, одним ударом копья, выбил его из седла и заставил сдаться; и повлек его за собою смиренным пленником посреди победных криков и ликования христианских воинов. И в тот же миг другой христианин выехал из рядов и бросился на середину ристалища, навстречу другому мусульманину, который был уже там и который был братом плененного. И оба воина бросились в борьбу, и борьба эта скоро закончилась победой христианина, ибо, воспользовавшись ошибкой мусульманина, который не сумел отбить удара, он направил свое копье и, выбив его из седла, увел его за собою пленником. И так продолжали они мериться силами, и каждый раз борьба заканчивалась пленением мусульманина, побежденного христианином, пока наконец не наступила ночь и двадцать воинов из числа мусульман не оказались плененными.