— Мыколо! Так крыша над головою вжэе?..
Я растерялся: какая крыша?.. И вспомнил. Незадолго до этого Павло Глазовой сообщил мне: «Про квартиру написали сегодня письмо председателю горсовета. Подписались все — Макивчук, Вишня, Олейник и я».
А было так: мне долго не предоставляли квартиру, и мы с женой мыкались по знакомым. В «Перце» узнали об этом, написали в Симферопольский горисполком. Очевидно, подпись Остапа Вишни подействовала особо. Квартиру мне вскоре дали…
— A-а а! Е, е! — догадался я и поблагодарил Остапа Вишню за участие.
— От и добрэ! — улыбнулся Вишня. — А довго нэ було? — И с хитринкой посмотрел на меня.
Намек я понял:
— Столько ж, как и у вас, Павло Михайлович!..
Мы засмеялись…
— Здаеться, у нас е про що побалакаты! — оживился Вишня. — От що: заходьтэ до мэнэ, посмиемось, поплачэмо та знову тыхэсэнько пошуткуем. Цикава розмова будэ!..
Так и договорились. Как поправится Павел Михайлович, у него на квартире и встретимся…
Подали машину. Усаживаясь, Остап Вишня спросил:
— Ваши байкы хто пэрэкладае?
— Первую басню перевел Степан Олейник, а теперь трудится Павло Глазовой.
Павел Михайлович одобрительно кивнул и вдруг спросил:
— А такого байкаря чулы — Мыкыту Годованця?.. Талановытый! Иому б ваши байкы пэрэкласты.
Павел Михайлович вдруг насупил брови и шутливо погрозил:
— А взагали вам, Мыколо Сыдоровычу, треба пысаты на ридний мови, и щоб ниякых пэрэкладачив. От так…
Виновато клоню голову, пожимаю плечами.
— На жаль, чуба вжэ у вас нэмае, а то б надрав, ей-бо, надрав! — улыбнулся Вишня. — Ну, добрэ! Так чэкаю вас у сэбэ? У мэнэ тэпэр тэж добра крыша!..
Машина скрылась за углом.
Я невольно потрогал волосы. Чуб не густой, но вроде еще был. Во всяком случае, «надрать чуба» можно. Добрый Остап Вишня, видимо, пожалел.
Как-никак — земляки!..
НАШ НИКИТА ПАВЛОВИЧ
Я уверен: о Никите Павловиче Годованце, лучшем украинском баснописце, еще напишут книги, исследования, будет издано полное собрание сочинений и, конечно, академическое, будет создан музей Годованца. Его басни и переводы мировых баснописцев вошли в золотой фонд украинской и мировой литературы. Выйдут книги воспоминаний об этом замечательном человеке. Напишут и его «питомцы», обязанные Никите Павловичу за поддержку, за внимательное и заботливое слово, которым «патриарх украинской басни» всегда придавал силу молодым баснописцам.
Я был знаком и дружил с Никитой Павловичем Годованцем много лет. Осталась огромная переписка. Мне хотелось бы сохранить и образ этого человека огромной души и сердца.
Разговор с Анатолием Косматенко состоялся на перроне.
— Значит, договорились, — напомнил Анатолий. — Как только прилетаешь в Киев, в тот же день — ко мне, и мы едем прямо в Каменец к диду Миките Годованцу!
— Так сразу, с бухты-барахты?
— Какие там бухты-барахты!.. Ты не знаешь нашего Микиту Павловича! Это такой дид, такой добрый дид! Он всех нас, баснописцев, собирает, помогает, советует…
И вскочил на подножку вагона:
— К диду обязательно! Век благодарить будешь!..
Однако в Киев мне не пришлось выбраться.
И вдруг письмо: приглашение на 70-летний юбилей от Никиты Павловича Годованца в Каменец-Подольский. Очевидно, подсказал Толя Косматенко.
Однако и сейчас я не смог поехать из-за болезни. Послал поздравление и свою книжечку басен и юморесок «Переполох», недавно вышедшую в Киеве.
Вскоре — ответ. «…Очень сожалею, что Вы не смогли приехать в Каменец, — писал Годованец. — Тут было много сатириков и в том числе баснописцев… Вами издавна интересуюсь. Косматенко о Вас говорил. Читал Вас. Очень благодарен за присланную книгу «Переполох».
И тут же легонько отчитал: «Мне печально читать: «Басен я уже почти не пишу». Я патриот своего жанра — всю жизнь отдал басне, и Ваш отход меня опечалил. Отошли, было, и Манжара, и Косматенко, а потом-таки вернулись к ней. Если талант баснописца есть, то отказаться от нее не сможете. Что она «хлеба» не дает — это другое дело.
У Вас и «веселая проза» и басня веселая хорошо выходят. Любите их, а они будут любить Вас. Читатель Вас любит, знает и произведений Ваших ждет».
Вышла у меня книжечка басен в «Библиотеке Крокодила».
Не послать ли Годованцу на «зубок»?.. Познакомится с баснями поближе, критически разберет их по косточкам — и отпустит мою душу на покаяние, ибо к басням мне возвращаться не хочется.
Пошлю! Разругает — легче будет отойти от этого жанра. Ответ Годованец прислал быстро: «Вчера принесли мне Вашу новую книжечку «Крокодила» — «Девичий характер». С большим интересом и вниманием прочитал. Я б посоветовал Вам взять на вооружение басню классического образца, которая Вам хорошо удается… Присылайте мне свои басни в рукописи, интересно почитать, так как ждать, пока появится в печати, — долго… Я очень болел… лежал в больнице две недели. Потом полегчало, а потом снова стало плохо. Живу сейчас хорошо… Квартира хорошая. Материально обеспечен. Семья в порядке: жена, сын, внуки. Одна беда — здоровье не то…»
Потом в течение десяти лет, до последнего дня жизни Никиты Павловича, я буду удивляться: откуда у него столько физических и душевных сил? Как он, месяцами лежавший в больницах и дома, пичкаемый лекарствами и поддерживаемый уколами и процедурами, мог столько сделать именно за последние годы? Как мог вести нескончаемую переписку с молодыми баснописцами, настойчиво требуя от авторов кропотливой работы?
Я хорошо знал его горькую долю. Писатель Юрий Петров прислал мне свою книжечку — литературно-критический очерк «Байкар Микита Годованець», изданную в Киеве в 1963 году, еще при жизни Никиты Павловича. Петров описал, как крестьянский сын Никита бедствовал в детстве, отрочестве и юности; как занялся самообразованием, а потом стал сотрудничать в газете; как стал пробовать свое сатирическое перо; как по просьбе бойцов Красной Армии перевел на украинский язык басни Демьяиа Бедного. И, кстати, получил доброе напутствие от него.
Талант его расцвел. Он написал много сотен басен, в том числе на все сюжеты Эзопа, перевел много басен античных, византийских, французских, испанских, польских авторов — Платона, Аристофана, Аристотеля, Плутарха, Аристида, Федра, Бабрия, Леонардо да Винчи, Лафонтена, Флориана, Лашамбоди, Лессинга, Ириарте. Красицкого и много других.
Титаническая работа! Уникальный труд! Недаром называли Никиту Павловича патриархом украинской басни…
Все мы, творческие работники, страдаем не столько от критики, пусть даже резкой и частенько несправедливой, сколько от отсутствия любой критики.
Никита Павлович смотрел по-иному. Он писал мне в ответ на мои сетования на критику: «На писательской ниве всегда много терниев. Нужно иметь большую силу воли, чтобы перебороть боль и укусы комаров…
Вы трудитесь упорно, много, издаете книги, понемногу печатаетесь — чего ж еще? А что не видят критики — оно нехорошо, но терпимо. Кто знает, дала ли бы она Вам пользу?
Читатели отзываются одобрительно — это лучшие отклики, чем приятельские общие слова. Здесь нам нужно оценку находить в самом себе: ты доволен книгой? — это уже хорошо. Жми дальше!..
Басни, скажу откровенно, не все любят и принимают. Трудно трудиться баснописцам.
Сатира всегда была неуважаемым гостем у редакторов. Как болезненно страдал от этого Салтыков-Щедрин! А Гоголь сколько имел неприятностей за свою сатиру? Он и ушел из жизни раньше времени…
Жанр сатиры — в стихах или в прозе — это тяжелая шапка Мономаха. Но если уже надел себе ее на голову, то неси, терпи».
И в другом письме: «Вы и сами когда-то говорили, как хорошо принимали работники Донбасса… те басни, которые клеймили подлость, зло. Смеялись? А значит — и осуждали зло. А что еще больше надо? Значит, басня, не «хиреет», а свежая и разумная — издевается, действует, живет.
Вот вчера я получил письмо из одного села на моей Гайсинщине. Пишут, что устроили мои вечера в школе, на сахарном заводе, в селе. Слушатели только приговаривали: «Вот это да! Это — оно!» Простой читатель (он не мудрствует, как мы) хорошо понимает басни и всегда находит прототипа в действительности».
В таких письмах Никита Павлович черпал силу и уверенность.
Вот строки из другого его письма:
«Вы пишете: «Сатирик должен обязательно мыслить, анализировать, исследовать жизнь, выполнять гражданский долг»… Истина!.. Сатира без философии, без мудрости не есть сатира, а только хаханьки, веселое пустословие, милое легкомысленным слушателям».
Посылая мне свою басню, Годованец советовал: «Наше дело — писать. Поменьше мудрить, а больше творить. Что-то отсеется, а что-то и останется».
Мы «обменивались» баснями, и девиз был один: нелицеприятная критика! Бывало, я нет-нет и пошлю новый сборник уже не басен, а «веселой прозы». И тут же думаю, как среагирует Годованец: похвалит или поругает?..
Никита Павлович отвечал двояко: и с сожалением и с надеждой.
«Вы не можете быть «изменником» басни!» — строго предупреждал Никита Павлович и, даже хваля юмористические новеллы, делал обязательную оговорку: мол, «то для курортников и веселых людей, а басни — для строителей новой жизни и против тех, кто о новом не думает».
И пояснял: «Суть и слава — то, что сегодня звучит актуально и служит народу… верно служит и нам и читателям нашим… Я писал Вам и говорю снова: держитесь за басню — она Вам проложит путь в будущее, останется жить, ибо басня таит в себе мудрость, неумирающую остроту, которые имеют право на будущее. Вы знаете, когда я начал было искать в своих баснях афоризмы, тогда понял, в чем сила басни: если в ней нечего взять для афоризмов, то бедная басня… Смешинки не могут жить долго — они надоедают.
Подтекст — великая, очень великая сила, особенно в юморе, в басне. Юмор без подтекста — бедный юмор, пустословие, не стоит доброго слова».
Посылая мне басни, Никита Павлович писал: «Просьба: пропесочьте мою басню «Стол и Кресло». Ваша критика поможет мне сделать ее лучше. Я ж тут одинок, а одиночество для творческого человека — это плохо. Нам требуется товарищеский глаз и слово критики… В январском номере журнала «Радянське лгтературознавство» почитайте мою беседу про басню. Не наврал ли я?»