Комендант орал, брызгал слюной, угрожал деканатом.
Конечно, ни в какой деканат он не пожаловался: эксплуатация студентов была делом незаконным. Но стал гадить. К примеру, белье, которое Илье выдавала кастелянша, непременно оказывалось влажным или идиотски укороченным, а то вообще провонявшим черт знает чем.
Однажды ему досталась рваная простыня с медузной бахромой по краям, Илья это заметил не сразу. Пошел менять, кастелянша заявила, что это он погрыз. Попытался спорить, но с натасканным хамством бороться трудно. Пришлось топать в магазин, покупать простынку за свои деньги. С тех пор Илья рассматривал постельное белье с придирчивостью госприемки…
С пустым сердцем он вернулся в общагу. Миновал кабинку с нахохленной старухой-вахтершей по кличке Сова. Медленно поднялся на третий этаж.
Многие уже проснулись, общага оживала и побулькивала. Две знакомые третьекурсницы что-то жарили на кухне, маяча у плиты в голубом и желтом халатах. Желтенькая обернулась, бросила «привет». Он что-то процедил в ответ. Стараясь выглядеть спокойным, зашагал по коридору, нервно заскрежетал замком своей двери.
И почувствовал, что сходит с ума. Алины на кровати не было.
Все-таки не сон
Была только примятая постель и скомканное одеяло.
Ему вдруг страшно захотелось пить. Он плеснул холодной воды из кувшина, залпом выпил. Опустился на стул. Может, ему привиделось, что она мертва?
Он подумал об этом одновременно с радостью и ужасом. Он увидел то, чего не было. Алина на самом деле вышла за хлебом. Ха-ха, скоро придет.
Но в таком случае с его мозгом что-то не так.
Он взглянул на часы. Половина двенадцатого. Он схватил суперфон и набрал ее номер. Знакомая мелодия рингтона, хит звезды бульб-попа Анаконды запульсировал на полке. «Билив ми, плиз, билив ми…» Так банально и пошло, но музыка красивая, не отнять.
Значит, никуда она не ушла.
Чувствуя дурноту, Илья подошел к окну. И в ужасе отшатнулся. Алина лежала за кроватью. Худенькая девушка в завернувшейся ночной рубашке.
Как она, мертвая, могла скатиться с постели?
Он с надеждой припал к жене. Она не дышала. Тело как из холодильника.
Он тяжело опустился на кровать. Принялся крепко обдумывать свое положение. Оно было хреновей не придумаешь. По идее, нужно вызывать скорую. Но вслед за скорой неизбежно приедет полиция. Как ни крути, он единственный подозреваемый.
Скрываться у матери в Воронеже тоже бессмысленно. За ним вышлют оперативный автомобиль, а то и максидрон, он не успеет ее даже обнять.
Пока Илья перебирал в уме варианты, в дверь заскреблись. Послышался ноющий голос третьекурсника Коли, соседа слева:
– Илья, откро-о-й. Погано мне…
Илья открыл.
В свои двадцать лет Коля Сачко был законченным алкоголиком. Его долговязое тело часто валялось то на кухне, то в умывальнике. К этому все настолько привыкли, что воспринимали его как часть интерьера. Коля был незлобив, дружелюбен и по-детски искренен со всеми, включая даже зловредного коменданта и коварную кастеляншу. Не дать Коле на опохмел было все равно, что обидеть ребенка.
Как запойный Коля дополз до 3-го курса университета и до сих пор не вылетел, было непостижимой загадкой. Говорили, что Коля способен каким-то образом обаять самых злобных экзаменаторов.
– Опохмелиться бы, – жалобно проскулил Коля.
Илья с трудом сдержался, чтобы его не выставить. Сейчас ему было не до Коли. Он предложил скинуть деньги через суперфон.
– У меня карта заблокирована, – проныл пьянчуга.
Илья поскреб по карманам, нарыл Коле полторы тысячи.
– Все, что есть.
– На чекушку хватит, – благодарно затряс купюрами сосед. И тут же взъерошил свои волосы. – Что-то, Илюха, я совсем сдал. Мне привиделось, будто с твоей Алиной что-то случилось. Неужто «белочка» начинается?
Илья затащил его в комнату, закрыл дверь.
– У тебя потрясающий дар, Коля. С таким чутьем другому б цены не было.
– Ты о чем?
– Алина мертва. Да, да, ее кто-то задушил. Она вон там, за кроватью. Не перебивай. Мне надо скрыться. Да потом пойдешь за своей чекушкой! Слушай…
Рубленый рассказ Ильи произвел на Колю такое впечатление, что он даже деньги рассыпал.
– Мне нужно исчезнуть, Коля. У тебя есть кто-нибудь, у кого можно спрятаться? Хотя бы на время.
– Надо подумать. Гм. Ну, есть один такой человечек.
Коля поскреб щеку, косясь на Илью.
– Не смотри на меня так. Я не убийца, черт побери, – разозлился тот.
– Да верю. Просто мне чего-то выпить расхотелось.
– Ну и хорошо, ты мне сейчас нужен трезвым. В общем, я сейчас быстро соберу рюкзак, а ты выходи и жди меня у памятника Шухову. Через полчаса встречаемся.
В логове арабиста
Едва переступив порог квартиры, Илья чуть не ткнулся лбом во внезапное препятствие. Вместо коридора почти сразу за входной дверью путь преграждала стена.
– Налево, – сориентировал хозяин. И сам юркнул куда-то вбок.
Из глубин необычной квартиры тянуло неоднозначным душком сандалово-гвоздичных благовоний, с привкусом еще чего-то, мускусно экзотического.
– Где тут у тебя свет, Рич? Все забываю, – завертел головой Коля.
– Справа по ходу, – отозвался обладатель странного имени.
В давние советские времена это помещение было пристроено к первому этажу жилого дома на Алтуфьевском шоссе и числилось нежилым. Здесь, в большой подсобке жилконторы, хранили инвентарь дворники и спорадически выпивали сантехники.
Позже, когда жилконтору открыли в другом месте, здесь собирались подростки-картежники, вольнолюбивая молодежь с гитарами и портвейном. Замок с многострадальной двери сбивался бессчетное число раз. Домуправ сначала истерил. Потом умер. А вслед за ним умер и Советский Союз. Шпана окончательно пошла вразнос. Однажды наркоманы чуть не спалили эту подсобку вместе с домом.
Так продолжалось до тех пор, пока в квартире рядом с пристройкой не скончалась одинокая бабка. Ее жилплощадь стремительно захватил ушлый силовик, после чего урвал и пристройку. Он переделал ее в однокомнатную квартиру, провел воду, свет, газ, интернет, вставил новые окна с автоматической очисткой стекол. Но на серьезный ремонт поскупился. Когда его чуть не посадили, силовик сбежал во Францию и поселился на вилле в Монпелье, а московскую квартиру и эту неформатную однушку стал сдавать по сходной цене…
Коля слегка подтолкнул Илью, и они вошли в тускло освещенную комнату. Запах ароматического зелья усилился. Илья увидел на столе пузатый сосуд, над которым вился дымок.
На диване в позе лотоса сидел хозяин с ноутбуком на коленях. Это был маленький человек в очках, которого Илья принял за подростка. Но когда малыш глянул на него, Илья понял, что ему лет тридцать.
В облике очкарика было что-то индусское. Во-первых, природная смуглость. Во-вторых, у него были жгучие глаза, узкие губы и необычной формы нос с оттопыренными ноздрями.
– Рич, дашь пожрать? – спросил Коля.
Очкарик молча кивнул на холодильник.
Бесцеремонно в нем покопавшись, Коля выудил кастрюлю с макаронами и колбасу.
– А выпить есть?
Рич кивнул за спину. Коля, словно самонаводящаяся боеголовка, прянул в угол. И через секунду победно, как кубком, потряс бутылкой виски.
Налил себе и Илье.
– А Рич? – спросил тот.
– Он не пьет. Ну, будем!
Коля торопливо махнул стопку. Илья рванул за ним. С тех пор как не стало Алины, его преследовало желание поскорее опьянеть. Человек со странным именем Рич нацедил себе холодный зеленый чай.
Выпив еще по одной, Илья спросил, как они познакомились. Коля покатился пьяной улыбкой:
– Не поверишь: на презентации восточного искусства.
– Ты увлекся восточным искусством?
– Да нет, Наташка Белоконь с четвертого курса затащила. Она же у нас большая любительница всяких музеев. Я тогда в завязке был, маялся сильно. Вот Наташка и говорит: давай сходим, отвлечешься. Там мы из-за чего-то поругались, а тут рядом Рич. Я ему давай жаловаться, потом за ним увязался. Он не возражал, представляешь? Слова мне не сказал, хотя я всю дорогу его доставал. Правда, Рич? Помнишь, как ты мне потом читал этого… Али-бабу.
– Абу-аль-Аля, – поправил Рич.
– А откуда такое имя необычное? – спросил Илья.
Рич рассказал, что вырос в семье посла Нидерландов в России. Папа из Роттердама, мама из Багдада. Родители постоянно ссорились. Мирились, только когда забивали косяк. На Рича же забивали регулярно. В тринадцать лет он ушел из дома. Скитался по глухим деревням с подростками-бродягами. Своим смуглым лицом он смахивал на цыгана. Однажды прибился к табору. Его приняли за своего и даже завели разговор на ромском. Он ничего не понимал, но уже через неделю освоил. В таборе научился ездить на лошади и ловить рыбу сетями. Потом сбежал, не в силах терпеть грязь и бесприютность кочевой жизни.
Пока скитался, в его семье разыгралась драма. Отец с матерью были обвинены в шпионаже, и их в двадцать четыре часа выслали из России.
Рич узнал об этом в отделении полиции Пензы, где его сняли с поезда как безбилетника и задержали ввиду отсутствия документов. На вопрос «Кто твои родители?» он ответил: «Сирота». Кто он и откуда, местные органы опеки особо не допытывались. Когда же из Москвы пришел ответ на запрос о родителях, в Пензе только ахнули. Что делать с сыном шпионов? Высылать? Но куда, в Нидерланды или в Ирак? При этом ни один из горе-родителей так и не заявил свои права на сына.
Тем временем подростку стукнуло четырнадцать. Он получил российский паспорт на имя Ричарда Иванова и был отправлен в детдом. Оттуда он вскоре сбежал и снова пристал к цыганам. Но поругался с местным бароном и еле остался жив – увернувшись от брошенного в него ножа, кинулся в реку и вынырнул на противоположном берегу.
С тех пор Рич стал бродягой. Несколько лет он блуждал по деревням, где ему давали приют сердобольные тетки. Когда же выяснилось, что Рич хорошо знает арабский (первые десять лет он прожил у бабушки в Багдаде), ему посоветовали рвануть в Москву.