Фандорин ― образец, Фигура. Но странная. Не типичный представитель эпохи, не винтик государственной машины, не «честный профессионал», не обиженный эпохой маргинал ― известные в советском и новорусском детективе типажи. Фандорин ― чудак, чиновник особых поручений, при этом обслуживающий даже не Государство, а более слабую его ветвь, московскую, как д'Артаньян при королеве, а не при Ришелье. Фандорин ― совершенно не соответствующий своей эпохе тип; именно поэтому можно предположить, что Фандорин не списан с какого-то чудака той эпохи, а специально сделан для нас, нынешних читателей, неприемлющих никакой идеологии и действовать тоже не желающих. Фандорин ― фигура русского либерализма конца 19 века, но не идеолог, а деятель: он спасает Россию от заговоров иностранных козней, он не дает ей превратиться в восточнославянскую диктатуру (история с Соболевым). Фандорин ― мечта нынешнего либерала: человек светский, способный к действию, безусловно нравственный, при этом чудак, то есть имеющий представление о ценности приватности, privacy, человек. Судя повсему, похож на своего героя и автор: он не предлагает своего героя как образец для внелитературной действительности в той манере, как это всегда делала русская литература ― нате!, а использует его для себя, для друзей дома с хорошим вкусом ― «угощайтесь!» Фандорин ― с одной стороны, Новый Герой, с другой, ― библиотекарь, ряженый бравым следователем, и распутывает он некровавые преступления и заговоры, а бродячие сюжеты, блуждающие сны и перепутавшиеся мотивы.
Акунин ― не просто «наши второстепенные поэты», не мастеровитый жанровый сочинитель, книги которого лет через пять будут стоять в каждом приличном доме рядом с Дюма и Стивенсоном. Не только. В соседях наверняка окажется и «Имя розы» Эко, и Павич, и Борхес, и много еще кто. Акунин ― автор многоуровневый.
Верхний слой ― лубочный, «наивный»: здесь комичное имя главного героя («Фандорин» ― тут чувствуются воспоминания автора о красавце Жане Маре в роли журналиста Фандора и о моде на все прибалтийское 70-х годов ― вроде бы и наш, и не наш ― кр-расота!), здесь любимый прием фокусирования на персонаже через несобственно прямую речь («Завтрак Клариссе подавала кривляка мадам Клебер. Поразительное умение делать из своей слабости орудие эксплуатации!»). Приемом этим Акунин пользуется слишком уж часто, смакуя речевые и ментальные особенности воображаемых авторов этих монологов. Смысл этого приема ― усиление позиции персонажа за счет замещения им позиции автора. Автор в «наивном» тексте не нужен. Здесь же лубочное «благородство» поступков Фандорина ― он становится суммой качеств, уплощается; несмотря на те авантюрные ситуации, в которых он оказывается, мы знаем, как он отреагирует ― это успокаивает, хотя и «разборчивому» читателю не очень интересно.
Следующий слой- собственно детективный, строящийся на сюжетных ситуациях, сделанный очень искусно и ловко. «Конан Дойль, Агата Кристи, Жорж Сименон и даже Эдгар По в гробу переворачиваются от зависти», ― как писали про Акунина в газетах. Грубо, но правда.
Далее идет слой литературный, чтение как узнавание каких-то других текстов, сцен, ходов, приемов ― ничего не значащее, просто создающее ощущение среды.
Затем ― римейк. Римейк ― термин кинематографический, обозначающий фильм, снятый по сценарию или по мотивам уже существующего и укоренившегося в сознании фильма, но другим режиссером, с другими актерами. В римейке главное ― не сюжет, а игра актеров и режиссерское решение, формальные особенности. Что с детективным жанром, по сути сюжетным, очевидно несовместимо. У Акунина достаточно много римейков отдельных сцен из классической русской литературы. Более того, по замыслу автора, один из его будущих детективов станет римейком фильма «Адъютант его превосходительства» . Автор и герои как бы ничего не будут знать и на полном серьезе отыграют сюжетные ситуации, но читателю вся интрига будет известна заранее. Разве можно сказать после этого, что «Фандорин» ― это обычный детектив, а не чисто игровой, литературный проект прежде всего!
(Выбор текста для римейка может быть самым невероятным; я убежден, например, что повесть «Декоратор» ― отчасти римейк рекламы Nescafe «Это Ангелина!»; сам мастер детективного жанра, правда, решительно заявил, что сначала он написал «Декоратора», а уж потом появилась реклама ― верите ли?)
Но и это не конец. Потрясающая вещь ― «Смерть Ахиллеса». По ней очень четко видно, что Б. Акунин много сложнее, чем кажется и уж тем более чем хочет казаться. «Смерть Ахиллеса», если повнимательнее приглядеться, ― наполнена аллюзиями на «Одиссею» и, что уже совершенно немыслимо для какого-то жалкого детектива, ― на джойсовского «Улисса». Это римейк римейка ― вот роскошный проект! Также, как Джойс, Акунин помещает гомеровских героев в другую среду, ― не Дублин, но Москву ― и выписывает ее любовно, тщательно. (Когда-нибудь Петр Вайль напишет главу о Москве, и, как знать, не станет ли именно Б. Акунин genius loci первопрестольной?) Совпадает трехчастная композиция. Далее идут соответствия по главам: Аид ― и похороны Соболева, хитровские лестригоны и циклопы, сирена певичка Ванда, замещающие то Одиссея, то Телемака Фандорин и Ахимас. Финальная встреча их ― явный римейк конца «Улисса». Плюс куча совпадающих мотивов ― Нестор Грушин, Евмей Ведищев, Эол Караченцев и так далее.
Гомеровско-джойсовский пласт ― игра, понятная единицам, очень тонкая и по сути переводящая Акунина из разряда мастеров беллетристики в современного ― постмодернистского, черт бы побрал это слово, ― автора. Акунин ― русский Левша, подковавший самого Джойса. «Смерть Ахиллеса» без каких-либо сомнений можно печатать с огромными комментариями, больше, чем к «Улиссу». До этого не дошел даже Эко в «Имени розы».
(Мне вспоминается один случай: я расспрашиваю Акунина о том, пользовался ли он рецептами Умберто Эко для создания интеллектуального ретро-детектива; а Акунин к Эко относится достаточно скептически; в конце концов мне была рассказана история, как однажды они где-то столкнулись с итальянским семиотиком и посмотрели друг на друга с нескрываемым неудовольствием ― поняв неожиданно, что внешне довольно похожи).
Что сказать про последнюю, пятую книгу, которую вы только что прочли? «Особые поручения» ― вещь странная, гениальная и пронзительно тоскливая.
На первый взгляд все просто -две совершенно разных повести, одна очень веселая, вторая ― очень печальная. Общего между ними -только контрастность по отношению друг к другу. Однако если прочесть пятую книгу повнимательнее, все окажется гораздо сложнее. Я бы сказал, что в «Особых поручениях» противник Эраста Фандорина ― немного не мало сам Автор. Это детективная исповедь, очередной жанровый кунштюк г-на Акунина.
«Пиковый валет» ― акунинский шедевр, квинтэссенция его стиля, моцартиански легкий водевиль с переодеваниями. В первой повести царит райская атмосфера (даже райский Змей присутствует ― момусовский удав), читатель смеется карнавальным масленичным смехом. Антагонист Фандорина ― веселый «насмешник и злопыхатель» Момус, «глумливый дурачок». Все так же легко микшируются сцены из русской классики, очень мило соединяясь в прекрасный динамичный текст. Об аферисте и обманщике. Фандорин его в конце концов отпускает.
«Декоратор» ― повесть о маньяке, серийном убийце. Тоже с переодеваниями, но гораздо менее забавными. Некто кромсает женские тела, аккуратно складывая из внутренностей хитроумные композиции. Надо сказать, метафора «тело-текст» достаточно проста, филологи пользуются ей как обыденной. Персонаж по имени Jack the Ripper выдает Автора с потрохами. Это он ― Потрошитель. Жертвы Акунина- не тела, но чужие тексты. Он не выращивает деревья -не создает новые тексты, а создает композиции из старых. Он не садовник, он ― Декоратор. Разрывая известные тексты на цитаты, потроша их блестящим скальпелем своего странного таланта, он обнаруживает в них некую Красоту. Писатель-Декоратор-андрогин: вспомним, как ловко Акунин имитирует несобственно прямую речь своих персонажей ― и мужчин, и женщин. Серийный убийца Автор выдает на гора все новые и новые исполосованные трупы ― очередные книги из серии «Приключения Эраста Фандорина». Но не все коту Масленица ― когда-то надо и расплачиваться. За Масленицей следует Великий пост и его апофеоз ― Страстная неделя, смысл которой ― покаяние. Вторая повесть «Особых поручений» -покаяние Декоратора Акунина. «Декоратор» ― про комплекс вины перед «нормальной» литературой, про угрызения совести Автора. Кто поймет эту исповедь, кто увидит ее за банальным триллером?- Разве что очень проницательный читатель. Помимо базовой метафоры «тело ― текст», намеков на настоящее содержание «Особых поручений» несколько. Интересно, что Декоратор хочет свалить всю вину за свои преступления на персонажа по имени Захаров ― точно так же, между прочим, зовут и акунинского издателя, которому кое-кто одно время приписывал авторство фандоринской эпопеи. Это раз. Интересно, что Соцкий, Потрошитель, описывается не без симпатии; умирая, он произносит «Господи, какое счастье!» Это два. Интересно, что Фандорин ведет себя совершенно скандальным, немыслимым для «благородного» персонажа образом, верша самосуд. Декоратор ― экстраординарный преступник; с ним особые отношения.
Герой, расправляющийся с Автором, ― потрясающее зрелище! Похоже, Акунину удалась сцена, равная которой есть лишь у Линча в «Твин Пиксе»: когда агент Купер (на которого Фандорин здорово похож) видит в зеркале вместо своего отражения ужасного Боба, за которым он охотится. Акунин увидел в зеркале Декоратора ― и поспешил призвать на помощь своего Фандорина. Совершенно борхесовская история. Впрочем, возможно, мне все привиделось.
Итого: с Б. Акуниным оказалось страшно интересно. В надоевшем пыльном доме, имя которому ― Русская Литература, обнаружилась еще одна комната, наполненная разными хитроумными приспособлениями. В ней очень весело проводить время ― прятаться, искать труп в подполе, ждать маньяка и пугать гостей склянками с ядами.