Она даже перестала плакать и слезы в ее глазах высохли от удивления.
— Господи, Данила, ты говоришь!
Мальчик не сводил с нее глаз, словно ждал чего-то, но Лида не видела этого.
— Ты говоришь, солнышко.
Она притянула его к себе, но ребенок с силой оттолкнулся руками от ее груди.
— Я убил папу, — настойчиво повторил он.
— Да-да, ничего. Ты заговорил. Сыночек, золотко.
Теперь уже мальчик не противился, сам обхватил ее шею обеими руками, тесно прижимаясь к матери. Та снова заплакала, обнимая и целуя все, до чего могла достать: уши, волосы, шею. А мальчик прижимался все теснее и теснее, и мать не видела и не знала, что губы его прыгают и плотнее сжимаются, а из зажмуренных глаз капают слезы.
Она не знала и не видела многого до похорон. Но на четвертую ночь крик сына разбудил ее. Мальчик съежился под простыней в клубочек, прижимая к груди подушку, словно пытаясь защититься от чего-то страшного и кричал, а из закрытых глаз его лились слезы.
— Даничка, Данилочка, сыночек, — не зная, что делать, Лида села на постели и схватила сына на руки.
Свет от фонаря падал через закрытое окно прямо на постель, освещая несчастное, напряженное лицо мальчика.
— Что ты, родненький, что?
— Там папа, он бьет меня! — все еще во власти сна мальчик судорожно прижался к матери, немного расслабился, ощупал ее и нова прижался еще теснее.
Испуганная Лида стала тихонько качать его, прижимая к груди. Данилка больше не шевелился, расслабленные руки его медленно съехали с материнских плеч.
Положив ребенка на пеленку и одев легким одеяльцем, Лида легла рядом, укачивая его, поглаживая ручку, пока сон сморил и ее.
— Мама! Папа! Не бей! Больно!
Данилка кричал, срываясь на визг, и разом открывавшая глаза Лида увидела его, сидящим на постели возле ее колена и обеими руками закрывающим голову.
— Сыночек, золотко, миленький мой.
— Не бей! Больно!
Ребенок плакал, вырывался, потом затих, обнимая мать.
— Спи, моя кроха, спи, кровинушка.
Но мальчик уже проснулся. Он заворочался в ее объятиях, усаживаясь.
— Тебе что приснилось?
Он молчал, сосредоточенно сопя и отворачиваясь к стене.
— Ложись, родненький.
Мальчик сопротивлялся, напрягая спину.
— Хочешь, расскажу тебе сказку?
Мальчик расслабился, доверчиво оперся о руку матери, но от стены так и не отвернулся.
— Было у царя три сына…
В эту ночь они так и не заснули: сын и мать. Сказку Данилка дослушал уже лежа, но потом попросился пописать, а встав, попросился попить, попив, захотел поесть. Лида, привыкшая не спать по ночам, легко переносила вынужденную бессонницу.
Вскипятив чай, она села с ребенком за стол, немножко порисовала, потом они покатали на двух оставшихся маленьких грузовичках солдатиков, послушали радио, потом снова немножко поели. Заснули оба уже утром, когда у соседей захлопали двери.
Во сне Данилка плакал тихо и горько, словно маленький потерявшийся щенок, и Лида в полусне обняла его, чувствуя, как из-под ребенка вытекает на пеленку лужица.
После обеда, проснувшись и накормив ребенка, все постирав и развесив, Лида решила пойти с ним к врачу, потому что ее напугали ночные кошмары ребенка, его плач во сне и усталый замкнутый вид днем.
В детской поликлинике Лида заняла очередь. Она так и осталась последней, потому что все, кто приходил после нее, с уверенным видом входили к врачу, даже не глядя на сидевшую в кресле у стены женщину. Все это были хорошо одетые дамы, оставляющие за собой шлейф из запаха дорогих духов, долго остающиеся в непроветриваемом помещении. За собой они вели холеных пухлых детишек и мужей из породы хорошо обеспеченных. Очередь, хоть и медленно, но рассасывалась. Лида со своим ребенком долго оставалась одна, и терпеливо ждала, когда выйдет очередная такая дама.
Вот та, в сопровождении маленькой дочки и толстого лысого мужа выплыла, долго говоря через порог и наконец пошла по коридору, стуча высокими лакированными каблуками. Лида встала, увлекая за собой притихшего сына. Но врач сам появился на пороге, держа в руке сигарету с фильтром и разминая ее.
— Вы ко мне? А это ты. Что-то случилось? Подожди, пока покурю. А то пойдем, посидим на скамейке, там все и расскажешь.
Лида кивнула, помогла слезть с сидения своему сыну и покорно пошла за врачом, ведя ребенка за руку.
В маленьком больничном скверике они сели на скамейку. Мужчина торопливо закурил и бросил подальше от себя обгорелую спичку.
— Ну, выкладывай, что у вас за проблемы.
— Данила начал кричать во сне.
— Опять отец избил?
— Нет. Наш папа умер.
— Когда?
— Пятый день сегодня.
— Да. А у меня на той недели жена ушла. Ну ладно, это я так, к слову. Данил Батькович, а Данил Батькович, давай-ка, парень, сгоняй вон до того угла, видишь, там буфет есть. Посмотри, он закрытый уже, или нет. Ладно?
Данилка молча кивнул, медленно слез с лавки и пошел в указанном направлении. Пройдя немного, он начал убыстрять шаг, потом побежал.
— Значит умер. Естественно, смерть отца — большая травма для психики. Он просто кричит, или произносит какие-то слова?
— Он говорит: «папа, не бей».
— Он был сильно напуган отцом?
Лида молча кивнула.
— Умер он случайно не при ребенке?
— Почти что. Мы ушли на улицу, а вернулись — папа лежит мертвый.
— Что же с ним, если не секрет?
— Сказали, что — кровоизлияние в мозг.
Врач кивнул, стряхивая с сигареты пепел в сторону от себя.
— Да.
— Знаете, в тот день, когда умер Паша, Данил первый раз заговорил.
— И что же он сказал?
— «Я убил папу». Это плохо?
Врач пожал плечами.
— Видишь ли, ребенок, хоть и маленький, а тоже человек. Жестокий отец вызывал в нем ненависть и любовь вместе. Ребенок испытывал перед ним страх и желал ему смерти. Желание это ушло в подсознание, и смерть отца он воспринял, как его исполнение. Значит теперь отец должен отомстить ему. И он мстит — ночными кошмарами.
— Это плохо?
— Я выпишу успокоительное. Попьете недельку, а потом я проведу с ним психотерапевтический сеанс. Я ведь еще прошел курс психотерапевта, правда практикую редко.
— Это поможет?
— Стопроцентной гарантии нет, но когда вытесненное выходит из подсознания, снимается… Здравствуйте, Вероника Павловна. Как жизнь?
Проходившая мимо очень толстая женщина в халате кивнула, даже не остановившись, лишь небрежно бросила:
— Ничего, живем. Как сам?
— Пойдет.
И она удалилась, как перекормленная гусыня.
А врач бросил выкуренный почти до фильтра окурок в урну и поднялся.
— Пойдем, я выпишу рецепт.
Лида встала. Данилка, давно уже вернувшийся, пытался оседлать пенек.
— Идем, Даничка.
Мальчик подбежал к матери и послушно взял ее за руку. Врач наблюдал за ним, стоя вполоборота. Случай этого мальчика, как он знал, стал иллюстрацией к докторской диссертации его однокурсника. А сам он так и оставался простым врачом невропатологом в детской поликлинике, имеющим часы в подростковом центре.
Он в сердцах повернулся и медленно пошел через вестибюль, и Лиде с сыном пришлось очень постараться, чтобы не обогнать его.
И тут откуда-то из-под лестнице под ноги ему выскочила большая толстая крыса. Она вильнула между туфлями и, волоча хвост, бросилась в сторону. Врач от неожиданности повернулся, следя за ней, а Лида молча шарахнулась к стене. Вскрикнула одна женщина, завизжала другая.
Данилка, сжимающий руку матери и напряженно прижимающийся к ней, постепенно расслабился, продолжая наблюдать за мечущийся крысой. Первый страх у той прошел, и она замедлила бег, агрессивно скаля зубы. Потом она остановилась, подняла морду и зашевелила усами, принюхиваясь. При виде этого женщины снова завизжали. Лида сильнее прижалась к стене, а единственный мужчина среди них продолжал наблюдать.
Данилка настойчиво вывернул руку из материнской руки и согнулся, наклоняясь к животному поближе. Крыса была шагах в трех от него. Ее маленькие глазки — бусинки светились злобой, блестящий нос дергался и шевелился. Она даже слегка приподнялась на задних лапках. Данилка присел на корточках и посмотрел ей в глаза.
— Вот она, бей! — крикнул нервный и пронзительный женский голос.
Крыса подпрыгнула вверх и вбок и повалилась на пол, переворачиваясь через спину. Лапки ее забились в воздухе, хвост изогнулся и вытянулся.
— Сдохла, что ли?
Женщина с сомнением топталась на месте. Мужчина в костюме рабочего вышел вперед и пнул обмякшее тельце.
— Сдохла, — немного разочарованно протянул он, опираясь на швабру. — Чего это она?
— Отравилась, может?
— Нет, это у нее сердечная недостаточность.
— Общий инфаркт миокарды.
— Да их травили, намедни, в «Наяде», через дорогу.
Невропатолог подошел к Данилке.
— Это ты ее убил? — заговорщицким шепотом спросил он.
Мальчик, продолжая сидеть на корточках, поднял вверх голову, от чего его большие круглые глаза стали казаться его круглее. Посмотрев внимательно на взрослого человека, склонившегося к нему с таким пониманием, мальчик выдавил из себя:
— Да.
— Пойдем, поговорим.
Данилка медленно поднялся и протянул ему руку.
— Пойдем, Лида, — мельком оглянулся врач на мать и первым, за руку с ребенком, стал подниматься по лестнице.
— Садись, Данила, поговорим.
Первый раз мальчик сел сам, один, на стул в кабинете врача, даже не взглянув на молоденькую медсестру, сидевшую напротив и что-то писавшую.
— А ты, Надя, иди домой, твой рабочий день закончен.
— Спасибо, Игорь Николаевич, до свидания, — медсестра стала торопливо убирать со стола бумаги.
— До свидания. Напугался крысу, Данил?
Мальчик кивнул.
— Ну, мы же с тобой мужчины. Вот мама сильно напугалась.
Мальчик оглянулся на мать, присевшую на кушетке, а в это время медсестра встала и прошла к вешалке, расстегивая на ходу халат. Она спешила домой и вскоре уже скрылась за дверью, только слегка прикрыв ее за собой.