о лишь двадцать, и она должна быть в лучшей форме, чем я или вы.
Ранкитер засмеялся, но смех его был отвлеченным. Он всегда смеялся или улыбался, голос его гремел, но по сути дела он никого не замечал и никто его не волновал — это только его тело улыбалось, раскланивалось или протягивало руку. Ничто не проникало в его сознание, остававшееся независимым. Он всегда был вежлив, но полон отчуждения. Потянув за собой Герберта, он быстрыми шагами направился к холодильникам, в которых помещались полуживые, и среди них — его жена.
— Давненько вы не заглядывали к нам, мистер Ранкитер, — заметил Герберт. Он никак не мог припомнить данных контрольной карты миссис Ранкитер, из которых стало бы ясно, какой отрезок полужизни оставался ей.
Ранкитер, положив на плечо директора моратория свою широкую плоскую ладонь и заставляя его таким образом идти быстрее, сказал:
— Это очень важно, герр Фогельсанг. Мы, то есть я и мои сотрудники, столкнулись с проблемой, выходящей за границы рационального. В настоящее время я не могу поделиться с вами фактами, но складывающаяся ситуация может быть опасной. Хотя, быть может, все не так безнадежно и в отчаяние впадать не следует. Где Элла? — Он остановился и принялся оглядываться по сторонам.
— Я доставлю ее вам в гостиную, — сказал Герберт. Клиентам не разрешалось находиться в помещении холодильника. — У вас есть жетон с ее номером?
— Черт побери, нет. Я давным-давно его потерял, — сказал Ранкитер. — Но вы знаете мою жену и сможете ее отыскать. Элла Ранкитер, около двадцати лет. Глаза голубые, волосы каштановые. А где находятся теперь эти гостиные?
— Проводите мистера Ранкитера в гостиную, — приказал Герберт одному из своих сотрудников, подошедшему поближе к ним, желая рассмотреть известного на весь мир владельца фирмы анти-пси.
— Там полно людей, я не могу разговаривать с Эллой, — с неудовольствием проговорил Ранкитер, заглянув в гостиную. Он догнал Герберта, направлявшегося в сторону архива фирмы. — Мистер Фогельсанг, — обратился он к директору моратория, снова водрузив свою огромную лапу ему на плечо. Герберт ощутил тяжесть и убедительность этой длани. — Разве, у вас не найдется местечка поспокойней для приватных бесед? Я намерен говорить со своей женой о делах фирмы. Это не подлежит разглашению.
— Я могу доставить миссис Ранкитер в одно из наших служебных помещений, сэр, — услужливо предложил Герберт, загипнотизированный уверенным тоном Ранкитера и силой его личности. Он попытался прикинуть, какие проблемы могли заставить Глена Ранкитера покинуть свою резиденцию и предпринять столь позднее паломничество в Мораторий Возлюбленных Собратьев, чтобы расшевелить, как он сам вульгарно определил, свою жену. «Какие-нибудь неприятности», — решил он.
В последнее время тон крикливых реклам, помещаемых в телепрограммах и домашних газетах всевозможными компаниями анти-пси, стал еще более навязчивым.
«Береги свою интимную жизнь!»— кричали объявления в газетах и по всем каналам телевидения круглосуточно. «В самом ли деле никто не принимает волны твоего мозга? Действительно ли ты сам по себе?» Все это насчет телепатов. А, кроме того, еще этот истерический страх перед ясновидящими… «А не известны ли заранее твои намерения кому-то, кого ты даже не знаешь? Избавься от неуверенности! Ближайший профилакторий, в который ты обратишься, проинформирует тебя, не являешься ли ты жертвой телепатического воздействия извне, и, если ты пожелаешь, нейтрализует это вмешательство! Плата умеренная».
Профилактории. Ему нравилось это слово: оно было точным и преисполненным достоинства. О их полезности он знал по собственному опыту: два года назад, по не известным никому соображениям, какой-то телепат подверг зондажу весь персонал его моратория. Скорее всего, он хотел перехватить какую-то информацию, которой обменивались посетители со своими полуживыми родственниками. А может быть, это касалось какой-то определенной особы, пребывающей в моратории? Так или иначе, но представитель одной из фирм анти-пси подтвердил наличие телепатического поля и сообщил Герберту об этом. Директор моратория подписал специальный договор — и командированный фирмой антителепат расположился на территории моратория. Телепата не обнаружили, но воздействие его было нейтрализовано в полном соответствии с обещаниями рекламных объявлений. Поверженный телепат в конце концов убрался восвояси, и мораторий освободился от чужого пси-влияния. Но теперь Герберт проводил ежемесячный профилактический осмотр всего персонала.
— Весьма признателен, мистер Фогельсанг, — сказал Ранкитер, идя вместе с ним через служебное помещение, заполненное сотрудниками, к пустой комнате, в которой воздух пропитался запахом пыльных и никому не нужных микродокументов.
«Разумеется, — размышлял Герберт, — я поверил им на слово, что сюда пробрался телепат. Они показали мне данные, и сказали, что это и есть доказательство. Но это мог быть и обман — они могли сфабриковать эти данные в своих лабораториях. Так же я поверил, что телепат убрался. Он пришел и ушел, а я заплатил за это две тысячи посткредов. Хотя разве это возможно, чтобы профилактории были просто бандой шарлатанов, безнаказанно утверждающих, что их услуги необходимы даже тогда, когда в том нет нужды?»
Решая этот непростой вопрос, он снова пошел к архиву. Ранкитер на этот раз не пошел за ним, а усиленно заерзал, пытаясь устроиться в кресле поудобнее. Оно было слишком тесным для него и страшно скрипело. При этом он вздохнул, и Герберту показалось, что этот крепко сложенный пожилой мужчина, несмотря на свою энергичную внешность, страшно устал.
«Забравшись так высоко, человек обязан вести себя определенным образом, — думал Герберт. — Он должен производить впечатление, что представляет собой нечто большее, чем простой смертный с присущими ему слабостями. В тело Ранкитера, вероятно, вживлена дюжина артифоргов, искусственных органов, подключенных к различным точкам его организма и заменяющих его естественные части, переставшие правильно работать. Медицина может оказывать влияние на разные части организма человека, и Ранкитер пользуется этим. Интересно, сколько ему может быть лет? Теперь невозможно определить возраст человека по его внешнему виду. Особенно после девяноста».
— Мисс Бисон, — сказал он своей секретарше, — прошу вас, отыщите миссис Эллу Ранкитер и сообщите мне ее идентификационный номер. Ее следует доставить в помещение 2-А.
Он уселся напротив секретарши и потянулся за щепоткой табака «Принцесс», производства фирмы «Трайборг и Трейер», а мисс Бисон приступила к выполнению приказания — отыскать жену Ранкитера.
2
Лучший способ заказать пиво — произнести «Убик»! Сваренное из отборного хмеля на воде высокого качества, дозревающее для приобретения идеального вкуса, пиво «Убик» является в этой стране пивом номер один. Изготовляется только в Кливленде.
Элла Ранкитер лежала, вытянувшись в своем стеклянном гробу, окутанная ледяным туманом. Глаза ее были закрыты, а руки раз и навсегда подняты к лишенному какого бы то ни было выражения лицу. Последний раз Ранкитер видел ее года три назад — и, разумеется, за это время она ничуть не изменилась. Было известно, что теперь с ней не может произойти никаких перемен, по крайней мере, связанных с ее внешним видом. Но каждый раз, когда ее заново подготавливали к состоянию полужизни, пусть даже ненадолго активизируя ее мозг, она немного приближалась к своей окончательной смерти. Постепенно уменьшался и таял тот запас времени, в течение которого она еще могла возвращаться в сознание.
Именно этот факт был причиной того, что он не пробуждал ее чаще. Он сказал себе, что это по сути дела то же, что просто вогнать ее в гроб. Оживление являлось грехом перед ней самой. Из его памяти стерлись ее собственные пожелания, высказанные еще до гибели или во время первых встреч. Но, так или иначе, будучи старше ее уже в четыре раза, он сам должен быть разумен по отношению к таким делам. Что она хотела? И далее функционировать на равных правах с ним как совладелица «Корпорации Ранкитера». Отлично: к этому пожеланию он прислушался. Он консультировался с ней каждый раз, когда фирма оказывалась на грани кризиса. Именно так он поступал и теперь.
— Черт бы побрал эти наушники, — недовольно буркнул он, прижимая к уху пластмассовый кружок. — И этот микрофон тоже — все, что мешает поговорить как следует.
Он нетерпеливо крутился в неудобном кресле, которое ему подсунул этот Фогельсанг, или как там его зовут, следил за состоянием жены, постепенно возвращавшейся к сознательному состоянию, желая, чтобы она поторопилась. Неожиданно он панически подумал: а вдруг ей вообще это не удастся, может быть, силы ее уже исчерпаны, а они ничего не сказали ему об этом? Или же сами не заметили? Может, следовало бы вызвать этого типа, Фогельсанга, и потребовать от него объяснений? Может, они совершили какую-нибудь чудовищную ошибку?
Элла всегда отличалась изяществом: кожа ее была светлой, глаза, когда она еще могла открывать их, — живыми и ярко-голубыми. Но этого уже не будет никогда. Можно говорить с ней, слышать ее голос… но никогда она не поднимет век, не пошевелит губами, не улыбнется в ответ на его приветствие и не заплачет при его уходе. «Окупается ли это? — спросил он сам себя. — Лучше ли эта система той, что была раньше: непосредственный переход из состояния полной жизни в могилу? В определенном смысле я все еще вместе с ней, и я имею возможность выбирать — или это, или ничего», — решил он.
В наушнике постепенно и неразборчиво стали звучать какие-то слова, перепутанные и не имеющие значения мысли, фрагменты таинственного сна, в который была погружена Элла. Что может ощущать человек, находящийся в состоянии полужизни? Ему никогда не удавалось понять это на основе рассказов Эллы. Наверное, было просто невозможно передать все чувства, появляющиеся только в этом состоянии. Как-то она сказала ему: «На человека перестает действовать земное притяжение, ты ощущаешь себя все более невесомым, поднимаешься все выше. Мне кажется, что когда кончается этот отрезок полужизни, человек выплывает за пределы Солнечной системы, прямо к звездам». Но и она не знала, а только предполагала и делала допущения. Однако она не производила впечатления испуганной или несчастной.