Убит тобой
ПРОЛОГ
Из роскошного номера отеля я выхожу с ощущением, что до этой ночи была невинна. Истерзанные губы щиплет, в ногах до сих пор приятная слабость, а в мыслях бардак, с которым еще долго придется разбираться.
К счастью, он не местный. И мы больше никогда не увидимся. Иначе я бы ни за что не решилась. Да и мотивация, откровенно говоря, сомнительная. Импульсивные, подкрепленные лютой обидой поступки всегда невероятно глупы. Впрочем, не могу сказать, что жалею. Такого я еще не испытывала. Даже близко… Этот мужчина прошелся настоящим цунами по всем нервным окончаниям.
Я захожу в ярко освещенный лифт и ужасаюсь собственному отражению. Определенно, в полумраке номера я выглядела гораздо презентабельнее. Сейчас, с этим беспорядком на голове, который невозможно устранить руками, с алыми воспаленными губами и смазанными стрелками я больше похожа на одну из тех женщин, которые за подобное времяпрепровождение неплохо получают.
«Уймись, – шикаю я на себя же мысленно. – Ты взрослая свободная женщина. У тебя три года никого не было. Можешь себе позволить».
Могу. Тем не менее, от мысли, что в таком виде я выйду на улицу и сяду в такси брезгливо кривлюсь и передергиваю плечами. Захожу в дамскую комнату на первом этаже и первым делом вытаскиваю осточертевшие линзы. Четкость изображения резко уменьшается, от чего становится легче дышать. Мутная порочная я гораздо приятнее глазу.
Нахожу в сумочке резинку для волос и делаю низкий хвост. Смываю остатки косметики мылом, наношу на стянутую кожу немного крема для рук. Обильно смазываю губы гигиенической помадой и надеваю очки. Теперь я больше похожа на студентку, которая всю ночь гуляла по ночному городу и целовалась на ветру со своим парнем. А не на ту, которая оставила отпечатки ладоней на панорамном окне.
Перед мысленным взором как по заказу появляется изображение искрящейся огнями набережной и нечеткое отражение стоящего позади меня обнаженного мужчины в прекрасной физической форме. По ребрам проносятся будоражащие мурашки, тело мгновенно откликается на интимные воспоминания, а я спешу убраться из этой семнадцатиэтажной цитадели разврата. Хотела бы сказать, навеки, но другой подработки, ровно как и желания ее искать, у меня нет, так что, до следующей субботы.
На часах только пять утра, но вся природная скромность, о которой я напрочь забыла в номере на пятнадцатом этаже, вдруг обрушивается на мою голову. Кажется, на меня пялятся и осуждают абсолютно все. Сонный администратор за стойкой, изрядно потасканный жизнью постоялец в лобби, ожидающий заселения, курящий на тротуаре за парковкой мужчина.
Я опускаю глаза и семеню прочь, решив вызвать такси из двора жилого дома неподалеку: лучше пройду сотню метров на ватных ногах, чем вызову машину к ступенькам отеля. Но не успеваю даже пересечь парковку, как наперерез выскакивает автомобиль.
Делаю вид, что меня это не касается. Поправляю ремешок маленькой сумочки на плече, повыше задираю подбородок и обхожу преградившую путь машину сзади, как вдруг она приходит в движение.
Успеваю только пискнуть от испуга и дернуться вбок, как падаю на асфальт после столкновения со стальной громадой. Мои ноги оказываются под машиной, я мычу от боли в локте, на который так неудачно приземлилась и пытаюсь выползти, одновременно с этим неловко подтирая под очками хлынувшие из глаз слезы.
Не успеваю встать, как хлопает дверца со стороны водителя, а следом в поле моего зрения показывается и сам Максим. Он грубо выволакивает меня, схватив за волосы, и хрипит от злости:
– Что же ты так неаккуратно, малышка? Жить надоело?
Я уже натурально вою от боли, обхватив его запястье пальцами обеих рук, и визжу:
– Совсем спятил?!
Максим перехватывает меня одной рукой под грудью, подтягивает выше, не отпуская волос, и шипит на ухо:
– А ты думала, твоя выходка тебе не аукнется? Выставишь меня идиотом и преспокойно пойдешь дальше?
– Помо… – успеваю я выкрикнуть, а окончание мольбы мычу в его ладонь, которую он плотно прижимает к моему лицу.
Максим открывает багажник, а мои глаза распахиваются вместе с ним. После секундного замешательства я начинаю отчаянно брыкаться и верещать, что есть мочи, но ему будто нет до этого никакого дела. Как и тому курящему в пятнадцати метрах от нас, который остается на месте и не достает даже мобильного.
Да какого дьявола тут происходит?!
Максим пытается затолкать меня в багажник, но я упираюсь в него ногами и цепляюсь пальцами, ломая ногти. Он рычит от злости, отпускает меня и разворачивает к себе. А потом отвешивает такую пощечину тыльной стороной ладони, что с моей головы слетают очки, а в левом ухе раздается колокольный звон. Я теряю равновесие и практически падаю в багажник, после чего он заталкивает мои ноги, берет одну из заранее подготовленных пластиковых стяжек и фиксирует мои руки за спиной. Следом – щиколотки.
Все, что остается – смотреть на него расширенными от ужаса и полными слез глазами и надеяться, что этот псих за время поездки в неизвестном направлении вспомнит хоть одно из слов любви, которые когда-то с придыханием шептал мне на ухо.
Ну либо это мое последнее путешествие. Потому что расстались мы, мягко говоря, некрасиво. И сегодня я катком прошлась по его самолюбию.
Глава 1
…за семь часов до
– Так, куколки, что тут у вас? – манерно осведомляется помреж, появившись за моей спиной буквально из ниоткуда.
Я слабо вздрагиваю, а Лена, мой визажист, строит недовольную мину, едва успев убрать тонкую кисть, которой рисовала стрелку, от моего лица.
– Слави-и-к, – пропевает Леночка с кровожадной улыбкой, – солнышко ты мое ясное…
Назревает конфликт. Помреж недовольно вытягивает губы, от чего они становятся похожими на ниточку. Прижимает к груди папку-планшет и надменно приподнимает выщипанные по форме брови.
– Выход через пять минут, – произносит он мерзковатым пренебрежительным тоном.
– Я в курсе, – сквозь зубы шипит Лена, не отрываясь от работы.
Я – не дышу. Если начнется война, на уши встанет все закулисье. А кровь по итогу прольется моя, потому что опоздала.
– Уже очень красиво, – пищу я тоненько, чуть только помреж, окинув нас высокомерным взглядом, отходит.
– Цыц, – шикает Лена. – Все должно быть идеально. Спасибо потом скажешь.
Лене я доверяю свято. Во всем, что касается моего лица и чуточку больше, учитывая, что мы соседки вот уже семь лет и только благодаря ее поддержке два с половиной года назад я не слетела с катушек. Но лучше бы она пояснила.
Я выхожу на небольшую сцену точно в срок. Занимаю позицию у микрофона, чувствую себя комфортно и расслабленно. Начинаю негромко петь, занавес поднимается, звучат привычные аплодисменты и даже свисты. Аккомпанирующий мне пианист берет аккорд и вдруг я замечаю в первом ряду столиков Максима. Своего бывшего. И конкретно так лажаю, внезапно потеряв и голос, и слух, и самообладание.
Пианист прекращает игру, я наклоняю штатив микрофона в сторону и аккуратно откашливаюсь в кулак. Прямо на сцене.
– Анфиса, – слышу тихий рык помрежа из-за кулис.
А я что могу? В горле будто моток колючей проволоки. Дыхание сбилось, а грудь так и норовит выпрыгнуть из тесного корсета платья.
Из зала слышатся шепотки, кто-то негромко посмеивается. Это неприятно, вообще-то. Если не сказать унизительно. Понятно, что никто особенно ни на что не рассчитывал, сидя в ресторане при отеле, но я-то знаю! У меня потрясный голос! Широчайший диапазон! Если бы не этот гандон в первом ряду…
– Прошу прощения, бывший в зале, – решаюсь я на шутливую ремарку и сразу из-за нескольких столиков раздаются смешки. – Стендапа не будет, – нервно прыснув и, немного смутившись, на пару секунд я опускаю взгляд.
Снова начинаю петь. И, что забавно, первой в репертуаре на вечер помреж будто нарочно поставил изумительную песню на французском под названием «не оставляй меня». Настолько иронично, что я громко фыркаю в микрофон и, нервно хихикая и прикрывая рот пальцами в тканевой перчатке, отворачиваюсь.
Пианист пытается растянуть мелодию, начиная импровизацию. Я медленно вдыхаю, потом выдыхаю, прячу улыбку и вновь затягиваю.
– Ne me quitte pas… – смотрю при этом прямо в злющие глаза Максима. Срываюсь и начинаю ржать в голос. – Знаете, о чем песня? – спрашиваю у публики через истеричный хохот. – Это смешно, правда. Прямо сейчас я молю не оставлять меня. Тогда не молила, а сейчас, когда он сидит тут со своей новой пассией, молю. Славик, что там у нас дальше по списку? – Я оборачиваюсь к кулисам.
– Плевать, – обреченно роняет помреж и зал разрывается смехом.
– Тогда на мой вкус. – Я загадочно улыбаюсь и объявляю: – Дамы и господа, вашему вниманию предлагается песня, под которую он швырнул мне в лицо деньги на аборт!
Сердце он мне разбил в тишине, так что начинаю петь что-то из программы. Пианист быстро подхватывает. Шокированный зал не замечает, как дергается спутница Максима в наивной попытке встать и немедленно выйти. А я прикрываю глаза, чтобы спрятаться от безумного, полного ненависти взгляда мужчины, в объятиях которого когда-то любила просыпаться.
После выступления, когда занавес плавно опускается, а я ловлю последние аплодисменты и сочувственные взгляды, на сцену вылетает рассерженный помреж. Замечает слезы в моих глазах и опускает плечи, мгновенно теряя запал.
– Коньячку? – предлагает он на всякий случай. Я отрицательно мотаю головой и поплотнее смыкаю раздувшиеся губы. – Моя ты куколка, пойдем. – Он берет меня под локоть и уводит за кулисы. – Ни один мужик ни стоит вот этой кислой моськи, поняла меня?
Чего-то там еще жизнеутверждающее втирает, пока я размышляю над насущным. Как мне покинуть отель и не столкнуться с Максом?
– Можешь попросить девчонок в зале задержать с расчетом один столик? – прошу я помрежа.
– Конечно, тыковка моя! – помреж фыркает, закатывает глаза и беспечно взмахивает кистью. – Который?