Увидев это, Шаркан был чрезвычайно взволнован; и, собрав своих товарищей, он сказал им:
— Не правда ли, то, что случилось с нами, в высшей степени необыкновенно? Но завтра я сам выеду навстречу врагу и вызову на бой главу этих христиан. А затем я узнаю, что заставило их вторгнуться в нашу землю и напасть на нас. Если он откажется объяснить нам это, мы убьем его; если же он примет наши предложения, мы заключим с ним мир.
И c этим решением все они заснули до утра.
А утром Шаркан, сев на лошадь, выехал один к неприятельским рядам; и он увидел, что навстречу ему подвигается, отделившись от пятидесяти спешившихся воинов, всадник, который был не кто другой, как глава христиан. На плече его поверх кольчуги из плотно сомкнутых колец развевалась голубая атласная мантия, а в руке он держал обнаженный меч из индийской стали; и он сидел верхом на вороной лошади, на лбу у которой блестело, как звезда, белое пятно величиною с серебряную драхму. И лицо этого всадника отличалось детскою свежестью, а розовые щеки были нежны и покрыты пушком; и он был прекрасен, как луна, победоносно поднимающаяся на восточном горизонте.
Выехав на средину ристалища, молодой всадник обратился к Шаркану на арабском языке с чистейшим выговором и сказал ему:
— О Шаркан, о сын Омара аль-Немана, царящего над крепостями и городами, над замками и башнями, приготовься к борьбе, ибо она будет жестока! А поскольку ты являешься главою своих воинов, а я главою моих, то да будет теперь же между нами условлено, что тот из нас, кто победит в этой борьбе, овладеет воинами побежденного и будет признан их главою.
Однако Шаркан с сердцем, переполненным гневом, уже пустил своего скакуна на христианина, подобно разъяренному льву. И они налетели друг на друга, и схватились в геройской схватке, и осыпали друг друга ударами; и, глядя на них, можно было подумать, что это две горы столкнулись между собой или два моря шумно слились во внезапной встрече. И они не переставали биться с утра до черной ночи. Тогда они разошлись, и каждый вернулся к своим.
И Шаркан сказал своим товарищам:
— Никогда в жизни не встречал я подобного воина! Но что всего более поразительно в нем, так это то, что каждый раз, когда противник его находится в опасности, он не ранит его, а только слегка касается незащищенного места его тела своим копьем; я ничего не понимаю более во всем этом приключении. Нужно было бы желать, чтоб как можно больше наших воинов были одарены подобным бесстрашием!
На следующий день возобновилась такая же битва, но опять без всякого определенного исхода. На третий же день случилось следующее. Посреди боя прекрасный молодой христианин пустил свою лошадь вскачь и внезапно остановил ее, неловко дернув за поводья; тогда лошадь взвилась на дыбы, и молодой человек слетел с седла и упал на землю.
Тогда Шаркан соскочил с лошади и, подняв саблю, бросился на противника и хотел заколоть его. А прекрасный христианин закричал:
— Разве так поступают настоящие герои? И разве рыцарская честь позволяет поступать так с женщиной?
При этих словах Шаркан с удивлением посмотрел на молодого всадника и, хорошенько разглядев его, узнал царицу Абризу. Ибо это действительно была царица Абриза, та самая, с которой произошло его приключение в монастыре.
Тогда Шаркан бросил свою саблю и, простершись перед молодой женщиной, облобызал землю у ног ее и сказал ей:
— Но что же все это означает, царица?
И она сказала:
— Я хотела сама испытать тебя на поле битвы и увидеть степень твоего мужества и твоей доблести! И ты должен знать, что все мои воины, все сто воинов, сражавшиеся с твоими, — молодые девушки, целомудренные и преданные мне. Что же касается меня, то, если бы не моя лошадь, которая взвилась на дыбы, ты увидел бы еще и не такое, о Шаркан!
А Шаркан улыбнулся и ответил:
— Хвала Аллаху, Который свел нас, о царица Абриза, о владычица времен!
И царица сейчас же дала своим товаркам[25] приказ отступить и вернула Шаркану двадцать пленников одного за другим. И все преклонили перед ней колени и облобызали землю у ног ее. А Шаркан обернулся к прекрасным молодым девушкам и сказал им:
— Цари считали бы за честь иметь в своем распоряжении отряд таких героев, как вы!
Затем все снялись с места, и две сотни всадников направились к Багдаду, и шли таким образом целых шесть дней, и наконец увидели сверкавшие вдали прославленные минареты Города мира.
Дойдя до этого места своего повествования, Шахерезада увидела, что занимается утро, и скромно умолкла.
А когда наступила
она сказала:
Минареты Города мира наконец засверкали вдали, и тогда Шаркан попросил царицу Абризу и ее товарок снять военные доспехи и надеть настоящие женские греческие одежды. И они сделали это. Затем он отправил в Багдад нескольких своих товарищей, чтобы, опередив его, они известили о прибытии его и царицы Абризы отца его, Омара аль-Немана, который выслал бы им навстречу роскошный кортеж. Затем, к вечеру, все они спешились, разбили на ночь палатки и заснули до утра глубоким сном.
А на рассвете Шаркан и всадники его и царица Абриза со своими воинственными девственницами снова сели на своих коней и направили путь к городу. И навстречу им выехал из города великий визирь Дандан со свитой в тысячу всадников; и, приблизившись к молодой девушке и к Шаркану, он облобызал перед ними землю; затем все они вместе вступили в город.
И Шаркан первый вошел во дворец, чтобы увидеться с отцом своим, царем Омаром аль-Неманом. И царь поднялся, обнял его и стал расспрашивать обо всем происшедшем. И Шаркан рассказал ему всю свою историю с молодою Абризою, дочерью царя Кайсарии, Гардобия, а также сообщил о предательстве царя Константинии и о гневе его по поводу наложницы Сафии, которая оказалась дочерью самого царя Афридония. И он рассказал ему также о гостеприимстве и добрых советах Абризы, и о ее последнем подвиге, и обо всех доблестях, и о ее красоте.
Выслушав эти последние слова, царь Омар аль-Неман почувствовал живейшее желание увидеть замечательную молодую женщину, и от переданных ему подробностей загорелось все существо его. И он думал о том, какое наслаждение было бы чувствовать на своем ложе упругость и бесподобную стройность тела этой женщины, закаленной в битвах и столь любимой ее воинственными спутницами. И он не пренебрег бы также и ее соратницами, лица которых, прикрытые военными доспехами, отличались детской свежестью, а девственные щечки были покрыты пушком. Ибо царь Омар аль-Неман был удивительный старик, с более крепкими мускулами, чем у молодых людей. И он не опасался за свое мужское достоинство и выходил победителем из объятий самых пламенных женщин.
Однако, поскольку Шаркан не мог думать, что отец его сам имеет виды на молодую царицу, он поспешил пойти за ней и представить ее.
А царь сидел на своем троне, отпустив всех своих придворных и всех рабов, за исключением евнухов. И молодая Абриза подошла к нему и, облобызав перед ним землю, обратилась к нему с речью, исполненной самой очаровательной простоты и изящества. Тогда царь Омар аль-Неман пришел в величайший восторг, и благодарил ее, и восхвалял за все, что она сделала для сына его Шаркана, и пригласил ее сесть. Тогда Абриза села и подняла маленькое покрывало, которое было спущено на ее лицо. И лицо это открылось во всей своей ослепительной красоте, так что царь Омар аль-Неман едва не лишился рассудка. И он сейчас же приказал отвести для нее и для ее товарок роскошнейшее помещение в самом дворце и назначил ей штат, подобающий ее сану. И только затем он обратился к ней с вопросом по поводу трех драгоценных гемм, отличавшихся чудесными свойствами.
Тогда Абриза сказала ему:
— О владыка времен! Эти три белые геммы принадлежат мне самой, и я никогда не расстаюсь с ними! И сейчас я покажу их тебе!
Она велела принести ящик и, открыв его, вынула из него шкатулку, с которой сняла крышку, и внутри оказался футляр из чеканного золота. И она открыла этот футляр, и в нем засверкали три драгоценные геммы, круглые и блиставшие белизной. И Абриза взяла их и поднесла одну за другою к своим губам, а затем предложила их в дар царю Омару аль-Неману за оказанное ей гостеприимство. Затем она вышла.
А царь Омар аль-Неман почувствовал, что с ее уходом сердце его словно вышло из его груди. Но так как геммы остались у него и блистали перед его глазами, он подозвал сына своего Шаркана и подарил ему одну из них, а Шаркан спросил его, что он намерен сделать с двумя другими геммами. И царь сказал ему:
— Я подарю одну из них сестре твоей, маленькой Нозхату, а другую — маленькому брату твоему Даул Макану.
При этих словах, относящихся к брату его Даул Макану, о существовании которого он решительно ничего не знал, Шаркан был неприятно поражен, ибо он знал только о рождении Нозхату. И, повернувшись к царю Омару аль-Неману, он сказал:
— О отец, разве у тебя есть другой сын, кроме меня?
И царь сказал:
— Разумеется, ему шесть лет, он родился одновременно с Нозхату, от той же рабыни моей Сафии, дочери царя Константинии.
Тогда Шаркан, крайне взволнованный при этом известии, готов был разорвать на себе платье от досады и злобы, однако он сдержался и сказал:
— Да будет над ними обоими благословение Аллаха Всевышнего!
Однако отец заметил его волнение и его досаду и сказал ему:
— О сын мой! Отчего ты пришел в такое отчаяние? Разве ты не знаешь, что ты один будешь наследником престола после моей смерти? И разве я не подарил тебе гемму, красивейшую из трех чудесных гемм?
Но Шаркан был не в состоянии что-либо ответить и, опасаясь разгневать и огорчить своего отца, вышел, опустив голову, из тронной залы. И он направился к покоям Абризы; и при появлении его Абриза сейчас же встала и ласково поблагодарила его за все, что он для нее сделал, и попросила его сесть рядом с ней. Затем, увидав, что лицо его мрачно и грустно, она обратилась к нему с нежными расспросами, и Шаркан рассказал ей о причине своей грусти и прибавил: