— Жуткая история.
— Да, — сказал Курт Валландер. — Иногда я не могу взять в толк, что происходит с этой страной.
Едва он вышел из управления полиции, в лицо ударил ледяной ветер. Валландер пригнулся и почти побежал к автостоянке. Только бы снег не пошел, подумал он. По крайней мере, пока мы их не поймали.
Он забрался в машину и долго выбирал кассету. Так и не решив, что бы ему послушать, поставил «Реквием» Верди. В свое время он не поскупился и установил в машине хорошие, дорогие колонки. Величественные и мощные звуки заполнили салон. Он свернул направо и поехал по Драгунгатан в сторону Эстерледен. Над дорогой кружились редкие сухие листья. Одинокий велосипедист, борясь с ветром, упрямо крутил педали. Валландер опять почувствовал голод и завернул в кафетерий при заправке «ОК». На диету сяду с завтрашнего дня, решил он. Если я опоздаю хоть на минуту, отец скажет, что я предатель.
Он мгновенно умял гамбургер с картошкой во фритюре. Так быстро, что его прохватил понос.
Сидя в туалете, он заметил, что пора бы сменить трусы. И внезапно понял, до чего устал. Он поднялся, только когда в дверь настойчиво постучали.
Он заправил машину и поехал на восток, через Сандскуген, потом свернул на Косебергу. Отец жил в небольшом домике на отшибе, между морем и Лёдерупом.
Было без четырех минут семь, когда Валландер въехал на засыпанную гравием площадку перед отцовским домом.
Эта площадка была причиной последней продолжительной ссоры с отцом. Раньше двор был красиво вымощен булыжником, которому было столько же лет, сколько и самому дому. И вдруг отцу стукнуло в голову, что надо засыпать ее каменной крошкой. Стоило Курту возмутиться, как отец вышел из себя.
— Я не нуждаюсь в опекунах! — кричал он.
— Но зачем уничтожать прекрасную каменную кладку! — пытался убедить его Курт.
И они поссорились.
Теперь подъезд к дому был усыпан хрустящей под колесами серой гранитной крошкой.
В сарае горел свет.
Такое ведь может случиться и с отцом, внезапно подумал Валландер.
Вполне возможно, убийцам придет в голову, что его отец — подходящий объект для ограбления.
И никто не услышит, как тот зовет на помощь, — при таком-то ветре: до ближайшего соседа полкилометра, и он тоже старик.
Он дослушал до конца «Dies Irae», вышел из машины и потянулся. В сарае была студия. Там отец вечно писал свои картины.
Это одно из его первых воспоминаний. От отца всегда пахло скипидаром и масляными красками. Он постоянно стоял перед своим липким от краски мольбертом — в темно-синем комбинезоне и обрезанных резиновых сапогах.
Только когда Курту исполнилось лет пять или шесть, он сообразил, что отец пишет разные картины — раньше ему казалось, что он работает все время над одной и той же.
Мотив, во всяком случае, не менялся.
Грустный осенний пейзаж, зеркальное озеро, на переднем плане кривое дерево с голыми ветками. Далеко, на горизонте, неясно маячит горная цепь, окутанная облаками, неправдоподобно сияющими в лучах вечернего солнца.
Иногда, под настроение, отец добавлял глухаря. Глухарь сидел на пеньке, всегда в левом углу полотна.
К ним домой регулярно приезжали люди в дорогих костюмах и с тяжелыми золотыми кольцами на пальцах. Иногда они приезжали в ржавых грузовичках, иногда — в огромных, сверкающих никелем американских машинах. Они забирали картины. Курт не помнил, какие полотна пользовались предпочтением, — с глухарями или без.
Всю жизнь отец писал один и тот же мотив. Его картины продавались в магазинах и на аукционах и давали ему средства к существованию.
Они жили в Клагсхамне, недалеко от Мальмё, в доме, перестроенном из старой кузницы. Там выросли и Курт, и его сестра Кристина, и стойкий запах скипидара сопровождал все их детство.
Лишь когда отец овдовел, он продал старую кузницу и переехал на хутор, поближе к природе. Курт никогда не мог толком понять, зачем он это сделал, потому что теперь отец постоянно жаловался на одиночество.
Курт Валландер приоткрыл дверь в сарай и увидел, что отец работает над картиной, на которой для глухаря места, похоже, не было. Как раз сейчас он выписывал дерево на переднем плане. Пробормотав «Привет», он продолжал водить кистью.
Валландер налил себе кофе из чумазого кофейника, стоявшего на коптящей спиртовке.
Он наблюдал за отцом. Ему уже скоро восемьдесят, маленький, сгорбленный, но все равно просто излучает энергию и волю.
Буду ли я таким же, когда состарюсь, подумал он.
В детстве я был похож на мать. Теперь — на деда. Может быть, к старости стану похожим на отца.
— Выпей кофе, — сказал отец. — Я сейчас закончу.
— Уже выпил.
— Значит, выпей еще, — сказал отец.
Не в духе, подумал Курт Валландер. Старый тиран, все у него зависит от настроения. Что ему от меня надо?
— У меня полно работы, — сказал Курт Валландер. — Придется работать всю ночь. Я подумал, тебе что-то нужно.
— Почему это тебе надо работать всю ночь?
— Я должен дежурить в больнице.
— Это еще зачем? Кто-то заболел?
Курт Валландер вздохнул. Хоть он и сам провел сотни допросов, ему никогда не достичь того упорства, с каким отец допрашивал его самого. И это притом, что его абсолютно не интересовало, чем сын занимается там в полиции. Отец был огорчен и разочарован, когда Курт Валландер в восемнадцать лет решил стать полицейским. Но какие именно отцовские надежды он не оправдал, выяснить так и не удалось.
Он пытался поговорить с ним на эту тему, но безрезультатно. Несколько раз при встрече он затевал разговор об этом с Кристиной, у которой была дамская парикмахерская в Стокгольме. Сестра с отцом прекрасно ладила, но и она не знала, о какой карьере для сына тот мечтал.
Курт Валландер прихлебывал остывший кофе и думал, что, может быть, отец надеялся, что сын возьмется за кисть и продолжит писать тот же пейзаж.
Отец вытер руки грязной тряпкой. Когда он подошел, чтобы налить себе кофе, Курт заметил, что от него пахнет грязным бельем и немытым телом. Как сказать собственному отцу, что от него пахнет, и при этом не обидеть?
Может, он уже настолько стар, что в одиночку не справляется? И что тогда делать?
Я не могу взять его домой. Мы убьем друг друга.
Он наблюдал за отцом. Тот размашисто вытер нос рукой и шумно отпил кофе.
— Давно ты у меня не был, — сказал он с упреком.
— Позавчера я у тебя был!
— Полчаса!
— Но был же.
— Почему ты не хочешь меня видеть?
— Да хочу я, хочу! Но не забывай, у меня полно работы.
Отец сел на стоящие в углу сломанные финские санки. Они хрустнули под его тяжестью.
— Я только хотел сказать, что у меня вчера была твоя дочь.
— Линда была здесь? — изумился Курт Валландер.
— Ты что, не слышал, что я сказал?
— Что ей было надо?
— Она хотела картину.
— Картину?
— В отличие от тебя она с уважением относится к моей работе.
Курт Валландер не мог поверить своим ушам.
Линда никогда не интересовалась дедом, разве что когда была совсем маленькой.
— Что ей было нужно?
— Я же тебе сказал — картина! Ты меня не слушаешь!
— Да слушаю я! Откуда она приехала? Куда собиралась? Как ее сюда угораздило? Почему из тебя надо все вытягивать?
— Приехала на машине, — сказал отец. — Ее привез молодой и очень черный человек.
— Что ты имеешь в виду — черный человек?
— Ты что, никогда не слышал о неграх? Он был очень вежлив и прекрасно говорил по-шведски. Взяли картину и уехали. Я думал, тебе будет интересно узнать. Вы же почти не видитесь.
— И куда они поехали?
— А мне откуда знать?
Курт Валландер понял, что никто из близких понятия не имеет, где она живет. Иногда она ночевала у матери. Но затем опять исчезала и шла своей, неизвестной им дорогой.
Я должен поговорить с Моной, подумал он. В разводе мы или нет, но общаться нужно. Так больше не может продолжаться.
— Выпить хочешь? — спросил отец.
Меньше всего Валландеру хотелось пить. Но он знал, что отказываться бессмысленно.
— Спасибо, — сказал он.
Из сарая был проход в дом. Низкий потолок, убогая мебель. Он сразу заметил, что в доме грязь и беспорядок.
Он этого не замечает, подумал он. А почему я раньше не видел? Надо поговорить с Кристиной. Он уже не может жить один.
И в этот миг зазвонил телефон.
Отец взял трубку.
— Тебя, — буркнул он, даже не пытаясь скрыть раздражение.
Линда, подумал Валландер. Наверняка Линда.
Это был Рюдберг. Он звонил из больницы.
— Она умерла, — сказал он.
— Приходила в сознание?
— Вообще-то да. Десять минут, не больше. Врачи думали, что теперь пойдет на поправку, а она взяла и умерла.
— Сказала что-нибудь?
Голос Рюдберга прозвучал задумчиво:
— По-моему, тебе лучше приехать в город.
— Что она сказала?
— Вряд ли тебе понравится то, что она сказала.
— Я еду в больницу.
— Лучше в полицию. Я же сказал, она мертва.
Курт Валландер положил трубку.
— Мне надо ехать.
Отец смотрел на него со злобой:
— Тебе нет до меня никакого дела.
— Я приеду завтра, — сказал Курт Валландер, думая про себя, что же делать с этой разрухой, среди которой живет отец. — Я точно приеду завтра, и мы сможем посидеть и поболтать. Приготовим что-нибудь поесть, сыграем в покер.
Курт Валландер почти не умел играть в карты, зато знал, чем ублажить отца.
— Буду завтра в семь, — сказал он.
И поехал назад в Истад.
Без пяти восемь он вошел в ту же самую стеклянную дверь, из которой вышел два часа назад. Эбба приветливо кивнула ему.
— Рюдберг ждет в столовой.
Рюдберг сидел, склонившись над чашкой кофе. Когда Курт увидел его лицо, сразу понял: их ждут неприятности.
4
В столовой они были одни. На первом этаже какой-то пьяница громко возмущался, что его привезли в полицию. А так было тихо, только слабо жужжали обогреватели.