Поздно вечером, в 22 часа 30 минут, МВРК поручил члену исполкома Моссовета Ф. Н. Ильюшину создать «комиссию по организации похоронной процессии с привлечением в нее т. Малиновского и представителей районов». На следующий день Ф. Н. Ильюшин докладывал ревкому, что в комиссию кроме архитектора П. П. Малиновского включены член исполкома Моссовета А. Ф. Вимба, солдат П. С. Пальгунов, Дикарев, представительница Красного Креста А. О. Прохорова, Л. И. Каменская (секретарь) и др.
Чтобы уточнить число жертв, трижды — 5, 7 и 8 ноября — в газете «Социал-демократ», органе Московского комитета РСДРП(б), публиковалось обращение ко всем учреждениям и частным лицам, «где есть убитые и раненые, сообщить в редакцию по возможности все сведения, выясняющие их личность и партийную принадлежность».
Дата похорон обсуждалась еще несколько раз. 7 ноября на утреннем заседании Московский военно-революционный комитет постановил: «УСТРОИТЬ БРАТСКУЮ МОГИЛУ НА КРАСНОЙ ПЛОЩАДИ МЕЖДУ НИКОЛЬСКИМИ И ТРОИЦКИМИ[4] ВОРОТАМИ ВДОЛЬ СТЕНЫ. ПОХОРОНЫ НАЗНАЧИТЬ НА ПЯТНИЦУ, 10 НОЯБРЯ, В 12 ЧАС. ДНЯ…»
Членам похоронной комиссии были выданы специальные удостоверения и предоставлено право «принятия мер для устройства братской могилы жертв революции, получения автомобилей и необходимых строительных материалов».
Немедленно в другие города России были посланы телеграммы, извещавшие, что 10 ноября Москва хоронит борцов революции на Красной площади.
8 ноября 1917 г. у стен Кремля появились сотни рабочих и солдат с лопатами и кирками.
— Здесь, в этом священном месте, — сказал студент американскому журналисту Джону Риду, — в самом священном по всей России, похороним мы наших святых. Здесь, где находятся могилы царей, будет покоиться наш царь — народ…
Площадь наполнилась гулом голосов и стуком ломов и лопат. Рядом с Кремлевской стеной быстро росли горы булыжника и земли. Рабочие и солдаты рыли две Братские могилы между стеной и лежавшими параллельно ей трамвайными рельсами. Одна могила начиналась почти у Никольских ворот и тянулась до Сенатской башни, затем шел промежуток примерно в ширину основания башни, далее копали вторую — длиною почти до Спасских ворот.
В тот же день, 8 ноября, «Известия Московского Военно-Революционного Комитета» сообщили, что в день похорон «должны быть закрыты все фабрики, заводы, а также торговые предприятия, помимо пищевых». Позднее было объявлено о закрытии всех театров, кинематографов и увеселительных заведений. 9 ноября газеты опубликовали подробные маршруты траурных процессий 11 городских районов и часы их прибытия на Красную площадь[5]. Свой путь большинство колонн начинало от районных Советов.
Учитывая возможность белогвардейских провокаций, Московский военно-революционный комитет постановил вооружить винтовками всех солдат — участников похорон. В специальном воззвании к жителям Москвы ВРК предупреждал, что «контрреволюционерами ведется усиленная агитация за устройство погромов в день похорон жертв революции», и заявлял о решимости прибегнуть «к самым крайним мерам против зачинщиков погромов и их попустителей».
Медленно, один за другим опускали гробы в Братские могилы… 100… 150… 200… «Начали прибывать рабочие фабрик и заводов отдаленнейших районов… — писал Джон Рид, — через ворота лился бесконечный поток знамен всех оттенков красного цвета с золотыми и серебряными надписями, с черным крепом на верхушках древков. Было и несколько анархистских знамен, черных с белыми надписями. Оркестр играл революционный похоронный марш, и вся огромная толпа, стоявшая с непокрытыми головами, вторила ему…
Между рабочими шли отряды солдат также с гробами, сопровождаемыми воинским эскортом — кавалерийскими эскадронами и артиллерийскими батареями, пушки которых увиты красной и черной материей… А за гробами шли… женщины — молодые, убитые горем, или морщинистые старухи, кричавшие нечеловеческим криком».
Казалось, вспоминал участник похорон А. Я. Аросев, стены Кремля, в котором испокон веков хоронили царей, поднялись, стали выше, они как бы гордились, что им доверили беречь прах революционных бойцов.
В эти скорбные часы народного прощания с павшими борцами сотни тысяч людей мысленно были с ними, на Красной площади. Собрание раненых и служащих московского госпиталя № 1765 приняло резолюцию: «Товарищам-героям в день их похорон мы шлем наш пламенный привет: вечная память вам, герои…» Телеграфисты Лосиноостровских мастерских передали по аппарату: «Дорогие товарищи! Посылаем вам последний привет — последний прощальный взор. Земля покроет вас… Но то великое дело, за которое вы пали жертвой, на страницах истории воздвигнет вам памятник несокрушимый и бессмертный». 600 крестьян села Богородского Московской губернии, почтив память героев вставанием и пением «Вы жертвою пали в борьбе роковой», поклялись «охранять заветы погибших товарищей, отстаивая завоевания революции своей кровью».
Весь день, до сумерек, лился к Кремлевской стене поток красных знамен, на которых были написаны слова надежды и братства. Как писал Джон Рид, «знамена развевались на фоне пятидесятитысячной толпы, а смотрели на них все трудящиеся мира и их потомки отныне и навеки…».
Красная площадь видела, как казнили «бунтовщиков», восставших против гнета господствующих классов. Но впервые на ней торжественно хоронили восставших против строя буржуазии и помещиков и победивших.
В Братские могилы было опущено 238 гробов.
В 17 часов прошли последние колонны. 200 рабочих взялись за лопаты. Застучали смерзшиеся комья земли по крышкам уложенных в два ряда гробов. К ночи засыпать Братские могилы не удалось, и добровольцы работали до утра.
14 ноября замоскворецкие рабочие на скрещенных ружьях принесли к Кремлевской стене свою любимицу — 20-летнюю Люсик Лисинову. Ее не похоронили 10-го: ждали родителей из Тифлиса.
Как клятва гремел «Интернационал».
— Кого это хоронят? — спрашивали прохожие. — Солдата?
— Нет, не солдата.
— Рабочего?
— Нет, курсистку.
— А как же это она за такое дело погибла?
— За какое?
— Да за мужицкое, рабочее?
— Есть и такие среди студенчества, — ответил рабочий.
Гроб с телом молодой революционерки опустили в разрытую Братскую могилу на другой гроб, на крышке которого лежала измятая рабочая кепка…
17 ноября у Кремлевской стены вновь грянул прощальный ружейный залп: лефортовские красногвардейцы хоронили рабочего Яна Вальдовского, умершего в госпитале от ран.
Вскоре повалил густой снег. Казалось, «с высоты кто-то осыпает белые цветы». Они покрыли пышным ковром Братские могилы и посеребрили более 200 венков.
Создание Революционного некрополя у Кремлевской стены вызвало яростную злобу реакции, особенно церковников.
11 ноября — на следующий день после похорон борцов Октября — на заседании Всероссийского церковного собора разгорелись бурные страсти. Граф Олсуфьев — бывший член Государственного Совета — заявил, что гражданские похороны большевиков у стен «русской святыни Кремля» являются кощунством и потребовал выразить «резкое осуждение» их организаторам. На нескольких заседаниях ряд епископов кричали об «оскорблении народного духа и всех святынь». Другой «радетель за народ» — Боголюбов сокрушался, что «под Кремлем стонут души погребенных без отпевания».
В эти дни «Известия Московского Совета рабочих депутатов» дали достойный отпор контрреволюционерам: «И Кремль, и безмятежный сон наших товарищей они готовы использовать в целях возбуждения темных инстинктов и натравливания масс на Советы. Товарищи! На их злобные зовы ответим проявлением глубокой любви к памяти павших героев…»
Продолжая грязную политическую игру, собор постановил: известить Московский военно-революционный комитет о желании церкви совершить «заупокойное моление» над Братскими могилами на Красной площади. 16 ноября президиум Московского Совета рабочих и солдатских депутатов ответил собору, что совершение церковных обрядов — дело совести верующих и что он «не считает возможным… вмешиваться в совершение религиозных обрядов над Братской могилой павших за дело революции, похороненных без церковных обрядов…». Президиум Моссовета, гласило опубликованное в газетах заявление, просит духовенство заранее сообщить «о времени совершения религиозного обряда на Братской могиле».
Такой ответ не устраивал соборных витий и их вдохновителей, надеявшихся, что Моссовет отвергнет их просьбу и они смогут после этого усилить контрреволюционную кампанию, восстановить против рабоче-крестьянской власти тех верующих, которые ее поддерживали.
Эта попытка не удалась, и группа членов собора во главе с епископом Гермогеном потребовала ликвидировать Братские могилы у Кремлевской стены и перенести останки борцов на кладбище в село Всехсвятское (ныне район станции метро «Сокол»). Они заявили, что «в противном случае отпевание будет не отпеванием, а второй революционной демонстрацией…». Собор, усердно ратовавший за продолжение мировой войны «до победного конца», теперь потребовал «немедленно снять со стен Кремля громадный красный плакат с революционной, угрожающей мировым кровопролитием надписью, а также красные знамена и флаги».
Трудовая Москва игнорировала эти требования реакционеров.
21 ноября знаменитый самокатный батальон, отличившийся в октябрьских боях, пришел к Братским могилам, чтобы отдать честь «павшим за освобождение рабочего класса, за мир и братство народов товарищам». Пришел в полном вооружении, с оркестром, красными знаменами и лозунгами: «Долой войну!», «Да здравствует братство народов!», «Мир хижинам! Война дворцам!», «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»
Серая лента шинелей застыла между Спасскими и Никольскими воротами. Стихли звуки революционного марша.
В этот момент со стороны Спасской башни показалась коляска патриарха Тихона в сопровождении торжественной процессии