— Не подгоняй меня! — кричит она, отталкивая руку, которую я протягиваю ей, когда мы возвращаемся к машине после очередного осмотра офтальмолога, ревматолога или гериатра. — Вечно вы так, молодежь! Всегда всех подгоняете!
— И мы тратим двадцать минут на то, чтобы дойти от входа в больницу до тамошней автостоянки (где у меня уже практически личное место для парковки), и я злюсь и потею, и у меня поднимается давление при мысли о том, что будет с моей работой, если на нее наложат руки Саймон и Гундосая Николя. Мне вообще не нравится моя работа. Более того (знаю, знаю, что это ужасно звучит, но мне все равно придется сказать вам рано или поздно) — мне не нравится моя мама. Мне просто страшно подумать о том, сколько времени я провожу в обществе людей, которые мне не нравятся.
Мастер из Автомобильной ассоциации прибыл в четверть двенадцатого и завел машину с первой попытки. Он попытался утешить меня, уверяя, что это наверняка какая-то проблема со свечами или с распределителем зажигания. И в любой момент это может повториться, так что лучше все как следует проверить. Может быть, что-то произошло в тот момент, когда пострадали задний бампер и фонарь? Я не разговаривала с машиной всю дорогу до работы. Она выставила меня в совершенно дурацком свете перед этим мастером из АА, и если она думает, что я теперь отдам кучу денег за новый бампер, то пусть думает дальше. Выходя, я как следует хлопнула дверью, чтобы показать ей, кто из нас хозяин, и табличка с номером свалилась в лужу.
— Ну вот и вы, — сказала Николя, когда я вошла в приемную. Она откинулась в кресле, выставив одну руку так, как будто ждала, пока высохнет лак на ногтях.
Держу пари, что она таки действительно ждала именно этого.
— Да, вот и я, — уныло согласилась я.
— Я все рассказала Саймону, — надменно процедила она. — Он хочет вас видеть. У себя в кабинете.
Ее улыбка была ужасна. Нет, ее мало утопить в черном мешке. Я напрягла фантазию, представляя себе изощренные орудия пытки.
Когда я вошла в кабинет, Саймон даже головы не поднял.
— Я попала в ДТП, — выдавила я. — Меня такси стукнуло…
— Серьезные повреждения? — спросил он, все так же не поднимая взгляда.
Мне захотелось как следует встряхнуть этого жалкого маленького ублюдка. Хоть бы посмотрел на меня, хоть бы поинтересовался, все ли со мной в порядке. «Серьезные повреждения»? Как будто ему есть до этого дело!
— Ничего особенного. Две сломанных ноги, вывихнутое плечо, ампутация руки и сотрясение мозга.
Он медленно уставился на меня, явно озадаченный:
— Я имел в виду машину.
Ну да, конечно.
— Ничего такого, чего я не могла бы простить, — ответила я.
Он все еще выглядел озадаченным. Ну разве это не подло? Где в жизни справедливость, если такой человек, как Саймон, сидит за большим пустым полированным столом, чувствуя себя ужасно важной шишкой, и совершенно не понимает ни иронии, ни сарказма? Он принялся барабанить ручкой по столу, видимо желая создать у меня впечатление, что он думает.
— Садитесь, Элисон, — вымолвил он наконец, снова не глядя на меня.
Ну вот, пожалуйста.
— Я… э… не могу сказать, что вы плохо работаете.
Разумеется, вот оно. Я задержала дыхание и сжала пальцы в кулаки.
— Все дело в том, как вы распределяете рабочее время.
— Я знаю. Я знаю, и мне очень жаль… — отчаянно начала я, ненавидя себя за это отчаяние и ненавидя его за то, что он заставляет меня это говорить. — У меня было много проблем, но, надеюсь, теперь…
— Все дело в том, — проронил он, наконец подняв голову и глядя на меня холодным, лишенным интереса взглядом. — Все дело в том, что компании слишком дорого обходятся эти пропущенные вами часы. Попробуйте встать на позицию компании, Элисон.
Ну да, какая же я дурочка. А я-то волновалась по поводу закладной и телефонных счетов.
— Но я всегда стараюсь отработать пропущенные часы, — сказала я, стараясь, чтобы это прозвучало как справедливое негодование, а не как униженная мольба. — В прошлый вторник я работала допоздна из-за мастера по стиральным машинам и отрабатывала во время ланча за тот день, когда мне пришлось поехать к врачу из-за маминой катаракты.
— Надежность ничем не заменить, — назидательно сообщил Саймон. Он откинулся на спинку кресла и повторил свое изречение медленно, как молитву: — Надежность… ничем… не… заменить.
Мы смотрели друг на друга через полированную поверхность стола. У него были рубашка от Пьера Кардена, папа в Португалии и полное отсутствие проблем. А мне нужно было оплатить закладную и телефонные счета, мой кот лежал под капельницей, от машины отваливались самые нужные детали, и сердце мое переполняло отчаяние.
— Пожалуйста, — сказала я. Голос у меня дрожал. — Пожалуйста, дайте мне еще один шанс. Я буду надежной. Я буду думать о компании. Я… я скажу машине, чтобы она не ломалась… — Я подумала, не предложить ли мне отдаться ему, но решила, что он не поймет шутки.
— Что ж.
Он встал и подошел к окну. Моя судьба безвольно повисла у него в руках.
— Я человек справедливый, — сказал он, обращаясь к цветку в горшке на подоконнике. — Назовем это серьезным предупреждением. Вы согласны со мной, Элисон?
Цветок ничего не ответил.
— Это так справедливо, — услышала я чей-то жалкий, заискивающий голос. — Спасибо вам, Саймон. Я высоко ценю…
— Но это серьезное предупреждение будет занесено в ваше личное дело.
Жалкое заискивающее существо кивнуло в знак согласия. Ну конечно, в личное дело. Ничего другого я не заслужила. Публичная порка подошла бы больше, но тут уж ничего не поделаешь, сойдет и личное дело.
— И если что-то подобное еще хотя бы раз повторится, Элисон, я не стану делать никаких исключений.
— Конечно. Я понимаю.
— Никому не нравится увольнять своих служащих.
Неприкрытая угроза. Она вибрировала в воздухе между нами, вызывая у меня ответную дрожь.
— Спасибо вам, — еще раз повторила я, встала и выскочила за дверь, как мышь, волоча за собой хвост собственного позора.
— Как все прошло? — глупо улыбаясь, спросила Гундосая Николя, когда я проходила мимо ее стола по дороге в свой кабинет.
— Спасибо, чудесно. — Я улыбнулась ей: — Он классный парень, правда?
— Звонил ветеринар, — сообщила Люси, когда я вернулась домой, проведя на работе лишних два часа, чтобы отработать пропущенное время. — Кексик останется у него еще как минимум на две ночи, пока его состояние не стабилизируется, а потом он всю жизнь будет принимать лекарства.
— Всю жизнь? — Я обалдело уставилась на дочь. — Пока не стабилизируется? А что с ним?
— Что-то с почками, кажется. Он сказал, дело было очень серьезное, но он надеется, что состояние стабилизируется.
Я набрала номер приемной.
— Я не могу себе этого позволить. — Я попыталась прошептать это в трубку так, чтобы Люси меня не услышала. — У меня нет страховки для домашних питомцев.
Я чувствовала себя как в телевизионной рекламе этой самой страховки: «ЭТА семья не купила нашу страховку. А ЭТА семья купила!» Камера переключается на сияющих, ослепительно улыбающихся маму и папу, которые с нежностью наблюдают за ухоженными детьми, играющими с благополучно вылеченным питомцем. Угадайте, какая семья пожалела, что вообще появилась на свет?
— К сожалению, у вас нет выбора, — ответил ветеринар серьезным профессиональным тоном, означающим: «я-все-равно-заберу-ваши-деньги». — Кексик не сможет жить без этих лекарств.
Если он не будет получать их, вам лучше его усыпить.
— Кексик поправится? — спросила Люси, тревожно глядя на меня, когда я повесила трубку.
Я постаралась придать своему лицу спокойное и серьезное выражение, которое умеют придавать лицу только матери, и обняла ее:
— Да, он поправится.
Дело в деньгах, вот и все.
— Привет, Пол дома?
Вот черт. Как будто мало того, что я должна звонить Полу и просить у него денег, обязательно к телефону должна была подойти проклятая Линнетг. Если бы мне не так нужны были деньги, я бы повесила трубку. Нет ничего хуже разговоров с Линнетт. Уж точно я предпочла бы сунуть голову в огонь, потому что в таком случае мозги у меня закипели бы не так скоро.
— Ой, привет, Элли! — зачирикала она, как волнистый попугайчик в момент оргазма. — Как дела? Как девочки?
Как сажа бела.
— Спасибо, чудесно, — кисло сказала я.
— Я сейчас позову Пола. ПОЛ, ДОРОГОЙ!
Я стиснула зубы от ярости. «Пол, дорогой»? Дайте мне отдышаться. На минуточку, это мой муж. Мы с ним познакомились, когда ты еще в пеленках лежала, и я отлично знаю, как он ненавидит эти пошлые выражения.
— Элли, дорогая! — сказал Пол, взяв трубку.
Она его перевоспитала. Сука.
Эта самая Линнетт, помимо того, что она украла у меня мужа и была на двадцать лет моложе меня, ужасно раздражала меня своим снобизмом.
Кем, собственно говоря, она себя считает? Ничего особенного в ней нет. У меня даже были серьезные сомнения в том, что ее действительно зовут Линнетт. Я подозревала, что ее настоящее имя — Линн, а окончание она добавила, чтобы казаться миленькой малышкой. Она работала медсестрой в частной больнице и никогда не упускала возможности упомянуть об этом в разговоре, как будто это выгодно отличало ее от нас, жалких рабов государственной системы здравоохранения. Если судить по ее словам, можно было подумать, что она лично проводит там все операции.
— Ах ты, бедняжка! — сказала она, узнав о моих частых поездках в Вестерхэмскую больницу, пытаясь тоном выразить свое сомнение, что кто-то может от чего-то вылечиться в таких условиях. — Если бы ты могла себе позволить частную клинику!
Ну а я не могу. Даже для кота.
— Я насчет кота, — сказала я Полу, не желая ходить вокруг да около. — Он болен.
— Это серьезно?
Глупо, смехотворно, но глаза мои наполнились слезами. Вечно одна и та же история, когда я разговариваю с Полом о таких вещах. Когда Люси сломала запястье, упав с лестницы в ночном клубе. Когда Викторию срочно увезли в больницу с аппенди