– Ну так за работу. Чего стоите, языком треплете?
– А?
– Я говорю – вот спасибо за помощь. Или вроде того…
– Всегда рад. – Голум, не двигаясь с места, смотрел на меня.
– Хватит любезностей. Дело само не сделается. А пустая болтовня уж точно не поможет.
Голум ушел, и через минуту до меня донеслись громкие стоны. Я прервалась и выглянула в прихожую. Голум раскорячился у стены, придавленный дверью, которую он поднял с очевидным намерением вернуть на место.
– Вы мне не поможете? – с трудом проговорил он.
Стоя с картофелиной в одной руке и ножом в другой, я смотрела, как Голум безуспешно пытается выбраться из-под двери.
– Сделайте что-нибудь, вы же задохнетесь, – констатировала я. – Ногой толкните – и высвободите голову.
– Вы так думаете? – слабеющим голосом проговорил Голум.
– Конечно. Смелее! А я вам буду говорить, получается у вас или нет.
– А может, вы тоже немножко… – Голум внезапно замолчал. Он уже еле дышал.
– Что-что? Громче, вас не слышно… И не копайтесь там, иначе дверь вас совсем раздавит.
Голум собрался с силами и толкнул дверь ногой. Дверь сдвинулась на несколько сантиметров – не много, но она явно перестала давить на Голума: его лицо приобрело нормальный цвет, Голум с шумом втягивал в себя воздух.
– Ну, раз вы уже выбрались, то я вернусь к своим занятиям, – с этими словами я отступила на кухню. – Если что – зовите. Я помогу.
Во что превратились мужчины? Предлагают помочь, а потом им самим оказывается нужна помощь. Не будь я прямо сейчас занята, я сама навесила бы дверь. Безо всякой жалости к себе. Позорище.
Я снова занялась приготовлением супа. Вода уже закипела. Я бросила в кастрюлю бульонный кубик (курицы же мне не досталось) и продолжила резать овощи.
БАБАХ! – донеслось из прихожей.
– Ой-ой-ой! – взвыл Голум.
– Вы чем там занимаетесь? – осведомилась я. – Решили окончательно доломать дверь?
Голум не ответил. Как невежливо. Я занялась супом и вышла к Голуму, лишь когда услышала, что он с кем-то препирается. Оказалось – с полицейским. Соизволили появиться.
– Это я звонила. Приехали наконец. Сколько можно ждать?
– Очень приятно. Оперуполномоченный Михал Собещанский. – И полицейский протянул мне руку.
Досадно, но ни на одного актера он не был похож, а такое сложное имя мне и не запомнить – я его забыла, как только услышала. Я решила дать полицейскому шанс и назвала его Боревич, хотя он ни капли не походил на того умного и красивого детектива[3].
Рукопожатие у него оказалось вялым. Не люблю таких.
– Так вы, будьте добры, принимайтесь за дело – мне надо как можно скорее отыскать свои вещи. Неплохо было бы арестовать преступника, и я бы уже заперла общую дверь – сами видите, мне придется покупать новые замки.
– Должен вам сообщить, – как-то неуверенно начал Боревич, – что раскрываемость подобных дел, к сожалению, невысока. Мы, конечно, сделаем все, что в наших силах…
– Что значит «невысока»? Какая еще раскрываемость? Вы что хотите сказать?
– Ну, так я пойду, – решил Голум. – Дверь худо-бедно, но держится.
– Держится? – Я критически оглядела плоды его трудов. – Дерьмо, а не работа. Еще хуже, чем было. Определенно хуже.
И я схватила Голума за рукав рубашки. Голум испуганно вытаращился на меня.
– Никуда вы не пойдете. Будете свидетелем, – прибавила я.
– На первый взгляд такие дела кажутся простыми, но это не так. У нас их много, а людей мало, ну и есть еще приоритеты… – продолжал полицейский.
– Меня это не интересует. Зачем вы мне вообще об этом говорите? Я хочу вернуть свои вещи. Вызовите, пожалуйста, этих, как их там… экспертов, собаку, прокурора – и ищите, вынюхивайте, выслеживайте!
– К сожалению, у нас нет таких ресурсов. Я бы очень хотел…
– Вы не могли бы меня отпустить? – спросил Голум, кривясь от боли.
Да, хватка у меня крепкая. Как у каждого, кто ездит в общественном транспорте.
– Слушайте… – с этими словами я втолкнула в квартиру Боревича, за ним – Голума и наконец заперла за ними дурно отремонтированную дверь. – Я никого отсюда не выпущу, пока досточтимый пан детектив не отыщет следов взломщика.
– Уважаемая, так нельзя, – воспротивился Боревич.
– Время у меня есть. Я могу вас продержать довольно долго. Прошу. Вот место преступления. Покажите, на что вы способны. Или я вам должна показать, как вести расследование?
Полицейский тяжело вздохнул и закатил глаза. Голум не протестовал – он был доволен уже тем, что я ослабила хватку, и в запястье у него снова начала циркулировать кровь.
– Не нужно сердиться. Я сделаю все, чтобы вычислить и задержать виновного, – заверил Боревич. – Я только хочу, чтобы вы знали: когда дело касается преступлений такого рода, отыскать украденное бывает нелегко, а в течение одного дня и вовсе невозможно.
– Ладно, ладно, принимайтесь за дело, а то у меня из-за вашей болтовни суп выкипит. – Я повернулась к кухне и велела Голуму: – А вы за ним приглядывайте.
Я смерила обоих грозным взглядом, так что оба поняли: я не шучу.
Суп обещал выйти неплохим. Хотя картошку я бросила поздно. Теперь надо решить, что делать: оставить картошку недоваренной или еще подержать суп на огне, рискуя переварить капусту.
– Перечислите, пожалуйста, что у вас пропало, – начал полицейский – он наконец приступил к работе.
– Большая сумма денег, важные документы и кое-какие ювелирные украшения. Телевизор оставили, потому что он сломан. Доберусь до этой сволочи – убью.
– Успокойтесь, пожалуйста. Не надо так говорить, это противоправные угрозы.
На его невежливое предупреждение я ответила молчанием.
– В котором часу вы вышли из дома? – допытывался Боревич.
– Сегодня?
– Да, сегодня. Полагаю, что вчера с вашей квартирой еще ничего не случилось.
– Браво. Вы угадали. Я вышла из дома незадолго до девяти. До магазина несколько остановок, а мне надо было приехать к открытию. Заманивают людей несбыточными обещаниями, а потом выясняется, что курицы давно уже нет. Сами знаете, как оно обстоит. Покупать продукты по обычным ценам не каждому под силу…
– Когда вы вернулись домой?
– Недавно. Вы, я вижу, несколько нелюдим. А значит, с вами не поговоришь, как с нормальным человеком.
– Сколько могло быть времени?
– Около одиннадцати, – внезапно вклинился Голум.
– А вы кто? Муж? – спросил полицейский.
– Я? Нет! – отперся Голум.
– Вы что, спятили?! – Я повернулась к Боревичу. – Я – с ним? Как вам такое в голову-то пришло!
И я посмотрела на бедного Голума. Волос на голове – раз-два и обчелся. Пусть бы вообще лысый был, но нет. Жалкие пучки, произраставшие у него на голове, пробуждали болезненные воспоминания о былой шевелюре. На бледном лоснящемся лице – огромные голубые зенки. Сутулый, с тощего зада мешком свисают тренировочные штаны. Абсолютно никаких достоинств, вот вам крест. Как можно было дать такому человеку имя киногероя? Голум из фильма небось богатырь, красавец, высокий и сильный, с буйной шевелюрой. А этот что? Лысое чучело с Медзяной, десять.
– Кем вы приходитесь потерпевшей? – спросил Боревич.
Я ответила за Голума:
– Никем.
Лицо у Голума еще больше вытянулось, что придало ему исключительно неприятный вид.
– Сосед. Я живу напротив, – все-таки ввернул Голум.
– Вы ничего подозрительного не видели? Между девятью и одиннадцатью?
– К сожалению, ничего.
– Удивительно… – усомнилась я. – Я хорошо знаю, что вы постоянно сидите возле дверного глазка. А владелец хозяйственного разболтал, что вы себе купили панорамный глазок, и вам даже лестницу видно.
– Как же так? – напирал полицейский. – Вы обычно ведете наблюдение за лестничной клеткой – и именно сегодня ничего не видели?
– Да, я и правда смотрю в глазок, но именно сегодня преступника не видел.
– Что, без перерыва смотрите?
– Без малейшего!
– И как это у вас получается?
– Признаюсь, я на минутку отошел. В туалет. Пописать.
– Сколько времени вы могли отсутствовать? Минуту?
– Нет, уважаемый, нет! – Голум снисходительно захихикал. – Пописать обычно занимает у меня от двенадцати до пятнадцати минут.
Как же меня поражал этот человек. Я уж думала, что он не сумеет стать еще ничтожнее в моих глазах, а оказалось – сумеет, да еще как! Как можно рассказывать такие неинтересные и даже отвратительные подробности своей жизни, да еще совершенно посторонним людям в прихожей?
– Вы не помните время? – спросил полицейский.
– Глупый вопрос! – вмешалась я, видя, что такой разговор никуда не приведет. – Откуда ему знать, сколько было времени, когда он пошел в туалет?
– Было десять часов тридцать минут, – проговорил явно довольный собой Голум. – Я это знаю, потому что если в воскресенье утром выпью один стакан молока, то писать пойду только в одиннадцать, но сегодня суббота, а по субботам я выпиваю два стакана.
– Отлично. – Боревича явно не смутила урологическая исповедь моего соседа. – И когда вы вернулись, вам показалось, что дверь сломана?
– Дверь мне вообще никак не показалась, потому что ее уже не было.
– И это не возбудило у вас подозрений? Вы не позвонили в полицию?
– А зачем? Я же не знал, что произошло. Если бы я увидел разломанную дверь, то, конечно, забеспокоился бы, но двери же просто не было.
– И что вы сделали?
– Ничего. Сел на стульчик…
– У вас стул стоит под глазком? – спросила я.
– Да.
– Высокий, барный?
– Я вам скажу, где такой можно дешево купить.
– Ладно, только потом. – Я фыркнула. Я, конечно, была бы не против что-нибудь выгодно купить, но еще больше мне хотелось поймать преступника.
– И, как я уже сказал, я снова сел на стульчик.
– Вы никого не видели?
– Нет. И только потом появилась соседка. Вошла в квартиру. Она так странно двигалась, такая была напряженная… – Голум, говоря это, сгорбился, вытянул голову и сделал пару шагов.