Донос встревожил Керенского. Производилосьрасследование: допрашивалась прислуга,осматривались печи. Вырубова была отправлена вкрепость.
Старый дядька Наследника Цесаревичабоцман Деревенко, тот самый, среди детей которогопротекли первые годы жизни Наследника, кто носилего на руках во время болезни, в первые же днипереворота проявил злобу к нему и оказалсябольшевиком и вором.
Всем этим людям невольнопротивопоставишь двух других, никогда непринадлежавших к придворной среде. Это былидевушка Маргарита Хитрово и некая ОльгаКолзакова. Они не боялись иметь общение сзаключенной семьей и в своих письмах слали ейслова любви и глубокой преданности, не прикрываясвоих имен никакими условностями.
Но я особо полагаю себя обязаннымотметить высокую степень личного благородства иглубочайшую преданность Русскому Царю и егосемье двух лиц: воспитателя НаследникаЦесаревича швейцарца Жильяра и преподавателяанглийского языка детям англичанина Гиббса.
Неоднократно подвергая жизнь своюриску, Жильяр всецело жертвовал собой для семьи,хотя ему как иностранцу ничего не стоило уйти отнее в первую же минуту.
В момент ареста Государыни Гиббс небыл во дворце. Потом его уже не впустили. Оннастойчиво стал требовать пропуска и подалписьменное заявление, чтобы ему позволили учитьдетей. В показании его значится: “ВременноеПравительство не позволило мне быть при них.Отказ, я очень хорошо это помню, имел подписи пятиминистров. Я не помню теперь, каких именно, но япомню, что именно пяти министров, причем из моегоходатайства было видно, что я преподаю наукидетям... Мне, англичанину, это было смешно”. Пятьреволюционных министров не сломили волиупорного англичанина. Он соединился с семьей, ноуже в Сибири. В показании его значится: “Яприехал в Тобольск сам. Я хотел быть при семье,так как я им предан... Это было в час дня. Я былпринят Государем в его кабинете, где былиИмператрица и Алексей Николаевич. Я очень рад былих видеть. Они рады были меня видеть. Императрицав это время уже понимала, что не все, которых онасчитала преданными им, были им преданны. Им неоказался преданным начальник конвоя граф Граббе.Граббе убежал от них на Кавказ во времяреволюции”.
Должностные лица:дворцовые коменданты Коцебу и Коровиченко,военный министр Гучков, министр юстицииКеренский
Как относились к семье те люди, которымпринадлежала власть над ней в дни революционногопотока?
Ближайшая власть была в рукахдворцового коменданта Коцебу и начальникакараула Кобылинского.
Штаб-ротмистр Коцебу, офицер УланскогоЕе Величества полка, был первым революционнымкомендантом. Его назначил на эту должностьгенерал Корнилов. Все свидетели в одинаковыхвыражениях говорят о роли Коцебу: он служил нереволюции, а царской семье. Но он не был искушен вэтом трудном деле и не учел настроения дворцовойприслуги. Когда он сидел и беседовал с Вырубовой,за ним внимательно следили. Подсмотрели, что онпередает царской семье письма, не вскрывая и нечитая их. В результате последовал донос, и Коцебубыл уволен.
После него короткое время обязанностикоменданта нес Кобылинский, а затем комендантомбыл назначен Коровиченко.
Павел Александрович Коровиченко —военный юрист по образованию и адвокат попрофессии. Политический единомышленникКеренского, связанный с ним и общностьюпрофессии и личными узами, он был в полном смыслеслова “оком” Керенского во дворце. В показаниипоследнего значится: “Коровиченко, как лицо,назначенное мною, который был уполномоченнымВременного Правительства, являлсяуполномоченным от меня. Ему там в мое отсутствиепринадлежала вся полнота власти”.
Своей личной персоной Коровиченко ненес зла семье. Наоборот, он старался сделать еезаключение менее стеснительным. Но, непринадлежа к той среде, в которую он попал, он неумел держать себя и казался семье грубым,бестактным, плохо воспитанным. Передавая Княжнамписьма или беседуя с ними, он “в шутку” говорил сними словами этих писем, не замечая, что такие“шутки” коробят их. Семья не любила его. Оноставил свой пост добровольно, будучи назначенкомандующим войсками сначала казанского, а затемташкентского военного округа, где и был убитбольшевиками.
После Коровиченко обязанностикоменданта снова перешли к Кобылинскому, которыйсохранил их до самого конца. Поэтому о ролиКобылинского я скажу впоследствии.
Из лиц, имевших высшую власть, вЦарском бывали: генерал Корнилов, военныйминистр Гучков и министр юстиции Керенский.
Несмотря на неблагодарную роль,которую принял на себя Корнилов, на некоторуюсухость к нему Императрицы, он все же, видимо, ни укого не оставил во дворце чувстванедоброжелательства к себе.
В показании камердинера Волковазначится: “Арестовывать Государыню приезжалгенерал Корнилов. Я его сам тогда видел-Держалсебя Корнилов наружно с достоинством, какдержали себя все приезжавшие в старое время водворец. Государыня нисколько не была огорченапосле отъезда Корнилова и была так же спокойна,как и раньше, до его приезда. Я уверен, чтоКорнилов лично не сделал Ее Величеству ничегохудого и не причинил ей никакой обиды”.
В таких же выражениях говорят об этом ивсе другие свидетели.
Когда позднее Керенский объявилКорнилова изменником России и Государь узнал обэтом, он выражал свое глубокое возмущение инегодовал за Корнилова.
Гучков был в Царском, видимо, один раз,и до приезда Государя.
Свидетели показали:
Князь Львов: “Он (Гучков) ездил тудакак военный министр. Делал ли он тогда доклад поповоду своей поездки, я не помню; с кем он там имелобщение, я не знаю”.
Камер-юнгфер Занотти: “После, должнобыть, приезда Корнилова приезжали к нам во дворецеще какие-то люди. Насколько я могу помнить, срединих был тогда Гучков. Я хорошо помню, чтоГосударыня тогда очень волновалась по поводу ихприезда и выражала свое негодование по этомуповоду: ей было неприятно их видеть. Но она виделатогда Гучкова (я теперь хорошо помню: да, это былГучков). Она после говорила, что приезд его былбесцелен, что ему не для чего было приезжать”.
Камердинер Волков: “Зачем он (Гучков)тогда приезжал к Императрице, я не знаю. Его никтоне звал. Приезжал он тогда сам и безпредупреждения. Когда он шел назад, один изофицеров, приезжавших с ним, как заметно было,основательно пьяный, обратился ко мне,гардеробщику Ивану Мартышкину и лакеям Труппу иПредовскому (мы все стояли вместе) и злобнокрикнул нам: “Вы — наши враги. Мы — ваши враги. Выздесь все продажные”. Он это кричал громко, снеприличными жестами, как пьяный. Я сказал ему:“Вы, милостивый государь, в нашем благородствеошибаетесь”. Больше я ничего не стал емуговорить. Гучков шел впереди в расстоянии всегонескольких шагов от этого пьяного офицера и дажеголовы не повернул на эти слова. Он не мог неслышать этих слов”.
Относились ли эти слова к хозяевамдворца?
Хотя я допрашивал Гучкова [12 ] как свидетеля, но по узкоспециальномувопросу. Я надеялся, что он даст впоследствииболее пространное, исчерпывающее показание. Ноего дальнейшее отношение к делу дало мнеоснование думать, что он не желает болеесвидетельствовать. Поэтому, освещая егопосещение Царского данными следствия, я, каксудья, отнюдь не настаиваю, что они вполнесоответствуют истине.
Первое свидание Керенского с царскойсемьей произошло 3 апреля 1917 года. Он был принятИх Величествами в присутствии НаследникаЦесаревича и Великих Княжен Ольги Николаевны иТатьяны Николаевны. Никто из посторонних приэтом не присутствовал и очевидцемпроисходившего не был. Правда, няня детей Теплеванаходилась в соседней комнате, но она слышалатолько первые слова Керенского и ничегосущественного в дело не внесла.
Сам Керенский показал: “Я видел тогдаЦаря, Александру Федоровну и детей, познакомилсяс ними. Я был принят в одной из комнат детскойполовины. Свидание в этот раз было коротким.После обычных слов знакомства я спросил их, неимеют ли они сделать мне как представителювласти каких-либо заявлений, передал имприветствие от английской королевской семьи исказал несколько общих фраз успокоительногохарактера. В это же свидание я осмотрел помещениедворца, проверил караулы, дал некоторые указанияруководящего характера”.
Жильяр рассказывает в своей книге [13 ] со слов Наследника Цесаревича, чтоКеренский во время этого первого свидания,уединившись с Государем, сказал ему: “Вы знаете,что я добился отмены смертной казни какнаказания... Я это сделал, хотя множество моихтоварищей пало жертвой своих убеждений”.
Я не имел в виду при допросе Керенскогоэтого рассказа, и поэтому его слова про “общиефразы успокоительного характера” могу лишьоставить на его совести.
Керенский бывал в Царскомнеоднократно. Он говорит на следствии: “...Я былтам приблизительно 8—10 раз, выполняя моиобязанности, возложенные на меня ВременнымПравительством. В эти посещения я видел Николаяиногда одного, иногда вместе с АлександройФедоровной”.
Как же Керенский относился к царскойсемье?
Многие из свидетелей, по их психологии,были несомненно враждебны Керенскому. Тем неменее истина в их словах довольно выпукла.
Чемодуров: “Отношение Керенского кГосударю и его семье было вполнеблагожелательное и корректное”.
Теглева: “Я была невольнойсвидетельницей первого прибытия к намКеренского и его первого приема Государем. Он былпринят тогда Их Величествами в классной комнатев присутствии Алексея Николаевича, ОльгиНиколаевны и Татьяны Николаевны. Я как раззастряла тогда в ванной, и мне нельзя было пройтив первое время. Я видела лицо Керенского, когда онодин шел к Их Величествам. Препротивное лицо:бледно-зеленое, надменное, голос искусственный,металлический. Государь ему сказал первый: “Вотмоя семья. Вот мой сын и две старшие дочери.Остальные больны: в постели. Если Вы хотите, ихможно видеть”. Керенский ответил: “Нет, нет. Я нехочу беспокоить”. До меня донеслась сказаннаядальше им фраза: “Английская королевасправляется о здоровье бывшей Государыни”.Дальнейшего разговора я не слышала, так как яудалилась. Я видела лицо Керенского, когда онуходил: важности нет, сконфуженный, красный; оншел и вытирал пот с лица... Он приезжал потом. Дети