Хотя казалось невозможным, что я сделала вывод из того, что мужчина пялился на меня в течение часа, но настоящая женщина всегда знает.
Он был старше меня. Очень сильно. По крайней мере, лет на десять. В его черных волосах было изрядное количество белых прядок. Они были уложены легко, гладко, подчеркивали его острую челюсть, покрытую тенью щетины. Черты его лица были угловатыми, мужественными, словно высеченными из мрамора. Густые темные брови еще сильнее освещали его глаза.
На нем был костюм, черный, наверняка дорогой. Расстегнутый воротник, как я видела, загорелые жилы мускулистой шеи. У него были широкие плечи, и я знала, что они тоже были мускулистыми. Несмотря на то, что он сидел, я догадывалась, что он высокий. Все в нем было большим, внушительным, сильным, опасным. И чертовски опьяняющим.
Мои бедра были прижаты друг к другу в течение целого часа, кожа была влажной от возбуждения. Это безумие. У меня такая реакция на то, что незнакомец, блять, пялился на меня.
Я смотрела, как он оплачивает свой счет, затаив дыхание, задаваясь вопросом, как сидеть дальше, если он уйдет отсюда. Я не знала его, но меня внезапно охватила мысль о том, как выжить, не услышав его голоса, не ощутив его кожу.
Сердце стучало в ушах, пока я наблюдала за его движениями. Все так плавно. Человек, уверенный в себе. Полностью контролирует каждое свое движение, контролирует всё и всех вокруг себя. Не только я отмечала каждое его движение, другие наблюдали за ним — не только женщины, но и каждая душа в ресторане. Официанты обходили его стороной, и это говорило о том, что они его боялись. Пара мужчин, одетых в строгие костюмы, подходили к нему в течение часа, он едва взглянул на них, отпускал, и они убегали.
Казалось, все в ресторане затаили дыхание, когда он встал, застегнул куртку и пошел.
Ко мне.
Я ничего не сделала, когда он приблизился. Я даже не могла контролировать выражение своего лица. Мои губы были слегка приоткрыты, дыхание поверхностное и учащенное. Мужчина, который знает, как читать женщину, увидел бы, насколько я заинтересована. Как чертовски отчаянно я нуждалась в нем. И он был одним из этих мужчин. Понимающее подергивание его губ и блеск в глазах сказали мне, что он точно знал, насколько влажными были мои трусики.
Затем он встал перед моим столом, возвышаясь надо мной, поглощая своей тенью.
От него пахло сандаловым деревом и кожей.
Мне было страшно смотреть на него, но глаза двигались по собственной воле, как будто они были магнитами, просто подчиняющимися законам физики.
Огонь внутри меня взорвался в ту секунду, когда мои глаза встретились с его.
Этот мужчина, этот незнакомец, ничего не сказал. Он смотрел гораздо дольше, чем было уместно, ну и замечательно, ведь я хотела, чтобы он делал со мной очень неподобающие вещи. Возможно, для других, нормальных людей перспектива заняться сексом с совершенно незнакомым человеком была ужасающей и испорченной. Но я не была нормальной.
Поэтому, когда он протянул свою большую мужскую руку с длинными пальцами, не говоря ни слова, я взяла ее.
Мы не разговаривали, пока выходили из ресторана, держась за руки, в его присутствии мое тело дрожало от желания и предвкушения.
Я решила, что он, должно быть, оплатил мой счет, потому что никто не побежал за нами, когда мы целенаправленно выходили за дверь. С другой стороны, потребовался бы мега грозный официант, чтобы противостоять ему. Этому высокому, красивому, сильному мужчине, который владел всеми в комнате. Мужчина, который мог подойти к столику женщины, без слов протянуть руку и уйти с ней.
Может быть, не каждая женщина взяла бы эту руку. Может быть, я была единственной женщиной на планете, настолько облажавшейся, чтобы сделать это.
В тот момент мне было все равно.
Какая-то потребность внутри, голод, который я игнорировала, овладел мной, и у меня не было сил отрицать этого. И отказать ему.
Как и большинство женщин моего возраста, я была одержима криминальными документальными фильмами и очарована серийными убийцами. Я была умной женщиной, которая принимала все меры предосторожности, зная, что в этой стране каждые девяносто восемь секунд на женщину нападают. Я понимала, что должна активно избегать ситуаций, которые могли бы привести к изнасилованию или убийству. Если бы не избегала и со мной что-то случилось, появились бы вопросы, комментарии о том, во что я была одета, почему я бежала в наушниках, почему я не взяла такси домой вместо того, чтобы идти пешком два квартала.
Я пошла на все эти дерьмовые уступки, потому что было легче заставить женщин жить так, чтобы их не насиловали, вместо того, чтобы учить мужчин не насиловать и не убивать женщин.
Всю свою сознательную жизнь я делала это, а теперь? Я добровольно села в машину с явно опасным незнакомцем, не сказав ни слова?
Без борьбы?
Когда мы вышли за дверь, которую открыл для нас швейцар, мужчина слегка наклонился, положив руку мне на поясницу, чтобы вывести меня.
Прикосновение было легким, как перышко. Едва ли заметное. Но мне пришлось подавить громкий вздох. Это простое, интимное прикосновение наэлектризовало все мои кости. Почему так произошло, не имело никакого смысла, ведь его рука исчезла за считанные секунды. С другой стороны, не имело никакого смысла, что я следовала за ним к машине, стоявшей на холостом ходу у обочины, где из упомянутой машины вышел мужчина, одетый во все черное, и открыл ему дверь.
Все это не имело никакого гребаного смысла.
Он — я так и не узнала его имени — сел первым. Джентльменский поступок, ведь мне не придется ерзать по сиденью. Он не оглянулся, чтобы посмотреть, сомневаюсь ли я в своем решении, медлю ли я, ожидая знакомства, объяснения. Он исчез в темном салоне, прохладный воздух вырвался наружу, присоединяясь к удушающему одеялу жары, которое опустилось на Манхэттен в августе.
В этом жесте было небрежное высокомерие, когда он садился в машину, не сказав ни слова и не оглянувшись. Я должна была прийти в бешенство. Надо было развернуться на каблуках и оставить всю эту ситуацию позади, списав ее на близкий промах.
И все же не было даже миллисекундного колебания. Ни на мгновение. Я ни разу не запнулась, когда сошла с тротуара и села в машину.
В ту секунду, когда моя задница устроилась на кожаном сиденье, водитель, которому я не смотрела в глаза из-за стыда или страха, захлопнул дверь.
Я не могла избавиться от ощущения, что закрывшаяся дверь была каким-то предзнаменованием. Конец чего-то. И начало. Но эта мысль длилась недолго. Ни разу я не осознала реальность своего положения.
Я была в машине с очень взрослым мужчиной, у которого было много денег, которого персонал ресторана активно боялся, и никто не знал, где я нахожусь. Никто не знал, куда я иду, и с кем я. Это решение я, возможно, приняла десять лет назад, когда мои мысли были не о выживании, а лишь о том, чтобы накормить зверя внутри себя.
Теперь я была другим человеком.
По крайней мере, я так думала.
Мы не разговаривали в машине. Ни слова. Я не спрашивала его имени, и он не спрашивал моего. Я не ляпнула ни строчки о том, что я никогда этого не делала, что я стала жертвой его сверхмужественного заклинания. Было много, очень много вещей, которые можно сказать. Следовало сказать.
Если уж говорить на чистоту, то мне вообще не следовало садиться в эту гребаную машину.
Но я все-таки села.
От него пахло кожей и дорогим одеколоном. Он был при деньгах. Я поняла это по его костюму, по его походке, по бутылке вина за пятьсот долларов, которую он выпил, сидя за столом. Машина за сто тысяч долларов, которая ждала у обочины вместе с водителем, меня тоже не удивила.
Тяжесть его присутствия в замкнутом пространстве — вот что меня удивило. Я боялась его. Этот страх был подобен плащу, накрывал, давил на меня, превращал мои конечности в свинец.
Что-то инстинктивное внутри меня подсказывало, что это опасный человек. Я поняла это в ту секунду, когда мои глаза встретились с его в ресторане. Но разве не поэтому я здесь?
Я боялась его, но все же попала с ним в это замкнутое пространство, понятия не имея, куда иду, не активировав приложение на своем телефоне, которое было подключено к моей лучшей подруге и отслеживало мое местоположение всякий раз, когда я куда-нибудь отправлялась с мужчиной. С другой стороны, этим приложением не пользовались уже много лет. Но я сохранила его в своем телефоне. Тот факт, что я была в этой машине, сказал мне все.
Тонкие струйки пота покрывали все тело, даже несмотря на дуновение кондиционера.
Прошло пять минут, прежде чем он прикоснулся ко мне. Я считала, не видя, как мир движется вокруг нас, не обращая внимания на то, в каком направлении мы движемся. Мои глаза были прикованы к нему, скользили по каждому дюйму его профиля. Мне было все равно, насколько отчаянным это казалось. Время притворства ушло.
Шея у него была загорелая, толстая, жилистая. Первая пуговица рубашки расстегнута, темные волосы на груди ползли вверх. Мне до боли хотелось прикоснуться к нему. Густую щетину, покрывавшую его подбородок, нельзя было назвать бородой, но она была ухожена до совершенства, серебристо-белая, оттеняющая черные пряди. То же самое и с его волосами, немного длиннее на макушке, уложенные без особых усилий, с большим количеством седых прядей. Я не была в машине с каким-то молодым парнем, определенно не с кем-то моего возраста. Это был мужчина. Отличался от всех, с кем я была близка раньше.
Его глаза были ледяными, лазурное море контрастировало с темными волосами и оливковой кожей. Эти радужки мерцали, посылая пламя в каждую мою пору. Мужчины смотрели на меня и раньше. Мужчины часто смотрели на меня. В разных стадиях раздевания. Я привыкла к мужскому взгляду. Привыкла к тому, что мои светлые волосы, длинные ноги, сиськи и лицо означали, что на меня стоит смотреть, потому что я была традиционно привлекательной.