— Где он был? — спросил Роджер. Старший инспектор кивнул в угол под газовой плитой, где глиняные разводы были заметны даже на грязном полу.
— Наверно, он отвалился, когда тот пробовал, удержит ли плита его вес, — предположил Бич.
— Угу, — согласился Морсби и подошел к окну. — Конечно, ничего, — удрученно констатировал он, сощурившись разглядывая стекло. Затем он скрупулезнейшим образом осмотрел деревянную оконную раму, подоконник, наружный карниз и, чуть не вывалившись, стену внизу и раму снаружи.
— Ну? — осведомился Роджер.
— Отсюда он выбрался, — разъяснил Морсби, — а в квартиру вошел другим путем. Видите, тут следы на подоконнике, а если посмотреть вниз, то на стене видны царапины от носков ботинок — это он приноравливался, перед тем как опускаться.
— А в том, что он забрался сюда другим путем, — решил продолжить его мысль Роджер, — мы можем быть уверены потому, что окно было закрыто и непохоже, чтобы раму взломали.
— Верно, мистер Шерингэм, — мягко согласился Морсби. — А также потому, что надо быть куда более ловким грабителем, чем этот, чтобы через закрытое окно четвертого этажа обвязать веревкой газовую плиту, стоя во дворе.
— Ну конечно, — поспешил согласиться Роджер, слегка покраснев. — Однако хотелось бы знать, какого дьявола он лез по веревке, когда от улицы его отделяли всего две двери?
— Почему грабители грабят? — лаконично отозвался Морсби.
Инспектор Бич отнесся к этому справедливому вопросу с большим вниманием.
— Потому что он принес с собой веревку, сэр, и потому что он всегда пользуется веревкой, чтобы уйти; боюсь, сэр, точнее не скажешь, — объяснил он, глядя на этот предмет воровской экипировки. — Уж вы мне поверьте: если б даже эти две двери были настежь открыты и он наверняка знал, что на улице нет ни души — все равно он спустился бы по веревке. Привычка!
— Эти профессиональные грабители, по-моему, просто идиоты, — задумчиво проговорил Роджер.
— Так и есть, сэр, — с чувством подтвердил Морсби. — Вот потому-то мы их и ловим. Что скажете о веревке, Бич?
— Боюсь, что немного, сэр. Она не новая, толще и тяжелее обычной. Просто веревка, не то что эта тонкая манильская пенька. Думаю, узнать, откуда она, трудновато будет. Вот ошметок глины нам скорей пригодится. Видно, у него башмаки на резиновом ходу.
— Да, — кивнул Морсби. — Нужно как можно скорее отдать эту глину на анализ.
«В разумных пределах, — прокомментировал про себя Роджер, — эксперты могут установить, в каком районе страны имеются почвы аналогичного состава».
В дверях появился чем-то очень довольный окружной инспектор.
— Можно вас на минутку, мистер Морсби?
— Да, пока что здесь все. Скажите об этом Эндрюсу, Бич, когда он закончит в гостиной. Что там у вас, инспектор?
— Я все осмотрел внизу, во дворе и на лестнице, и нашел, где он отсиживался прошлой ночью.
— Ну, пошли посмотрим.
Они спустились на один пролет, и окружной инспектор указал на чулан, встроенный под лестницей. Открыв дверцу, они обнаружили обычные в таких местах метлы, ведра и щетки, но на полу, покрытом серым сигаретным пеплом, валялось с десяток окурков.
Морсби поднял один.
— «Плейерс». Слишком распространенный сорт. Однако ж он довольно долго здесь просидел.
— Подъезд закрывается в десять. Он вошел в дом, видно, около этого. Провел здесь часа четыре, я полагаю.
Старший инспектор пересчитал окурки.
— Одиннадцать. Примерно три сигареты в час. Да, приблизительно так. Или три часа, скажем.
— Это если он закурил сразу, едва влез сюда, — заметил Роджер. — Но ведь это еще как посмотреть. Я хочу сказать, он должен был закурить, лишь когда убедился, что в соседних квартирах утихомирились. Не стал бы он курить, если б знал, что его могут застукать.
— Это разумно, мистер Шерингэм. Но, в общем, не так уж и важно, сколько он тут проторчал. Главное, он тут действительно был. Инспектор, поставьте тут кого-нибудь, пока мы все не обработаем, и я думаю, Эндрюсу следует сразу взглянуть, нет ли тут отпечатков. Если они есть, то только здесь.
Окружной инспектор выскочил из чулана. Роджер разглядывал пол.
— Следов, между прочим, и тут не видать. А ведь вчера между девятью и десятью лил дождь. Я помню, потому что попал под него.
— Ну, в наши дни, когда имеешь дело с профессионалами, не стоит надеяться ни на следы, ни на отпечатки пальцев. — Похоже, Морсби смирился с судьбой. — Уж за этим-то они следят. Можно не сомневаться, парень хорошенько вытер ноги о коврик внизу. Если, конечно, он не попал сюда до дождя. До восьми, насколько помнится, было ясно.
— Значит, вы полагаете, он к восьми уже был здесь?
— Он мог явиться в любое время, начиная с пяти. Если он из терпеливых. Такие, бывает, как кот у мышиной норки, затаиваются надолго. Когда Эффорд опросит всех, мы узнаем, кто чужой побывал в доме после полудня.
— Глубоко копаете, — одобрил Роджер. — Но у меня есть вопрос, касающийся чулана. Догадываетесь какой?
— Нет, мистер Шерингэм, не догадываюсь. Тут слишком много вопросов.
— Не крутитесь, Морсби, — рассмеялся Роджер. — Я вот что имею в виду… Вот пепел и вот окурки, смятые и раздавленные. Но обо что он их гасил? Они определенно не растоптаны и не затушены о пол: на полу нет жженых черных меток. И на стенах тоже нет характерных пятен, какие бывают, когда о них гасят окурки. — Роджер явно был доволен тем, что заметил подробность, ускользнувшую от проницательности старшего инспектора.
— Это еще раз доказывает, мистер Шерингэм, что вы имели дело лишь с дилетантами. — Морсби чуть улыбался с видом бесконечного терпения, совершенно чуждого тому самодовольству, какое было свойственно Роджеру. — Профессионалы — дело совсем иное. Не разум ими руководит, а лишь инстинкт. И в результате — очень много умных ходов и очень мало глупых. Вот, например, этот тип, могу спорить, чисто инстинктивно гасил сигареты о подошву собственного ботинка, потому что инстинкт подсказывал ему следов не оставлять. То, что он насорил здесь, — и пепел, и окурки, — ни о чем не говорит: это привычка, а привычка сильнее инстинкта. Да, преступники-профессионалы — публика прелюбопытная.
— И в самом деле, — покачал головой Роджер.
— Итак, — радостно сказал Морсби, — пошли еще раз взглянем на тело.
Они поднялись в квартиру.
— Ни каких следов борьбы, — бормотал в задумчивости Морсби, обходя жалкие останки, чтобы разглядеть тело со всех сторон. — Никаких. Если судить по тому, как она лежит. Да и какая борьба… Доктор сказал, у нее не было сил сопротивляться. Не думаю, чтоб она весила больше шести с половиной стоунов.[1] Что скажете, мистер Шерингэм? Похоже, она лежит так, как он ее бросил.
Роджеру было нечего возразить.
Морсби опустился на одно колено, поднял остывшую руку, стиснутую в кулак, и с трудом разомкнул пальцы. Роджер понял: он хочет осмотреть ногти.
— Иногда в сжатых кулаках мы находим важные улики, — пояснил Морсби. — Но здесь — ничего. Впрочем, под ногтями что-то есть. Частицы кожи. Но боюсь, это кожа с ее собственной шеи, — прибавил он с сожалением, взглянув на горло, исцарапанное над линией удавки. — Пыталась освободиться.
Роджер кивнул:
— Она долго была в сознании?
— О нет. Ни минуты. От силы несколько секунд. И если доктор прав и нападающий действовал сзади, он не дал ей возможности до него дотянуться.
— Сильный, видно, был парень?
— Чтобы с ней справиться так быстро? Совсем не обязательно. Если ему удалось застать ее врасплох, напасть сзади и крепко сдавить горло — особой силы не требовалось. Смотрите, удавка пришлась ниже гортани, а значит, она потеряла сознание почти мгновенно.
— Почему доктора уверены, что смерть наступила от удушения? — Роджер решительно ничего не желал принимать на веру. — Почему не от повешения?
— Вы хотите сказать, повешение допускает самоубийство, а удушение — это убийство, так? — улыбнулся Морсби. — Ну, они исходили из того, как выглядят эти следы на шее: когда вешают, остается другой след. Потом, странгуляционная борозда замкнута. Это значит, применена сила. Кроме того, видите, какая она синюшная и одутловатая, это еще один признак. Нет, боюсь, этот случай к самоубийству не отнести.
— А я и не пытаюсь. Но непонятно, почему крика никто не слышал. Соседи бы сбежались сразу. И вообще шуму было бы — не оберешься.
— Резкое и внезапное сжатие дыхательного горла, — как по-писаному вещал Морсби, — делает человека беззащитным, не дает возможности позвать на помощь и почти немедленно вызывает потерю сознания и смерть без судорог.
— Вы чертовски много об этом знаете, Морсби! — восхищенно заметил Роджер.
— Знание подобных вещей — в сфере моей компетенции, — парировал Морсби и продолжил осмотр.
Роджер слонялся по комнате. Как и прочие помещения, она была невероятно запущена. Всюду толстым слоем лежала пыль. Плотно закупоренные окна почти не пропускали света. Ковер наводил глухую тоску. На полу, на креслах, в мыслимых и немыслимых местах валялась одежда, причем все эти жалкие вещи представляли собой малоприглядное зрелище. Мисс Барнетт, раздеваясь, швыряла вещи прямо на пол. Воистину воплощенная неряшливость. Роджер не мог не поделиться своими впечатлениями с Морсби.
— Конечно, неряха, — согласился инспектор. — Но могло быть и хуже.
— Неужели? — растерялся Роджер.
— Поверьте. По крайней мере она хоть разоблачалась на ночь. Я по опыту знаю, дамы подобного склада предпочитают снимать лишь верхнее платье, натягивая ночную сорочку поверх остального.
— Благодарение Богу, что я так несведущ, — отозвался Роджер. — Между прочим, — продолжил он, заметив нечто на полу рядом с коленопреклоненным Морсби, — это бусы? Те самые? Предполагаемое орудие убийства?
— Пожалуйста, не прикасайтесь к ним, сэр.
— Разумеется, не буду, — обиделся Роджер, — но посмотреть, я надеюсь, можно?
Он наклонился над бусами, старательно отводя глаза от Морсби, который раздвигал пряди волос покойной, видимо, в надежде отыскать новые улики, в чем вполне, с точки зрения Роджера, мог преуспеть.