Отбил телеграмму Марине, чтобы встречала, и ночью сел в поезд. В кармане направление на работу. Было прохладно. Я прикорнул в полутемном уголке на нижней полке. Пассажиры спали. В душе я был спокоен и доволен собой, но вдруг встрепенулся: а если место кто-нибудь уже занял? Ведь на работу, в конце концов, принимает директор совхоза. Он не отчитывается перед областной конторой. Может принять любого…
Уснуть уже не мог. Время текло еле-еле. Казалось, что поезд шел невыносимо медленно. Никогда я так жадно не хотел работать, быть принятым, быть при месте, как все нормальные люди. Никогда так не жаждал долгожданной встречи с Мариной…
Ранним утром поезд подходил к моей станции. Вот и старинный чугунный мост через Белоярку, ее берега густо заросли ивняком. Вдали из-за кустов выползало малиновое солнце. Приземистые домики на пустынной окраине города, старые с почерневшими крышами товарные склады, железнодорожные тупики, водокачка (башня молчания, как мы называли ее в детстве), ажурные мачты высоковольтных линий вдруг обрели свое лицо, как бы ожили и приветливо смотрели в мое окно. И что-то родное я уловил во всем том, что раньше и не замечал. Сердце дрогнуло: скоро я увижу Марину. Я взял свой видавший виды чемодан и вышел в тамбур. Влажный от ночной сырости асфальт, низенький штакетник, за которым гнулись от густой листвы клены, приземистый вокзал…
…Мой город небольшой, районного значения, и обычно в будние дни на станции народу мало, особенно в такую рань.
Я держался за поручни и со ступенек вагона всматривался в лица людей, искал Марину, надеясь, что она вот-вот появится, улыбчивая и шаловливая — такой она осталась в моей памяти.
С минуту постоял на полупустом перроне, осмотрелся и, вздохнув, направился к вокзалу. В сердце закрадывалось тягучее, как туман, неприятное одиночество: не встретила… Почему?
Я перешагнул вокзальный порог, когда услышал за спиной звонкий женский голос. Ко мне подошла бывшая моя одноклассница Маша. Протянула пухленькую ручку. Ее лицо зарумянилось: кажется, она искренне рада встрече.
В школе все называли ее Машенькой. Она небольшого роста, рыженькая, веснушчатая, черты лица правильные, даже очень симпатичные. Она помолчала, закрывая острый живот полами короткого плаща, как видно, стесняясь своей беременности.
— Ты зачем здесь, Машенька? — спросил я.
— Маму провожала. А я тебя сразу заметила. Ты почти не изменился, разве что возмужал.
Ее ровные зубы сверкают белизной. Как всегда, с кем бы ни разговаривала, она щурит глаза, прячет их в ласковых ресницах. Ее лицо светится добротой и этим внутренним душевным светом притягивает к себе.
Я знал, что в школе Машенька была влюблена в меня. Кто знает, может, это чувство теплилось в ней до сих пор?
— Ты зачем сюда приехал? Просто так, к Марине? Кроме Марины у тебя, кажется, никого здесь нет.
— Знакомые есть, ты, например. На работу приехал, Машенька.
— Наверное, в управление? Начальником станешь…
Я глубокомысленно молчу с минуту, намеренно не спрашиваю о Марине, надеюсь, что сама продолжит разговор о ней.
— А я, Ваня, замуж вышла, — сказала смущенно.
— Поздравляю. Ты, конечно, счастлива?
Она не ответила на мой вопрос, как будто не слышала его.
— Приходи в гости, не стесняйся. Муж у меня простой и славный. Приходи!
Она смотрела так, будто обманула меня в чем-то.
— Спасибо. Будет время — приду. Муж-то у тебя кто?
— Шофер. А Марина в деревню уехала, вчера еще, по заданию редакции. К вечеру вернется. Мы рядом с ней живем, по соседству. Не забыл? Куда же ты теперь? Может, к нам? Не стеснишь…
— Спасибо. Где-нибудь устроюсь.
Я сдал чемодан в камеру хранения, которая находилась в вокзале за высокой тонкой перегородкой (слово «камера» резануло мое сознание!..). Внутри человек в очках играл с дежурным в карты. В зале изящные фанерные диваны на железных ножках. В одном углу расположилась семья цыган. Худенькая девочка подходила к каждому пассажиру и, останавливаясь, принималась плясать, держа в руках банку из-под консервов, в которой звякали монеты. За ней следила из угла пожилая цыганка.
— Веселов! Ты ли это? Привет! — подошел ко мне мужчина.
Это был Сергей Дмитриевич Шабуров, инженер-электрик. Года четыре назад он проходил практику у моего отца. Шабуров объяснил:
— Приехал к поезду, чтоб встретить свое областное начальство, но никого не оказалось. Видимо, нанесут мне визит в более благоприятное время, — сказал с иронией. И продолжил: — Значит, считай, тебя встречаю!..
Мы вышли на перрон. Он закурил и рассказал, что руководит строительным участком, электрифицирует окрестные деревни. Я залюбовался Шабуровым. Он почти двухметрового роста, скуласт, носит большие роговые очки. Широкие брови срослись на переносице. Чувствуется спокойная сила в нем и русское добродушие.
— Давай ко мне в гости, — предложил он с ходу.
— Я ведь, Сергей Дмитриевич, еще не осмотрелся. Надо найти где-то угол, обосноваться.
— Незачем искать. У меня достаточно углов. Крестовый дом, а семья небольшая: отец да жена-учительница. Давай поехали, — скомандовал он. — Потом все решим. Чего раздумываешь?
У вокзала стоял «бобик», забрызганный грязью. Сергей Дмитриевич сел за руль, лихо сдвинул на затылок берет, из-под которого выбился соломенного цвета вихор. Вскоре въехали к нему во двор. Под навесом около ходка с коробом серая лошадь невозмутимо ела овес.
На крыльце нас встретила жена Шабурова — черноглазая с девичьей талией женщина. У нее чуть вздернутый нос и маленький, хорошо очерченный алый рот.
— Встречай, Тоня: гостя привез, — оживленно шумел Шабуров.
— Ты без гостей жить не можешь. Каждый день у нас гости, — улыбнулась она и внимательно осмотрела меня.
Мне стало неловко.
— Тех — напоказ, а этого — на постоянное местожительство привез. С чемоданом, — сказал он, обнимая жену за плечи.
— Без моего разрешения? — шутила она, сверкая черными глазами.
— Я и сам с утра не знал, — засмеялся он. — Это сын моего друга, инженера Веселова. Знакомьтесь: Иван Петрович.
Мы познакомились.
— Зовите меня Тоней. Муж сердиться не будет.
— Не буду, — сказал Сергей Дмитриевич, лукаво усмехаясь.
— Располагайтесь, — сказала Тоня. — Сразу же уговоримся: здесь ваш дом, и вы совершенно независимы. Договорились? Я лично нигде и никогда не люблю чувствовать себя квартиранткой.
Она поставила на стол маленький самовар. Мы сели завтракать.
— Сергей Дмитриевич, — спросил я, — чья у вас во дворе лошадь?
— Совхозная. Мой отец сторожит пасеку. Он ездит на Серке. Кстати, Тоня, где отец?
— В контору пошел, кажется, приехал новый пчеловод.
Сердце мое подскочило к горлу. Так и знал!
— Откуда этот пчеловод? — спросил я обеспокоен но.
— А что? — полюбопытствовала Тоня. — Вчера звонили из области. Должен приехать. Вот он и пошел разведать.
От сердца отлегло. Я облегченно вздохнул. Все в порядке.
— Ты что обмяк? — спросил хозяин, откусывая кусочек сахару.
— Человек с дороги. Устал, — вмешалась Тоня.
— Чем думаешь заниматься? — откидываясь на спинку кресла, поинтересовался Сергей Дмитриевич.
— Работать пчеловодом. Это обо мне звонили.
— Ты серьезно? — удивился Шабуров, отодвигая блюдце со стаканом.
— Весьма серьезно, Сергей Дмитриевич. Направление получил.
— Не дури. …А впрочем, вольному — воля. Лучше уж к нам.
— Какое у вас образование? — спросила Тоня.
— Он агроном, — пояснил Сергей Дмитриевич. — И машины знает.
— А что плохого, Сережа, в том, что он будет работать пчеловодом?
— Да это же глупо, — сердито сказал Шабуров и, придвинув к себе стакан, энергично отпил глоток. — Здоровый молодой человек, полон сил, с высшим образованием и вдруг — на пасеку.
Тоня иронически улыбнулась. В комнату вошел старик с курчавой бородой, молча снял у порога туфлю (вторая нога у него была деревянная) и, присев на скамейку, поздоровался.
— Ну что? — живо осведомилась Тоня. — Встретил кого-нибудь?
— Да ничего. Брехня. Никто не приехал. Кому нужна наша пасека? — сказал старик хмуро.
— А ведь он у нас сидит… вот он, — улыбнулась Тоня. — Знакомьтесь.
— Это мой отец, Кузьма Власович, — кивнул Сергей Дмитриевич.
Я встал, подошел к порогу, поздоровался. Старик мне сразу понравился.
— Приехал, ну и хорошо. Теперь все будет в порядке, — облегченно произнес Кузьма Власович.
Тут скрипнула дверь, и в проеме показался высокий сухопарый человек в гимнастерке защитного цвета, в щеголеватых, надраенных до блеска хромовых сапогах. Он был подпоясан широким солдатским ремнем. Лицо тонкое, в мелких морщинках. Глаза маленькие, юркие, любопытные. Прическа — бобрик (волосок к волоску, как у ежа колючки). Конечно, я сразу узнал Дмитрия Ивановича Дабахова, дядю Марины, заядлого рыбака, человека разворотистого и горячего. Но не объявился, вернулся смирнехонько за стол. По правде, я и раньше встречался с ним лишь несколько раз.
— Здравия желаю! — звонко, по-солдатски отчеканил Дабахов. Он торопливо, как-то небрежно сунул руку старику и, прищурившись, взглянул на Сергея Дмитриевича. — Я к тебе. На товарный склад поступила бумага для типографии. Не на чем вывезти. Машина нужна вот так, — и он провел рукой по тонкой морщинистой шее ниже кадыка. Сергей Дмитриевич улыбнулся и покачал головой.
— Бумагу вывозить или на рыбалку ехать? А?
Дабахов улыбнулся, сморщился и, раздумывая, глотнул слюну. Острый кадык, как поршень, поднялся снизу вверх и нервно опустился.
— Если честно сказать, то мне действительно надо поехать на рыбалку. Жалко своего «Москвича». Приберечь хочется… Э-э, да тут у вас гость.
Он, чеканя шаг, подошел к столу и крепко пожал мою руку.
— Я тебя сразу не узнал. Привет! Э-э… Как тебя?
— Иван Петрович, — подсказала Тоня, остановив на мне глаза.
— Да-да. Вспомнил. Понимаешь, Иван, страсть люблю рыбачить. Поедем со мной! Отдохнешь. Ты в гости?