Игорь вздохнул и снова направился в номер покойного. Похоже, что без ознакомления с его личными вещами, почувствовать, где именно Трофимов бродил ночью, не представлялось возможным.
При жизни Александр Трофимов очень хотел стать писателем.
На всех его вещах лежал отпечаток истерической целеустремлённости, присущей только тем, кто исступлённо хочет реализовать своё желание… и не имеет такой возможности. Последний раз схожую ауру Игорь видел у примерного семьянина, отца двоих детей и во всех отношениях респектабельного человека, глубоко страдающего от подавленных педофильских наклонностей. Тому человеку вовремя помог психиатр. Трофимову могла помочь только публикация, и желательно — не одна.
В его сумке, помимо смены одежды и всякой не стоящей внимания мелочи, Игорь обнаружил ворох аккуратно переплетённых папок с распечатанными на принтере текстами, и так и сочащихся обрывками ауры автора. Даже сейчас, после его смерти, пропитывающий бумагу заряд амбиций ни капли ни угас. Особенно ярко светились титульные листы, заботливо оформленные для каждого, даже самого маленького, всего на пару страниц, рассказика. Кое-где в текстах попадались даже иллюстрации.
От ознакомления с вещами покойного Игоря отвлёк стук в дверь. Игорь обернулся. Дверь приоткрылась. В щель заглянул стриженый коротко, почти под ноль, парень, сразу напомнивший Игорю его самого только что после армии.
— Разрешите? — спросил он.
Игорь кивнул. Парень вошёл в комнату. Следом за ним в комнату вскочил чем-то взволнованный, явно перенервничавший, пацан лет восемнадцати, самого что ни на есть наркоманского вида. Весь его облик: от разбитых кроссовок и потёртых джинсов до чёрного балахона с эмблемой какой-то музыкальной группы, и висящих сосульками не особо мытых дредов, так и говорил — "обыщи меня!". Попадись Игорю такой в другое время — он бы без зазрения совести его обшмонал, и наверняка нашёл бы коробок-другой конопли.
— Вы кто такие? — спросил Игорь.
— Антон Сапожников, — представился парень. — А это Ник, он из Дании.
Растаман из Дании разразился длинной тирадой на плохом английском. Этот язык Игорь учил только в школе, да и звучание заметно отличалось от того, что Игорю годы назад доводилось слышать от учительницы и одноклассников, так что для него вся фраза слилась в невнятное лопотание, разом напомнившее наиболее безграмотных гостей из южных республик, не знающих даже русского.
На помощь пришёл Сапожников. Он, правда, язык тоже знал не ахти, но основную мысль донёс. Ник оказался непуганым приверженцем демократических ценностей, считающим, что в некоторых случаях помощь следствию стоит оказывать даже если придётся признаться в том, что посреди ночи они забили косяк с покойником.
К тому моменту самому Нику было уже весело, и даже, пожалуй, чересчур, но Трофимова он запомнил. На памяти европейца было не так много людей, способных высмолить самокрутку с травой "на слабо" и столь же "на слабо", заполировать бутылкой коньяка. Иностранцы от столь фееричного проявления русского пофигизма в исполнении ныне покойного Трофимова настолько обалдели, что даже не стали возражать, когда какой-то лысоватый человек лет сорока ухватил его под руку и утащил с собой, что-то быстро говоря по-русски. По мнению Ника этот человек не мог быть никем иным, кроме как маньяком-педофилом, как раз и совершившим зловещее преступление, предварительно надругавшись над своей одурманенной жертвой. По мнению Антона всё это было редкостной фигнёй, а Трофимова поймал пьяный Семецкий. Кто такой Семецкий, в двух словах Антон объяснить не смог, но этого вне всякого сомнения выдающегося человека тут, похоже, знали поголовно все, кроме иностранцев.
— Семецкий, говорите? — Игорь встал. Проснувшееся паранормальное чутьё толкнуло его к окну номера.
— Это он? — спросил он у Антона, указывая в окно. Давешний жизнерадостный человек, замеченный Игорем ещё в первый визит, так никуда и не делся. Он стоял у перил крыши, ухватив за локоть какую-то невысокую рыжую женщину лет тридцати, и что-то увлечённо ей рассказывал. Та с отчаянием внимала.
— Надо же, опять рыжую поймал! — восторженно сказал Антон. — Во даёт!
— То есть, это он, — кивнул Игорь и полез в окно.
— Во! — радостно сказал Семецкий, указывая своей спутнице на Игоря, — Смотри, я же говорил, что кто-нибудь придёт!
После этого слова полились из него сплошным потоком. На свою спутницу, шустро сбежавшую к распахнутому окну, он даже не обратил внимания.
— Представляешь, — сказал он, обращаясь к Игорю так, словно был с ним давно знаком, — а нас тут забыли. Все окна закрыли, я Машке говорю, что кто-нибудь придёт — спустимся. Она Мэри по-ихнему, а по-нашему, значит Машка. А я Семецкий. Мы в окно вышли, по крыше погулять. А потом нас забыли. Ребята пошли в столовую завтракать, и пропали. И номер закрыли. А мы тут ждём, ждём, а никто не приходит. Я тебе рукой махал, а ты тоже штору задёрнул. А мы думали ты нас выпустишь, а ты взял и штору задёрнул. И вообще, давай знакомиться, я вот Юрка, а ты?
— Пиндюра Игорь Валерьевич, — Игорь раскрыл корочку перед глазами собеседника, воспользовавшись паузой в его бесконечном словоизлиянии. — Я хочу поговорить с вами про Александра Трофимова…
Договорить ему не дали разверзшиеся хляби словесные.
Семецкий относился к тем людям, что могут говорить не прекращая, перескакивая с одного на другое и снова возвращаясь к теме разговора. Привычка для собеседников утомительная, но зато очень скоро Игорь оказался в курсе не только истории знакомства Семецкого с Александром Трофимовым, но и узнал о нелёгкой писательской карьере покойного. На конференцию Трофимов прибыл не просто так, а с целью завоевать издателя путём личного знакомства. Россыпь текстов в его сумке, оказывается, предназначалась для проведения массированной атаки на всех, кто теоретически мог их напечатать.
— Я Сашке хотел помочь рукопись кому-нибудь отдать, — сказал Семецкий. — Он роман написал. Пусть бы посмотрели, я так подумал — хорошо, если Сашку напечатают. Я люблю когда хороших людей печатают. Сашка вот хороший. Только на дворе ночь уже была, часа четыре. Кому его роман отдавать? Я спать пошёл. А Сашка нет. Может сейчас уже спит где. Он молодой, Сашка, когда много выпьет — спит. Не знаю где, он, вроде на коврике у кого-то вписался. Я вот на коврик не вписываюсь. Я считаю, что кровать своя должна быть. А то потеряешься. Я вот не люблю теряться. Я как-то в Ирландии потерялся…
— Понятно, спасибо, — оборвал словоизлияния Семецкого Игорь. Объяснять этому человеку, что именно случилось с Александром Трофимовым у него не было ни малейшего желания. С каждым новым свидетелем судьба покойного становилась всё более запутанной. Покойник с такой дозой спиртного и наркотиков в крови вполне мог прошататься по зданию до самого момента своей смерти, нигде надолго не задерживаясь.
Игорь направился к выходу. Ему хотелось снова взглянуть на место падения тела. По дороге он попытался расширить своё восприятие, вбирая в себя мешанину аур обитателей пансионата.
Корпус кишел энергетическими вампирами всех мастей, окружёнными лояльно внимающей им биомассой. Местами встречались самодостаточные пьяные номера. Их обитателям, похоже, было всё равно с кем пить.
Где-то внизу, в столовой, вальяжно ворочался огромный эгрегор, сплетённый из замкнутых на какого-то популярного писателя астральных нитей разумов армии его верных читателей.
Игорь, конечно, знал, что любой человек, много и часто работающий с другими людьми или сгорает на работе, или становится энергетическим вампиром. За доказательствами далеко ходить не требовалось — чего только стоила паспортистка в его отделении милиции. Но всё же таких масштабов Игорь увидеть не ожидал. Часть наиболее открытых в энергетическом плане посетителей конференции спасал только и исключительно их алкоголизм.
Потрясённый и шокированный, он вывалился из корпуса пансионата взмокшим, как после хорошей бани, только затем, чтобы наткнуться на ещё одного вампира. Возле раздвижных дверей курил Громов.
— Интересная задачка, правда? — спросил он.
— В смысле? — подозрительно спросил Игорь, не ожидая ничего хорошего. И эти предчувствия его не обманули.
— Как я понимаю, он упал, и с немалой высоты, — сказал Громов. — Вот только там, откуда он мог бы упасть, находится комната персонала. Ну знаете, гладильные доски, постельное бельё… и они обычно закрыты.
— Да ладно? — Игорь покосился на корпус пансионата, а затем развернулся и отправился обратно.
Вампир был прав. Выпасть покойник мог только из одного конкретного номера. Номера, целиком занятого под хозяйственные нужды. Более того — в этом номере не нашлось ни малейших следов ауры покойного.
— Видите? — спросил Громов. — Хозяйственные номера. Ночью они все закрыты. Ваш покойник должен был вскрыть их не оставляя следов, аккуратно закрыть за собой, и только после этого убиваться. Как я понимаю, окна там заперты изнутри?
Игорь кивнул.
— Значит, он прыгал с крыши, — сказал Громов. — Вы знаете, он весь вечер был какой-то истеричный. Вполне мог психануть, и…
— Он не был на крыше, — Игорь покачал головой. — Охрана это проверила ещё до того, как я приехал. Там всё закрыто. Замки с последнего ремонта не трогали, всё в пыли.
— В таком случае, — Громов запнулся. — Выходит, его кто-то убил?
— Я с самого начала знал, что его кто-то убил, — раздражённо сказал Игорь. — Как вы помните, это я вижу. И его аура вся в дырах — в тот вечер кто-то жрал его самоуверенность почище любого вампира. Его или убили, или довели до самоубийства — но никак иначе. Александр Трофимов умер не сам.
— И кому, по-вашему, это могло понадобиться? — спросил Громов. — А главное — зачем?
— Подозреваю, — сказал Игорь, — что кто-то убил Трофимова из-за его рукописи. На теле её не было, но, по словам свидетелей… ну что?
— Ни… ничего, — Громов, побагровев, конвульсивно хватал ртом воздух, не в силах справиться с душившим его смехом. — Просто п-понимаете… рукописи н-никому, кроме их автора н-не нужны. Никогда.