– Не только тишиной, Пазаир, но и всей его жизнью в целом. Меня против воли назначили верховным жрецом Карнака.
Лицо судьи просияло.
– И когда вы получите золотое кольцо?
– Через несколько месяцев.
***
Два дня Сути разыскивал Пазаира по всему Мемфису. Он чувствовал, что в таком отчаянии друг вполне способен наложить на себя руки.
Судья появился в своей конторе с лицом, потемневшим от солнца. Сути устроил знатную попойку, сдобренную воспоминаниями детства. Утром они искупались в Ниле, но так и не смогли избавиться от мучительной боли в висках.
– Где ты прятался?
– Предавался размышлениям в пустыне. Меня привел Беранир.
– Ну и что ты решил?
– Как бы ни был уныл и бесцветен путь, я останусь верен клятве судьи.
– Счастье все равно придет.
– Ты прекрасно знаешь, что нет.
– Будем сражаться вместе. С чего думаешь начать?
– С Фив.
– Из-за нее?
– Ее я больше не увижу. Мне надо разобраться с незаконной торговлей зерном и найти пятого ветерана. Его свидетельство сыграет решающую роль.
– А если он мертв?
– Благодаря Бераниру я уверен, что он где-то прячется. Прутик лозоходца не ошибается.
– Но это может занять немало времени.
– Следи за Ашером, изучай, что и как он делает, и постарайся отыскать в его поведении слабое место.
Колесница Сути поднимала тучи пыли. Новоиспеченный колесничий распевал озорную песенку, прославлявшую женское непостоянство. Сути не унывал: в каком бы ни был состоянии Пазаир, но слово свое он сдержит. Надо при первом же удобном случае познакомить его с веселенькой девицей, которая поможет ему развеять грусть-печаль.
Ашер от правосудия не уйдет, а вот ему, Сути, надо уладить одно дело.
Колесница проехала между двумя столбами, обозначавшими въезд в усадьбу. Было так жарко, что большинство крестьян отдыхало в тени. Перед усадьбой приключилось неприятное происшествие: осел опрокинул поклажу.
Сути остановился, спрыгнул на землю и отстранил погонщика, замахнувшегося палкой на провинившееся животное. Колесничий остановил обезумевшего осла и успокоил его, ласково потрепав за уши.
– Нельзя бить осла.
– А как же мой мешок с зерном? Ты что, не видишь, что он его сбросил?
– Это не он, – поправил какой-то мальчишка.
– А кто же?
– Ливийка. Она смеху ради втыкала ему в зад колючки.
– Снова она! Вот кого надо бы выдрать хорошенько.
– Где она?
– У озера. Стоит погнаться за ней, как она забирается на иву.
– Я разберусь с ней.
Едва он подошел, Пантера влезла на дерево и устроилась на одной из толстых веток.
– Слезай.
– Уходи! Это из-за тебя я оказалась в рабстве!
– Я должен был умереть, помнишь? А вместо этого пришел тебя освободить. Прыгай в мои объятия.
Она не заставила просить себя дважды. Сути не устоял на ногах, сильно стукнулся о землю и поморщился от боли. Пантера провела пальцем по шрамам.
– Что, другим женщинам ты не нужен?
– Мне на некоторое время необходима преданная сиделка. Будешь делать мне массаж.
– Ты весь в пыли.
– Гнал во весь опор – так не терпелось тебя увидеть.
– Врешь!
– Ты права, надо было помыться.
Он встал и с девушкой на руках побежал к озеру. Не разнимая объятий, они бросились в воду.
Небамон примерял парадные парики, приготовленные цирюльником. Ни один из них ему не нравился: слишком тяжелые, слишком замысловатые. Следовать моде становилось все труднее и труднее. Одолеваемый просьбами состоятельных особ, жаждущих перекроить телеса, дабы сохранить свою неотразимость, вынужденный возглавлять административные комиссии и устранять своих наиболее вероятных преемников, он горько сожалел, что рядом с ним нет такой женщины, как Нефрет. Неудачи вызывали у него раздражение.
Над ним склонился личный секретарь.
– Я раздобыл интересующие вас сведения.
– И что же, нищета и отчаяние?
– Не совсем.
– Она оставила медицину?
– Совсем даже наоборот.
– Ты что, смеяться надо мной вздумал?
– Нефрет основала сельскую лечебницу и аптеку, провела несколько хирургических операций, снискала благоволение фиванских властей. Ее слава растет день ото дня.
– Это просто безумие! У нее нет никакого состояния. Как ей удается добывать редкие и дорогие вещества?
Личный секретарь улыбнулся.
– Вы останетесь мною довольны.
– Говори.
– Я восстановил весьма странную цепочку. Вы что-нибудь слышали о госпоже Сабабу?
– Кажется, она содержала пивной дом в Мемфисе?
– Причем самый знаменитый. Потом вдруг ни с того ни с сего бросила свое заведение, хотя оно приносило немалый доход.
– А Нефрет-то тут при чем?
– Да при том, что Сабабу не только лечится у нее, но и поддерживает материально. Она предоставляет жителям Фив услуги молодых и хорошеньких девиц, получает на этом изрядную прибыль и делит барыши с целительницей. Не правда ли, налицо попрание морали?
– Лекарь, существующий на средства проститутки… теперь она у меня в руках.
31
– У вас отменная репутация, – сказал Небамон Пазаиру. – Вас не прельщает богатство, вы не боитесь посягать на привилегии, в общем, правосудие – ваш хлеб насущный, а неподкупность – вторая натура.
– Разве это не самое меньшее, что требуется от судьи?
– Конечно, конечно… потому-то я вас и выбрал.
– Я должен чувствовать себя польщенным?
– Я рассчитываю на вашу порядочность.
Пазаир с детства плохо переносил обольстителей с деланной улыбкой и заранее просчитанными манерами. Старший лекарь его неимоверно раздражал.
– Того и гляди, может разразиться страшный скандал, – прошептал Небамон так, чтобы секретарь его не услышал. – Скандал, способный опозорить мою профессию и бросить тень на всех целителей.
– Говорите яснее.
Небамон обернулся к Ярти.
С одобрения судьи секретарь удалился.
– Жалобы, суды, административная волокита… Как бы нам избежать этих нудных формальностей?
Пазаир хранил молчание.
– Вы хотите узнать больше, это вполне понятно. Я могу рассчитывать на вашу сдержанность?
Судье с трудом удавалось оставаться спокойным.
– Одна из моих учениц, Нефрет, допустила ошибки, за которые получила от меня взыскание. В Фивах ей надлежало вести себя скромно и осмотрительно, полагаясь на более компетентных собратьев по профессии. Она меня очень разочаровала.
– Снова оплошности?
– Промах за промахом, все более достойные сожаления. Неконтролируемая деятельность, несвоевременные предписания, собственная аптека.
– Разве это противозаконно?
– Нет, но у Нефрет не было средств, чтобы так организовать свою работу.
– Значит, к ней были благосклонны боги.
– Да не боги, судья Пазаир, а женщина легкого поведения, Сабабу, хозяйка пивного дома из Мемфиса.
Судя по напряженному голосу и важному тону, Небамон ожидал возмущенной реакции.
Пазаир казался безучастным.
– Ситуация весьма настораживающая, – продолжал старший лекарь. – Не сегодня завтра кто-нибудь узнает правду и заклеймит достойных целителей.
– Вас, например?
– Разумеется, я же был учителем Нефрет! Я не могу подвергать себя такому риску.
– Сочувствую, но плохо понимаю, чем я могу быть полезен.
– Незаметное, но твердое вмешательство могло бы устранить недоразумение. Поскольку пивной дом Сабабу относится к вашему округу, а в Фивах она работает под вымышленным именем, поводов предъявить обвинение у вас предостаточно. А Нефрет можно пригрозить суровыми мерами, если она станет упорствовать в своих неразумных начинаниях. Предостережение должно вернуть ее к обычной деревенской практике, которая ей по плечу. Естественно, я не прошу вас о безвозмездной помощи. Любая карьера строится. Я предоставляю вам великолепную возможность продвинуться по иерархической лестнице.
– Я тронут.
– Я знал, что мы найдем общий язык. Вы молоды, умны и честолюбивы в отличие от стольких ваших коллег, которые так цепляются за букву закона, что зачастую упускают из виду его смысл.
– А если у меня не получится?
– Я подам жалобу против Нефрет, вы возглавите суд, мы выберем присяжных. Мне бы не хотелось до этого доводить, постарайтесь быть убедительным.
– Приложу все усилия.
Небамон расслабился, чувствуя, что поступил правильно. Он не ошибся в судье.
– Я рад, что обратился по адресу. Когда имеешь дело с достойным человеком, устранить неприятности нетрудно.
Божественные Фивы, где познал он счастье и горе. Чарующие Фивы, поражающие великолепием рассветов и фееричностью закатных красок.
Неумолимые Фивы, куда судьба приводит его в поисках истины, постоянно ускользающей из его рук, словно обезумевшая ящерица.
Он увидел ее на пароме.
Она возвращалась с восточного берега; он пересекал реку, чтобы добраться до селения, в котором она жила. Вопреки опасениям она от него не отвернулась.
– Мои слова не были пустым обещанием. Этой встречи не должно было быть.
– Вы начали понемногу забывать меня?
– Ни на миг.
– Вы сами себя мучаете.
– Вам-то что за дело?
– Ваши страдания меня огорчают. Нужно ли растравлять душу, ища новых встреч?
– Сейчас к вам обращается судья и только судья.
– В чем меня обвиняют?
– В том, что вы пользуетесь щедростью проститутки. Небамон требует, чтобы ваша деятельность не выходила за пределы селения и чтобы серьезных больных вы направляли к другим лекарям.
– А если я не послушаюсь?
– Он попытается признать вас виновной в безнравственном поведении, а значит, вовсе запретить вам практиковать.
– Это серьезная угроза?
– Небамон – влиятельный человек.
– Я не покорилась ему, а сопротивления он не выносит.
– Ну и как, намерены отступить?
– Что бы вы тогда обо мне подумали?