– Ну что же, – суховато отозвался Ривз, – мы сделаем все возможное, чтобы выяснить это. При всем моем глубочайшем уважении к полиции не думаю, что она способна исследовать каждую улику. Когда я служил в военной разведке, в распоряжении полиции постоянно передавали сведения, которыми она так и не воспользовалась, уж не знаю, в силу инертности или глупости.
– В таком случае удачи вам в расследовании, но помяните мое слово: вы убедитесь, что это было самоубийство. А я собираюсь сыграть сейчас партию, чтобы развеяться и отвлечься, но вряд ли смогу нанести удар у третьей лунки после… в общем, после того, что мы увидели вчера.
Оставшись вдвоем, Мордент Ривз и Гордон договорились вновь встретиться за обедом и сообщить друг другу, как прошли утренние расследования.
– И знаете что? – добавил Ривз. – Я убежден, что необходимо изучить все обстоятельства дела и отчетливо представлять себе место, где произошло преступление. Поэтому предлагаю после обеда прогуляться к железной дороге, подняться на виадук и осмотреться, а потом доехать поездом в 4.50 от Пастон-Отвила до Пастон-Уайтчерча, чтобы в общих чертах понять, что произошло.
Они расстались, и Ривз пешком направился к бунгало Бразерхуда, расположенному неподалеку от станции Пастон-Уайтчерч, а Гордон оседлал мотоцикл и покатил в Бинвер, сонный и тихий базарный городок, он же железнодорожный узел небольшого значения, до которого было миль двенадцать.
Экономка мистера Бразерхуда, миссис Брэмстон, держалась с достоинством домовладелицы. Она изъяснялась предельно правильным английским языком, гораздо более убийственным, чем местный кокни, и скрывающим ровно столько же смысла, сколько он и открывал. Она «приступала» к тому, что другие «начинали», «затворяла» двери, которые обычно «закрывают», и «вызывала» что-либо в памяти, а не «вспоминала». Все ее конечные согласные были свистящими и, казалось, входили в состав последующих слов. Она была неумолимой и в целом никчемной болтуньей, и поскольку визит незнакомого человека привел ее в восторг, чувство собственной значимости легко восторжествовало над остатками сопереживания покойному. Экономка даже не усомнилась в том, что Ривз репортер, но, скорее всего, разговорилась бы с той же готовностью, даже если бы он назвался настройщиком роялей.
– Из «Дейли мейл»? Ну конечно, сэр. Я всегда не прочь почитать газету, а что касается «Дейли телеграф», я ею прямо-таки зачитываюсь. Вы, наверное, насчет бедного мистера Бразерхуда; ну, с ним, несчастным, все ясно… Вовсе не мистер Бразерхуд? Не стоит заблуждаться, юноша: это он, кто же еще? Полицейские хотели, чтобы я съездила и опознала труп, но едва ли я смогла бы согласиться – говорят, сильно обезображен и выглядит ужасно. Его одежда? Разумеется, это его одежда; уж не думаете ли вы, что он оделся в чужое, чтобы совершить самоубийство? Да, он был одет так же, как всегда, в простой черный пиджак и серые брюки в полоску, в точности как сказано в газетах… Кто его портной? Так сразу не скажу, хотя много раз заутюживала на них складки; в личных привычках он был очень опрятным человеком, мистер Бразерхуд. О, безусловно, так одевается не только он, но, видите ли, я считаю, что если одежда была на мистере Бразерхуде, значит, это должна быть одежда мистера Бразерхуда, вот как я думаю.
Одинокий джентльмен? Да, он был одиноким джентльменом, одиноким и единственным в своем роде, прошу простить мне эту jeu de mots[12]. Весьма своеобразным в своих привычках. Каждое воскресенье он уходил из дома, в точности как писали в газетах, а вот куда уходил, не могу сказать, хотя и работаю у него чуть ли не целый год. С понедельника по субботу каждый день он возвращался домой пятичасовым поездом, затем шел играть в гольф, а к его возвращению я готовила легкий холодный ужин…
Нет, не могу сказать, что в последнее время я замечала за ним какие-либо странности. Видите ли, мистер Бразерхуд всегда был чрезвычайно сдержанным, немногословным, если вы понимаете, о чем я. (Ривз счел, что этой особенностью отличается большинство собеседников миссис Брэмстон.) Время от времени он просил меня оставить его, так как у него много дел. Помнится, две недели назад он чуть не вспылил, когда не смог найти свое пальто, собираясь выйти побеседовать с деревенскими, но я нашла его… Нет, к своим проповедям он приступил никак не больше двух месяцев назад. Никогда не могла понять, зачем ему это; сама я в церковь не хожу, но, видите ли, считаю, что, если люди хотят ходить в церковь, зачем же им мешать? Живи и не мешай жить другим – вот мое мнение. Прошу учесть, что я не назвала бы себя набожной, но я предпочитаю видеть, как каждый идет своей дорогой, не навязывая ее другим. Мисс Фробишер, вот она часто являлась сюда с душеспасительными брошюрками, но я говорила ей: «Мисс Фробишер, вы зря теряете время, оставляя их здесь», и это чистая правда…
Сумасшедший, сэр? Боже, нет, какое же это сумасшествие? Конечно, у каждого свои странности – а у кого их нет, сэр? И как я уже сказала, мистер Бразерхуд был своеобразным человеком, но отнюдь не помешанным; будь он не в своем уме, я не стала бы прислуживать ему… Самоубийство? Конечно, это было самоубийство, и, как теперь говорят, мистер Мерриэтт отказывается хоронить его на освященной земле, ведь так? Ну так можете поверить мне на слово: мистер Бразерхуд не стал бы возражать. Некоторым людям нет дела до того, что будет с ними после смерти; вот и мистер Брэмстон был такой, предоставил все мне – он не стал бы возражать, даже если бы мы взяли лопату и зарыли его в саду за домом, так уж он был устроен. Но, само собой, ничего подобного я бы не сделала, и его похоронили как полагается на кладбище при церкви, мистера Брэмстона то есть, и священник отслужил по нему прекрасную панихиду… Что? Вам уже пора, сэр? Безусловно, для меня было большой честью предоставить вам сведения… доброго вам утра, сэр.
Это сокращенный пересказ беседы, однако содержащий все, что сообщила миссис Брэмстон по существу вопросов. Неожиданно для себя Ривз посочувствовал коронеру, которому еще только предстояло столкнуться с этим бурлящим словесным потоком. Вернувшись в клуб, Ривз обнаружил, что обеденное время уже близко и что Гордон ждет его, успев побывать в Бинвере.
– Ну как, нашли что-нибудь? – спросил Гордон.
– Да, – ответил Ривз. – Нашел жену для Кармайкла. Нашел женщину, которая в любой беседе его за пояс заткнет. – И он перешел к повествованию о пространных рассуждениях миссис Брэмстон и ее незначительном вкладе в раскрытие тайны.
– А вам повезло больше? – наконец спросил он.
– Действуя согласно полученным указаниям, я проследовал в первую очередь к адвокатской конторе господ Мастермена, Формби и Джарролда. Она располагается в одном из прелестных особнячков времен королевы Анны на Хай-стрит – с мощенной плитами дорожкой до входной двери и голубой калиткой, которую следовало бы покрасить – хотя покраска лишь испортила бы ее. Особняк превращен в контору, пропахшую внутри плесенью и ветхой бумагой. Сильнее всего плесенью несет от старого клерка, к которому я обратился с вопросом, нельзя ли мне увидеться с мистером Мастерменом. Он ответил: «К сожалению, нельзя, сэр. Мистер Мастермен умер».
– Умер?.. Как? Когда?
– Именно так я и спросил. И старый джентльмен сообщил: «Примерно двадцать три года назад. Не хотите ли встретиться с мистером Джерралдом?» И тут я совсем растерялся, потому что, даже если старина Мастермен завещал свои носовые платки Джерралду, маловероятно, что старина Джерралд до сих пор пользуется ими, пусть даже они удачно сочетаются с мебелью.
– И как же вы в конце концов выкрутились? Ведь вы оказались в весьма затруднительном положении.
– Да, оказался, и мысленно бранил вас на все корки. Тем не менее я улизнул, избежав разговоров по душам с мистером Джерралдом. Я просто ответил: «О, прошу меня простить, я, должно быть, перепутал… если не ошибаюсь, это дом доктора Мастермена?» Убив этим выстрелом сразу двух зайцев, я не вызвал подозрений и в то же время узнал, как пройти к дому другого Мастермена – по словам моего собеседника, большому дому по другую сторону заливного луга за церковью.
– И вы отправились туда?
– Нет. Мне пришло в голову, что человек, живущий в доме таких размеров, скорее всего, держит мужскую прислугу – одного или двух человек, и я мог бы попытаться выдать себя за кого-нибудь из них. И я зашел в бинверскую паровую прачечную, где никто не знал меня в лицо, сказал, что я от доктора Мастермена, и спросил, не будут ли они так любезны сообщить вышеупомянутому доктору, как они намерены поступить в отношении двенадцати новых носовых платков, не вернувшихся из стирки. Звучит рискованно, но на самом деле никакого риска тут нет: всем мужчинам кажется, что они сдают в стирку больше вещей, чем на самом деле. Ответственная дама оказалась довольно доброй и терпеливой и, очевидно, привычной к жалобам такого рода; она ответила, что все носовые платки доктора Мастермена уже отосланы ему. К счастью, я сблефовал и потребовал, чтобы она поискала как следует; немного погодя она вернулась со стопкой носовых платков, которые я забрал с собой. Их было пять – четыре платка Мастермена и один Бразерхуда.
– О, так, значит, похоже…
– Вот именно: похоже, нам придется признать, что к этому делу причастна бинверская паровая прачечная. В сущности, если бы мы нашли у мертвеца его собственный носовой платок, это выглядело бы крайне подозрительно. Ну, и поскольку оставлять платки у себя было бессмысленно, я бросил всю стопку в почтовый ящик Мастермена. Да, неординарное решение, но мне казалось, оно избавит меня от объяснений.
– Без сомнения, все мы чрезвычайно признательны мистеру Гордону за блистательную работу в кругу Мастерменов. Но, судя по всему, мы вернулись к тому, с чего начали. Мы по-прежнему не знаем, чей это был труп.
В дверь постучали, и возник незваный гость – Кармайкл.
– Простите, если помешал, – заговорил он, – но я думал, вам будет небезынтересно узнать о том несчастном, которого мы нашли вчера. Сегодня утром мой кедди поделился со мной последними известиями. Поразительно, как эти кедди подхватывают что угодно, кроме мячей.