Первым, само собой, выскочил Томми Линч.
— Вы хотите сказать, что наркотики принадлежали кому-то другому? — с жаром предположил он. — Бойфренд?
— Возможно, — осторожно сказала Хиллари, стараясь несколько остудить его энтузиазм. Она помнила — еще помнила — те давние дни, когда сама пылала тем же энтузиазмом.
— У нес на руке всего один укол, босс, — сказала Джанин и пожалела, что не могла осмотреть тело самостоятельно.
— Вот именно, — сказала Хиллари. — И что из этого следует?
Она никогда не принадлежала к числу тех начальников, которые стремятся забрать все вкусненькое себе.
Джанин кивнула. Она начинала понимать, к чему клонит инспектор.
— Первая проба?
Томми Линч покачал головой.
— Вот не повезло девчонке, — негромко сказал он.
А Хиллари задумалась.
Вправду ли это было слепое невезение?
Беда только в том, что, пока нет заключения о вскрытии, они не могут знать наверняка, с чем имеют дело.
Возможно, укол вообще не имел никакого отношения к смерти. Маловероятно, конечно. Но за время работы в долине Темзы Хиллари повидала и не такое.
Хиллари отправила Томми составлять список ближайших подруг пострадавшей, а Джанин поставила в коридоре у двери комнаты на случай, если криминалистам понадобится помощь или отыщется что-нибудь неожиданное.
Хиллари заметила, что красавицу-блондинку этот приказ не обрадовал — вдруг да пожалуется потом Мэлу, пришло ей в голову. Вот потому-то ей и не нравилась вся эта история с их романом. Само его существование вечно порождало какие-то подводные камни, и Хиллари знала, что рано или поздно непременно наткнется на какой-нибудь из них и расшибет лоб.
Вздохнув, она двинулась в офис секретаря, где, как она и ожидала, ей сообщили, что директор ждет ее на кофе у себя в кабинете.
Кабинет директора располагался на верхнем этаже и выходил окнами в сад. Самый обычный кабинет — стены до середины обшиты дубовыми панелями, по обе стороны от оригинального камина (кажется, работы Адама) тяжелые кресла в бордовой коже. На стенах выстроились в ряд масляные портреты высоких персон. Высокие створчатые окна обрамляли длинные бархатные занавески того же бордового оттенка, и края их складками лежали на полу. В центре комнаты располагался большой стол с обитой кожей крышкой и антикварным чернильным набором из серебра.
Все вместе это здорово смахивало на кабинет деревенского сквайра годов эдак двадцатых прошлого века — ничего иного Хиллари и не ожидала.
Из этой картины выбивался только современный компьютер да лазерный принтер, занимавший край стола.
Сидевший за этим пришельцем из двадцать первого века человек встал и оказался очень похож на банкира. У него был синий костюм с запонками, галстук какой-то второсортной частной школы и гладко зачесанные назад седые волосы, как у актера.
— А, Венди, это, должно быть, из полиции?
Секретарша, удивительно молодая женщина в джинсах, провела Хиллари в кабинет. Утвердительно улыбнувшись, секретарша отправилась за кофе.
Хиллари готова была поставить свою месячную зарплату на то, что кофе прибудет в турке, и подадут к нему что-нибудь эдакое, вроде миндального печенья с ликером.
— Я доктор Хэйверинг, — директор протянул ухоженную руку, и Хиллари ее пожала.
— Инспектор уголовной полиции Грин, сэр, — официальным тоном сказала она.
Она села на предложенный стул — уменьшенную копию кресла у горящего камина, расположенную под стратегическим углом к столу, — и посмотрела в окно.
Из кабинета открывался прекрасный вид на оксфордские крыши — Хиллари безошибочно отыскала взглядом характерный сводчатый купол Камеры Рэдклиффа.
— Прекрасный вид, не правда ли? — заметил доктор Хэйверинг, вальяжно откинувшись на стуле. Только беспрестанно шевелящиеся пальцы выдавали его волнение.
— Как давно вы занимаете пост директора? — спросила Хиллари и ради информации, и чтобы прощупать собеседника. Что-то подсказывало ей, что в ближайшее время ей предстоит часто бывать в колледже Святого Ансельма. Так зачем злить здешнее начальство?
— О, всего два года. Мой предшественник был особой духовного звания. Совет колледжа решил, что теперь им нужен кто-нибудь с более практическими взглядами.
Он улыбнулся с точно рассчитанным смущением, которое лишь придало его улыбке очарования. Хиллари кивнула и улыбнулась в ответ.
— Что вы можете сказать о Еве Жерэнт, доктор Хэйверинг? — спокойно спросила она, желая сразу перейти к делу.
— Ах да, Ева… — печально произнес директор. В самом ли деле он знал ее настолько хорошо, что мог звать по имени, или же это все напоказ?
Директор положил перед собой тонкую папку палевого оттенка и открыл ее.
— Сэр, если не возражаете, я хотела бы получить копию ее личного дела, — вставила Хиллари прежде, чем он успел заговорить. — Нельзя ли попросить вашу секретаршу сделать копию и передать ее кому-нибудь из моих подчиненных?
— А? Ах да… да, конечно, — с готовностью подхватил директор. Но особой радости в его голосе слышно не было.
Хиллари не стала придавать большого значения его недовольству. Почти все бизнесмены, которых она знала, умели ценить информацию и очень не любили ею делиться — ни с кем, никогда.
— Так, посмотрим… А, спасибо, Венди, — сказал он. Хиллари услышала, как за спиной у нее открылась дверь, и терпеливо дождалась, покуда секретарша поставит на стол поднос. От аромата свежемолотого кофе у нее слюнки потекли. Божественный темный напиток был подан в сопровождении двух стеклянных чашечек. На подносе стоял серебряный кувшинчик с настоящими сливками, сахарница с коричневым сахаром и тарелочка имбирного печенья под слоем чего-то воздушного, издающего легкий аромат ликера.
Ну вот. Почти угадала.
Она подождала, пока добрый доктор нальет кофе, и с улыбкой приняла у него чашку. На имбирное печенье она старалась даже не смотреть. И без того грудь и бедра девать некуда. Глазом моргнуть не успеешь, как и талия с задницей расплывутся.
— Посмотрим, посмотрим. Ева. Ах, вот оно что — самое обычное заявление на поступление, — завел доктор Хэйверинг вполголоса, словно беседуя сам с собой.
Неужели он действительно так спокоен, как хочет казаться? Нет, должно быть, это просто защитный механизм.
А, неважно. Хиллари уже начала привыкать к доктору Хэйверингу.
— Родители живы, отец владеет аптекой, есть брат. Окончила современную школу практического образования, хорошие оценки. Возраст на момент поступления — девятнадцать лет. О, получала стипендию.
Хиллари стало интересно.
— Умница?
Как обманчива может быть внешность! Погибшая ну никак не тянула на синий чулок.
— Нет-нет, то есть нет, возможно, она была умна, но я всего лишь хотел сказать, что она была одной из… мм… нескольких студенток, обучение которых полностью покрывал колледж.
Вот оно что. Теперь Хиллари понимала — все, включая причину его заминки.
Колледж Святого Ансельма почти наверняка скупился на стипендии бедным студентам — одна-две, не больше. Вот почему Хэйверинг с таким усилием выговорил слово «нескольких». И, как все стипендии, они играли чисто декоративную роль. Фраза о стипендиях для достойных, но бедных студентов будет хорошо смотреться в буклете, подчеркнет либеральный дух колледжа Святого Ансельма, а заодно поможет успокоить толстосумов-попечителей, которые чувствительны к таким вещам.
На практике же стипендии эти были чистой показухой. Но кто-то же должен их получать, и в данном случае этим кем-то оказалась покойница.
Интересно. Очень интересно. Может быть, это имеет отношение к случившемуся?
И да, на чердак действительно ссылали студентов понезначительней.
Значит, покойная девица к числу богатых не относилась.
Чем дольше Хиллари об этом думала, тем больше утверждалась в своем мнении о том, что это действительно важно. Правда, почему — она и сама не знала. Наркотики убивают и богатых, и бедняков, не знают ни финансовых, ни социальных преград.
— С мадемуазель Жерэнт были какие-нибудь трудности? — спросила Хиллари, подметив, как удивился директор, услышав безошибочное французское обозначение незамужней девушки.
— Трудности? Какие?
— На нее не жаловались? Может быть, в последнее время она не выполняла заданий или еще что-то в этом роде? Бывала пьяной, давала повод для жалоб?
— Нет-нет, ничего такого. — Доктор Хэйверинг что-то торопливо нацарапал на листе бумаги. — Никаких упоминаний об этом нет.
Хиллари кивнула. Собственно, ничего иного она и не ожидала. Будь у девушки проблемы, она ни за что не стала бы афишировать их в колледже. Будучи студенткой на стипендии (приняли из милости?), француженка наверняка хорошо понимала, какая пропасть отделяет ее от девчонок из значительно более состоятельных слоев общества.
Из строк личного дела складывался образ девочки глубоко провинциальной. Отцовская аптека — наверняка наследное дело, переходящее из поколения в поколение; оно вполне пристойно кормило семью, однако едва ли позволяло поддерживать тот образ жизни, к которому привыкло большинство студенток колледжа Святого Ансельма.
Девочка ходила в государственную школу, получала хорошие оценки, мечтала попытать счастья в Оксфорде — и добилась своего. Но здесь она столкнулась с иной культурой — насколько болезненным было это столкновение? Была ли она одинока? Нет, конечно, не была — такая красавица без друзей не останется. Как минимум, одна подруга у нес имелась: та самая девочка, которая нашла ее мертвой.
Так откуда же взялся этот след от укола на руке и смерть в цветущие девятнадцать лет?
— Скажите, инспектор, вы уже, мм, установили причину смерти? — разбил цепочку ее мыслей голос директора.
— Пока нет, сэр, — твердо ответила Хиллари, не желая вдаваться в объяснения. Объяснять будем позже. — Кстати, вы уже связались с родителями? — спросила она.
— Нет. Нет, я решил, что это лучше будет сделать вам.
Хиллари кивнула. Он хотел свалить эту обязанность на нее, но она его не винила. Тем более что сама собиралась переложить задачу на французские власти в Лилле.