Я запер изнутри дверь и выключил лампу. Спальня наполнилась тьмой. Я быстро переоделся в пижамные брюки и куртку, неслышно поднял окно и выбрался наружу. Пробежав через лужайку между нашими двумя домами, я забрался в комнату Поппи и осторожно, стараясь не шуметь, закрыл окно.
Поппи лежала в постели, укрывшись одеялом. Глаза закрыты. Дыхание ровное и спокойное. Ладонь под щекой. Невольно залюбовавшись этой трогательной картиной, я подошел ближе, положил на тумбочку подарок и сам устроился рядом.
Мы лежали рядом, деля одну подушку.
Так продолжалось уже не один год. Первый раз я остался у нее по ошибке. Мне было двенадцать — я забрался в ее спальню просто поговорить и сам не заметил, как уснул. К счастью, проснулся утром рано и домой успел вернуться незамеченным. Но на следующий вечер остался уже умышленно, а потом это стало едва ли не обычным делом. Нам повезло — никто ничего не узнал, и наша тайна осталась тайной. Уж и не знаю, как бы повел себя мистер Личфилд, узнав, что я провожу ночи в постели с его дочерью.
Вот только спать рядом с Поппи становилось все труднее и труднее. Мне уже исполнилось пятнадцать, и мои чувства к ней изменились. Я и смотрел на нее иначе. И с ней происходило то же самое. Мы целовались все больше и больше, и поцелуи уже не были невинными, а наши руки забирались в такие места, куда им забираться не следовало. И нажать на тормоз бывало все труднее. Я хотел большего. Я хотел мою девушку всю, целиком.
Но мы были слишком молоды и знали это.
Вот только легче от этого не становилось.
Поппи пошевелилась.
— Думала, ты уже не придешь сегодня. Ждала-ждала, а ты все не приходил и не приходил, — сонно проворчала она, убирая волосы с моего лица.
Я взял ее руку, приник губами к ладони.
— Долго проявлял пленку. И родители вели себя как-то странно.
— Странно? Это как? — спросила Поппи, придвигаясь ближе и целуя меня в щеку.
Я покачал головой.
— Ну, не знаю… странно. По-моему, что-то происходит, но они не говорят, не хотят, чтобы я беспокоился.
Поппи озабоченно нахмурилась. Я сжал ее ладонь и, вспомнив про подарок, протянул руку и взял с тумбочки фотографию, которую вставил дома в простенькую серебряную рамку. Потом коснулся пальцем иконки фонарика на телефоне и повернул рамку так, чтобы ее было лучше видно.
Поппи тихонько ахнула, и ее лицо осветилось улыбкой. Она взяла фотографию, провела пальцем по стеклу и, полюбовавшись секунду-другую, поставила на тумбочку.
— Мне нравится.
Поппи приподняла одеяло, и я придвинулся поближе, положил руку ей на талию и принялся целовать ее щеки и шею. В какой-то момент мои губы коснулись одного местечка под ухом, и она хихикнула и отстранилась.
— Руне! Щекотно!
Я отодвинулся и просунул ладонь между ее руками.
— Ну? — шепотом спросила она, наматывая на палец длинную прядь моих волос. — Что будем делать завтра?
Я закатил глаза:
— Ничего не получится. Папа объявил семейный день, и мы все отправляемся на пляж.
У нее вспыхнули глаза.
— Правда? — Она села. — Обожаю пляж!
Мне стало не по себе.
— Он сказал, поедем только мы одни. Только семья.
— О… — огорченно протянула Поппи и откинулась на подушку. — Я что-то не так сделала? Чем-то провинилась? Твой папа всегда приглашает меня со всеми вами.
— Да нет, нет, — запротестовал я. — В том-то и дело. Говорю же, они странно себя ведут. Папа сказал, что хочет, чтобы мы провели этот день семьей, но мне кажется, тут что-то еще кроется.
— Ладно, — грустно согласилась Поппи.
Я погладил ее по щеке:
— Обещаю, к обеду вернусь. И завтрашний вечер проведем вместе.
Поппи взяла меня за руку. Ее зеленые глаза в тусклом свете лампы казались необыкновенно большими.
— Хорошо.
Я провел ладонью по ее каштановым волосам:
— Ты такая красивая.
Румянец окрасил ее щеки. Я подался к ней, впился губами в ее рот и раздвинул языком ее губы. Поппи чуть слышно охнула и вцепилась в мои волосы.
Я не мог оторваться. Чем больше мы целовались, тем жарче становился ее рот. Мои руки скользили по ее голым рукам и опускались все ниже и ниже, к талии.
Поппи повернулась на спину, и моя ладонь скользнула по ее ноге. Я прижался еще теснее и потерся о нее. Поппи мотнула головой, со стоном оторвавшись от моих губ. Но я не остановился и продолжал целовать ее все настойчивее — в щеку, шею, плечо. Моя рука забралась под сорочку, и пальцы ритмично поглаживали мягкий низ ее живота. Она потянула меня за волосы и, развернувшись, обвила меня ногой. Я глухо застонал и, потянувшись, захватил ее рот. Наши языки столкнулись, и моя рука двинулась вверх.
Поппи разорвала поцелуй:
— Руне…
Я уронил голову, уткнувшись лицом в ложбинку между шеей и плечом и с трудом переводя дух. Желание было столь велико, что казалось, мне недостанет сил взять его под контроль и остановиться.
Поппи поглаживала меня по спине, и я попытался успокоиться, сосредоточившись на ритме ее пальцев.
Минута шла за минутой. Я лежал неподвижно, распластавшись на Поппи, вдыхая ее аромат, чувствуя под рукой ее мягкий живот.
— Руне? — прошептала она.
Я поднял голову.
Она тут же дотронулась до моей щеки.
— Малыш? — В ее голосе прозвучала тревожная нотка.
— Все в порядке, — прошептал я как можно тише, чтобы не побеспокоить ее родителей, и заглянул в ее глубокие глаза. — Просто чертовски тебя хочу. Когда вот такое случается… когда мы заходим так далеко… я как будто теряю рассудок.
Поппи запустила пальцы мне в волосы, и я закрыл глаза, наслаждаясь ее прикосновениями.
— Прости. Мне так жаль…
— Нет, — решительно перебил я, невольно повысив голос. Получилось слишком громко. Огромные глаза Поппи смотрели на меня. Я отодвинулся. — Не надо. Не извиняйся за то, что остановила меня. Мы не сделаем ничего, о чем тебе придется потом пожалеть.
С ее распухших от поцелуев губ слетел долгий вздох.
— Спасибо, — прошептала она. Моя рука нашла ее руку, и наши пальцы переплелись.
Я сдвинулся к краю и кивнул, приглашая ее в объятия. Поппи положила голову мне на грудь. Я закрыл глаза и постарался выровнять дыхание.
В конце концов сон все же взял верх. Палец Поппи выписывал узоры на моем животе. Я уже проваливался в забытье, когда она вдруг прошептала:
— Ты — мое все, Руне Кристиансен. Надеюсь, тебе это известно.
Глаза распахнулись сами собой. Подсунув палец под подбородок, я повернул ее лицо к себе. Ее приоткрытые губы ждали поцелуя.
Я поцеловал ее — нежно, мягко — и отстранился. Лежа с закрытыми глазами, Поппи улыбнулась. Она выглядела такой счастливой и умиротворенной, что моя грудь разрывалась от нежности.
— Вместе навсегда, — прошептал я.
Она повернулась, устраиваясь поудобнее, и ответила тоже шепотом:
— На веки вечные.
И мы оба уснули.
Глава 3Песчаные дюны и соленые слезы
— Руне, нам нужно поговорить, — сказал папа, когда мы уже сидели за ланчем в ресторане с видом на пляж.
— Вы что, собрались разводиться?
— Нет, Руне. — Он побледнел и тут же принялся уверять меня в обратном, а для убедительности взял маму за руку. — Господи, конечно, нет. — Мама улыбнулась, но в ее глазах блеснули слезы.
— Тогда о чем? — спросил я.
Папа медленно отклонился на спинку стула.
— Твоя мама недовольна не мной, а моей работой. — Это заявление совершенно сбило меня с толку, но тут он добавил: — Меня переводят в Осло. У компании возникла проблема, и мне поручено ее решить.
— И на сколько ты уезжаешь? Когда вернешься?
Папа провел ладонью по густым коротким волосам — точно так же, как это делал я.
— В том-то и дело, — осторожно сказал он и вздохнул. — Возможно, придется задержаться на несколько лет. Возможно, на несколько месяцев. Если оценивать реалистично, то это продлится от одного года до трех лет.
У меня глаза полезли на лоб.
— И ты оставишь нас здесь, в Джорджии, на такой срок?
Мама накрыла мою руку своей. Я смотрел на нее, ничего не понимая, но потом смысл сказанного отцом стал понемногу до меня доходить.
— Нет, — негромко произнес я, качая головой. Нет, он не мог поступить так со мной. Не мог так со мной обойтись.
Я посмотрел на него, и он виновато отвел глаза.
Все стало ясно.
Так вот почему мы поехали на пляж. Вот почему он хотел, чтобы мы были одни. Вот почему не разрешил взять с собой Поппи.
Сердце как будто пустилось вскачь. Лежавшие на столе руки задрожали. Мысли бросились врассыпную. Нет, они этого не сделают… не могут… Я не хочу!
— Нет! — бросил я. Вышло громко, и сидевшие за соседними столиками посмотрели в нашу сторону. — Я никуда не поеду. Я не оставлю ее.
Я с надеждой повернулся к маме, но она опустила глаза. Я вырвал руку из-под ее ладони.
— Мама? — В ответ на мою мольбу она покачала головой.
— Мы — семья, Руне. Мы не можем расставаться на такой долгий срок. Нам всем нужно поехать с папой. Мы — семья.
— Нет! — крикнул я и, отодвинув стул, вскочил и сжал кулаки. — Я не оставлю ее! Вы меня не заставите! Наш дом — здесь! Вы не заставите меня вернуться в Осло!
— Руне! — Папа тоже поднялся и протянул руки. — Успокойся.
Но я уже не мог находиться с ним рядом и, повернувшись, выбежал из ресторана и повернул к пляжу. Солнце спряталось за темными тучами, холодный ветер гнал по берегу песок. Я бежал к дюнам, и колючие зернышки били в лицо.
Гнев и злость бушевали во мне, норовя вырваться наружу. Как они могли так поступить со мной? Они же знают, что мне не жить без Поппи.
Дрожа от злости, я забрался на самую высокую дюну и упал на вершине. Надо мной расстилалось серое, сумрачное небо. Жить в Норвегии без Поппи? Не быть с ней рядом? Не держать ее руку? Не целовать ее губы? От одной этой мысли меня едва не стошнило. Нет, невозможно.