— Сейчас очень важный момент, господин Фогельзанг. Мы, то есть я и мои коллеги, вторглись в область, выходящую за границы рационального мышления. В данный момент я не могу сообщить вам факты, но, мы считаем, положение достаточно серьезное, хотя и не безнадежное. Во всяком случае, не надо отчаиваться. Где Элла?
— Я направлю ее к вам в переговорную кабину, — ответил Герберт. Клиентам не разрешалось входить в холодильные камеры. — Есть ли у вас корешок билета с номером?
— Нет, я его давно потерял, — ответил Рансайтер. — Вы ведь знаете мою жену и можете ее найти. Элла Рансайтер, около двадцати лет, бронзовые волосы и прекрасные глаза. — Он нетерпеливо огляделся. — Где там ваши переговорные кабины? Раньше их хоть как-то мог найти.
— Проведите господина Рансайтера к переговорной кабине, — приказал Герберт одному из работников, который, осторожно приблизившись, таращился на знаменитого на весь свет владельца фирмы анти-пси.
— Там полно людей, я не могу разговаривать с Эллой в такой обстановке, — возмутился Рансайтер, заглянув в зал.
Он поспешил за Гербертом, который направился в сторону архива фирмы.
— Господин Фогельзанг, — обратился он к нему, снова положив на плечо свою большую руку. Герберт почувствовал тяжесть этой ладони и заключенную в ней силу переубеждения. — Разве у вас нет более спокойного места для конфиденциальных разговоров? Я хочу поговорить с женой о делах «Корпорации Рансайтера» и не хочу выносить это на публику.
— Я могу доставить вашу жену в одно из наших служебных помещений, сэр, — пробормотал Герберт под влиянием убедительного тона Рансайтера.
Он задумался над тем, какие причины заставили Рансайтера покинуть дом и пуститься в путешествие к Мораторию Любимых Собратьев, чтобы «расшевелить» — как он сам вульгарно выразился — полуживую жену. Наверное, какой-то кризис в делах. В последнее время крикливый тон реклам всевозможных профилактических учреждений анти-пси стал как никогда навязчивым. «Береги свою частную жизнь!» — призывали в любое время дня и ночи объявления, тиражируемые всеми издательствами. «Не подключается ли кто-то чужой к твоим мыслям? Действительно ли ты являешься самим собой?» — такие и им подобные предостережения вызывали панический страх перед телепатами и ясновидцами. «Может быть, твои поступки предначертаны тебе кем-то, кого ты не знаешь вообще? Может быть, кто-то, кого ты не хотел бы знать, а тем более — видеть в своем доме, уже там? Избавься от неуверенности: обратись в ближайшее профилактическое учреждение, и там прежде всего сообщат, действительно ли ты являешься жертвой нежелательного вмешательства извне, и если да, то за умеренную плату нейтрализуют последствия этого».
«Профилактические учреждения». Герберту нравилось такое название. Он находил его кратким, но достойным. Он знал о подобной опасности по своему опыту, года два назад, по неизвестной причине, какой-то телепат произвел инфильтрацию в персонал его моратория. Вероятно, речь шла о перехвате не подлежащей огласке информации, которой обменивались посетители с полуживыми лицами, или, может быть, она касалась одного конкретного лица, пребывающего в моратории. Так или иначе разведчик одной из фирм анти-пси констатировал факт наличия телепатического поля и сообщил об этом Герберту. Последний подписал соответствующее распоряжение, и специально прикомандированного антителепата разместили на территории моратория. Телепата не обнаружили, но влияние его удалось нейтрализовать, о чем впоследствии сообщали в теленовостях. В конце концов побежденный телепат убрался, а мораторий освободился от влияния пси. Для полной уверенности профилактическое учреждение ежемесячно проводило инспекцию помещения фирмы.
— Я очень вам благодарен, господин Фогельзанг, — сказал Рансайтер, следуя за ним через кабинеты, полные служащих, к пустому помещению, в котором стоял запах пыльных и никому не нужных микродокументов.
«Конечно, — подумал Герберт, — я поверил им на слово, что сюда пробрался телепат, — они показали мне в качестве доказательства диаграмму, которую получили. Не исключен обман.. — возможно, они состряпали ее в своих лабораториях. Так же, на слово, пришлось поверить в исчезновение телепата. Пришел и ушел, — а я заплатил две тысячи. Неужели профилактические учреждения — в сущности банда мошенников, поддерживающих мнение о необходимости их услуг даже в той ситуации, когда в них нет нужды?»
Размышляя над этой проблемой, Герберт снова направился к архиву. На сей раз Рансайтер не последовал за ним, а начал шумно усаживаться, стараясь поудобнее разместить большое тело на скромном стуле. При этом он вздохнул — и Герберту вдруг показалось, что этот крепко сложенный старый мужчина чувствует себя очень уставшим, несмотря на энергию, которую он обычно излучает.
«Забравшись на такую высокую ступеньку, человек обязан вести себя определенным образом, — сделал вывод Герберт. — Ему необходимо создавать впечатление, что он является чем-то большим, чем заурядный человек с обыкновенными способностями». В теле Рансайтера находилось уже с дюжину артифоргов — искусственных органов, размещенных в тех точках его физиологической системы, где собственные органы уже переставали нормально функционировать. Медицина сделала все возможное, остальным Рансайтер управлял благодаря владению своим мозгом. «Интересно, сколько ему лет? — подумал Герберт. — Сейчас уже нельзя определить возраст по внешности — наверное, где-то за девяносто».
— Мадам Бизон, — обратился он к секретарше, — найдите госпожу Эллу Рансайтер и принесите мне опознавательный номер. Ее необходимо доставить в комнату 2А.
Герберт сел и протянул руку за щепоткой табака «Принцесс» — продукции фирмы «Фрибургэнд Трейер». Тем временем мадам Бизон приступила к выполнению сравнительно простого задания, каким являлся поиск жены Глена Рансайтера.
II
Самый лучший способ заказать пиво — это произнести: «Убик». Приготовленное при помощи первосортного хмеля и высококачественной воды, постепенно доходящее до идеального вкуса, пиво «Убик» занимает первое место в нашей стране. И производится только в Кливленде.
Элла Рансайтер лежала в стеклянном гробу, окруженная холодным туманом; глаза закрыты, руки — подняты к раз и навсегда лишенному какого-либо выражения лицу. Рансайтер видел ее последний раз года три назад, и, естественно, за прошедшее время она не изменилась. В ее теле не протекали никакие процессы, по крайней мере в обычном понимании. Но каждый раз, возвращаясь в состояние полужизни, активизируя, даже на короткое время, деятельность мозга, Элла как бы приближалась к смерти. Отпущенный срок полужизни постепенно уменьшался.
Осознание этого факта и служило причиной для Рансайтера не оживлять ее часто. Он убеждал себя, что иначе загонит ее в гроб, что оживление — в действительности, грех против нее самой. Но в его памяти остались желания, высказанные Эллой перед смертью и во время первых их встреч в начале полужизни. Так или иначе, будучи в четыре раза старше жены, Рансайтер должен был иметь более трезвый взгляд на это дело. Чего она хотела? Оставаться и далее совладелицей «Корпорации Рансайтера»? Это ее тревожило? Тогда все в порядке. Он выполнял ее желание. Например, сейчас. А также шесть или семь раз в прошлом. Глен консультировался с ней всякий раз, когда фирма оказывалась на грани кризиса. Пришел он к ней и сегодня.
— Черт бы побрал эту трубку, — бормотал он, прижимая к уху пластиковый диск, — и этот микрофон, и все остальное, мешающее естественному общению.
Рансайтер нетерпеливо ерзал на неудобном стуле, подсунутом ему Фогельзангом, или как там его звали. Он следил, как постепенно к жене возвращается сознание, желая, чтобы это произошло как можно скорее. Внезапно он в панике подумал: «А может быть, ей это не удастся, вдруг силы уже исчерпались, а они мне об этом не сказали? Или еще сами не знают? Вызвать этого типа, Фогельзанга, и потребовать объяснений? Может быть, произошла какая-то чудовищная ошибка?»
Элла была очень красива: светлая кожа, и глаза, когда она их еще открывала, — светло-голубые и очень живые. Но им уже не суждено взглянуть на этот мир; с ней можно говорить, слышать ее голос, советоваться… но никогда она не откроет глаза и не пошевелит губами. Не улыбнется на его приветствие. Не заплачет после его ухода.
«Окупается ли это? — спросил он себя. — Чем эта система лучше предыдущей, заключавшейся в непосредственном переходе к смерти из состояния полнокровной жизни? В определенном смысле, она по-прежнему со мной, — пришел к выводу Рансайтер. — У меня нет выбора: или это, или ничего».
В трубке постепенно стали слышны какие-то слова, перепутанные, ничего не значащие мысли, фрагменты таинственного сна, в котором пребывала Элла.
«Как себя чувствует человек в состоянии полужизни?» — часто задумывался Рансайтер. Никогда ему не удавалось постичь это в полной мере, на основании рассказов Эллы. В действительности невозможно пересказать чувства, испытываемые в подобном состоянии, объяснить сам принцип. Когда-то она сказала ему: «На человека перестает влиять земное притяжение, начинаешь отчетливо плыть, подниматься. Я предполагаю, когда закончится данный отрезок полужизни, человек унесется за границы Системы к звездам». Но и Элла не знала точно, а только размышляла и строила догадки. Однако она не казалась ни напуганной, ни несчастной.
Глена такое положение вещей устраивало.
— Привет, Элла, — он не знал как начать.
— Ох, — услышал в ответ.
Ему показалось, она удивлена, хотя лицо ее оставалось неподвижным. По нему ничего не прочтешь. Он отвел глаза.
— Как поживаешь, Глен? — ее голос напоминал щебет встревоженного ребенка; его визит застал ее врасплох и явился неожиданным событием. — Что… — она заколебалась. — Сколько времени прошло?
— Два года, — ответил он.
— Расскажи мне, что нового?
— К черту болтовню, Элла, — начал Глен, — все рушится, предприятие разваливается. Поэтому я и пришел: ты хотела участвовать в принятии всех решений, в выработке новых методов управления, и, Бог свидетель, — именно сейчас мы должны использовать новые методы или хотя бы реорганизовать систему наших разведчиков.